Самый лучший пионер: Том второй - Павел Смолин

— Ой, ну вылитый жених! — всплеснула ручками мама, когда я вышел в «гостиную».

На столе: картошка, рис (потому что японка), соевый соус (внезапно — немалая редкость в СССР, пришлось доставать через каких-то маминых знакомых, производство — Вьетнам. Ирония в том, что Саяка его терпеть не может, но мама захотела «чтобы все как у людей»), курица, котлеты, «Буратино» и разного вида компоты.

— Она же одна придет, — попытался я остудить мамин порыв.

— И ничего, потом доедим! — признала она мой аргумент ничтожным и выставила в центр стола торт.

Потрогал ветку все еще наряженной ели, оценил количество упавших иголок:

— Можно еще недельку постоит?

— Пусть стоит! — чмокнула меня мама в макушку и выставили в коридор. — Иди чайник карауль, мне тоже переодеться надо.

Пошел на кухню, посмотрел на чайник — тоже мне блин достойная задача для попаданца — поставил стул у окна и уселся на него, глядеть на потихоньку засыпаемый снегом пустой двор. Спать охота.

— Встречать-то пойдешь? — появилась в кухне одевшая черное (рассказал, что у японцев это — праздничный цвет) свободное платье, янтарные серьги и цепочку с янтарным же кулончиком мама.

— Я забыл! — схватился я за голову в ужасе от самого себя.

— Беги, дурачок! — захихикала мама.

Накинув пальто и сунув ноги в ботинки, сбежал по лестнице и поднял голову на мамин окрик:

— Шапку забыл!

Поймав сброшенный ею предмет, натянул на голову и выбежал из подъезда. Ох уж эти мамы и их любовь к шапкам — прямо на душе потеплело!

Глава 10

Успел ровно за минуту до того как Соечка вышла из метро — как раз отдышаться и одернуть шмотки.

Полюбовался пушистой белой кроличьей шапкой, такой же шубкой и белоснежными варежками. Потом про цвет спрошу, а пока полюбуюсь потихоньку напитывающие румянцем от мороза щечками. Ладно, хватит, а то она вон, к моему дому почесала, поправив висящий на спине портфель — с подарками идет, похоже.

— Хоба! — схватив ее за руку, развернул лицом к себе и заключил в объятия.

— Сережа! — радостно пискнула она, обнимая в ответ. — Давно ждешь? Не замерз? Я бы и сама дошла!

— Только пришел, не замерз, жутко соскучился! — по порядку ответил я.

— Ишь, бесстыдники! — осудила нас проходящая мимо бабушка.

Соечка покраснела, я хохотнул — ну кто на такое обижается? — отпустил девушку, взял варежку в варежку, и мы пошли к дому.

— Наконец-то я у тебя побываю! — помеха не испортила настроения и Соечке.

— Как-то я затянул, — покаянно кивнул я.

— Не мог же ты привести домой кого попало! — похлопала своими длинными ресничками на меня Саяка.

— Это точно! — подтвердил я. — А вдруг ты ловко замаскированная шпионка во втором поколении?

— Я бы давно тебя придушила — просто на всякий случай, — с милейшей улыбкой ответила она. — Ух ты таинственный, Ткачёв!

— Да я — открытая книга! — сымитировал я удивление. — Совершенно обычный пионер!

— А я про тебя никому не рассказываю, — поделилась девичьей тайной Сойка.

— Это почему? — неподдельно обиделся я.

— Потому что засмеют — я-то уже комсомолка, а ты, получается, маленький! — ехидно хихикнула она.

— В школу к тебе приду, — грозно пообещал я.

— Обязательно приходи! — поднявшись на цыпочки, она чмокнула меня в щеку.

— Подловила, да? — хмыкнул я.

— Подловила!

— Я бы и так пришел.

— Я знаю! — с улыбкой кивнула она. — Но так ведь интереснее?

— Интереснее! — признал справедливый я.

— А потом, когда ты весь такой важный ответишь со сцены на все вопросы — или что вы там писатели на сцене делаете? — спустишься прямо в зал и при всех возьмешь меня за руку! — продолжила она пользоваться мной самым циничным образом.

А я и не против!

— Хочешь достану где-нибудь белого коня и приеду на нем?

— Принцев у нас в стране упразднили! — рассмеялась она, остановилась, сняла варежку со свободной руки и погладила меня по щеке. — Но я бы тебя никогда, ни за что ни на одного принца бы не променяла!

— Это хорошо! — поцеловал я ее ладошку, и мы пошли дальше.

— Это пруд у вас? — поинтересовалась она, указав на замерзший, а потому используемый в качестве катка, водоем.

— Пруд. Грязнющий, говорят, — ответил я. — По весне займусь: почистим, углубим, пляжик песчаный насыплем — чтобы купаться можно было.

— Даже не сомневаюсь, что у тебя получится! — продемонстрировала Соечка еще один свой немалый плюс — никогда такого не было, чтобы я от нее услышал «может не надо?» или «это невозможно, а ты — фантазер!».

А еще она не просит стихов и песен о ней, скромно довольствуясь тем, что я целиком в ее лапках.

Ну неужели невозможно в рамках социалистической системы, будучи двойным членом с крышей на самом верху и горой денег на сберкнижке как-то улучшить бытие вокруг себя? Кроме пруда планов громадье, и к осени наш район сильно изменится к лучшему.

— Получал зарплату за январь? — проявила Саяка рациональную сторону характера.

— Не, десятого всегда приходит, — покачал я головой. — Но песен моих в инфополе прибавилось, так что там нормально.

— Я тобой горжусь! — ловко подкрепила она паттерн «принес домой денег-жена довольна».

Так вот они нас и дрессируют. А я что, я только «за!».

— На четвертом живете, правильно?

— Вы повыше будете, но я сильно позже начал, — вздохнул я.

— Да ну тебя! — фыркнула Соечка.

Вошли в подъезд, и на втором этажи наткнулись на поливающую цветочки корейскую соседку тётю Лин. В прошлой жизни я бы буркнул «здрасьте» — и это не всем, а только примелькавшимся — и пошел бы дальше, но в эти времена так с соседями не поступают. Поговорим!

— Здравствуйте! — культурно поздоровался я.

— Ой! — сделала вид, что не видела, как мы вошли в подъезд она. — Здравствуй, Сережа, уже вернулся? Как лечение?

Соечка густо покраснела — она про мое «лечение» благополучно забыла. Не осуждаю — мне так даже легче, меньше вранья.

— Отлично! —