Дрянная девчонка - Ивах Светлана

– Жалобы на здоровье есть? – спросила женщина.

Я молчала, лишь тупо посмотрела на нее.

– Прекрасно! – Хамов облегченно вздохнул и вышел. Следом выскользнула женщина. Двери с грохотом закрылись.

Я сидела и тупо смотрела перед собой, пытаясь понять, что все это значит. В какой-то момент мелькнула мысль, что этот визит мне тоже приснился. В том, что мой воспаленный мозг не перестает творить чудеса, я уже убедилась. Это же надо, вчера не заметила, как уснула, и на полном серьезе считала, что Наташка действительно сидит напротив.

Снова что-то загрохотало. Я повернула голову и увидела, как в двери откинулось окошко и стало подставкой, на которой появились миска и кружка.

– Приятного аппетита! – пожелали из-за двери мальчишеским голосом.

– Господи, он что, издевается? – прошептала я и, поднявшись, скорее из любопытства, подошла к «кормушке». К моему удивлению, в миске были макароны и котлета.

– Забирай, – поторопили из-за двери. – Чего смотришь?

– Я не хочу.

– Хочешь не хочешь, а с «кормушки» все убрать надо, – изрек с назиданием паренек в белой рубашке.

Я взяла миску, кружку с какой-то ржавой водой и перенесла на столик. Окошко закрылось. Я есть не стала, лишь понюхала котлету и снова легла поверх одеяла.

Мысли путались и вязли в какой-то усталости, наполнившей череп. Снова появилась Наташка и снова ела помидор.

– Ты мне снишься, – сказала я ей, не открывая глаз.

Но на этот раз я мало волновала подругу. Она была занята поеданием овощей и фруктов. Когда исчез помидор, в руке появился банан…

– Подъем!

У меня все внутри оборвалось. Неведомая сила подняла меня со шконки и перевела в вертикальное положение. Однако ноги от долгого нахождения в одном положении онемели. Я не почувствовала под собой опоры и полетела обратно на шконку.

– Тихо! – схватила меня под руки женщина-надсмотрщик.

В камеру вошли следователь Максимович, который накануне допрашивал меня, и еще один мужчина. На нем была точно такая же форма, как и на Хамове, только звездочек больше.

– Подполковник юстиции Косыгин, – представился он и попросил: – Назовите, пожалуйста, свое имя и фамилию…

– Никитина Марта Александровна, – представилась я, ощутив, как по стенкам сосудов и вен несутся полчища мурашей с железными лапками.

– Вы готовы говорить? – спросил он, внимательно глядя мне в глаза.

– Да, – подтвердила я.

– В соответствии с действующим законодательством меру пресечения вам назначает суд, – начал объяснять Косыгин таким строгим официальным тоном, что у меня во рту пересохло, а ноги затряслись. – Для прохождения этой процедуры мне необходимо задать вам несколько вопросов. Кстати! – Он посмотрел на следователя и спросил: – Где адвокат?

– Она считает себя невиновной и в категоричной форме отказалась от защитника, – отрапортовал Максимович, отчего я сделала вывод, что подполковник юстиции важная «шишка» и будет играть большую роль в моей дальнейшей судьбе.

– Некоторые граждане, наоборот, требуют адвоката, считая, что его присутствие и высказанные аргументы смогут повлиять на решение судьи, – изрек Косыгин.

– Я знаю, – подтвердил следователь.

– Может, гражданка Никитина не так проста, как желает казаться? – предположил Косыгин.

Я ровным счетом ничего не понимала, но мне не давал покоя приходивший чуть раньше Хамов.

«Неужели он действительно приснился?» – подумала я и решилась это выяснить:

– Перед тем как вам прийти, здесь уже был мужчина в такой же форме…

Но Косыгин не дал мне договорить и пояснил:

– Такую форму носят сотрудники прокуратуры… Майор юстиции Хамов производил обход учреждения.

– Точно, Хамов! – обрадовалась я. – Только я не успела ему перечислить свои жалобы…

– Это уже не ко мне, – покачал головой Косыгин и задумчиво почесал подбородок. – Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Свидетели вашего конфликта с Натальей Сальниковой утверждают, что у вас были неприязненные отношения с подругой…

– С Наташкой, что ли? – догадалась я и посмотрела на то место, где она сидела в моих снах.

Косыгин проследил за моим взглядом, переглянулся с Максимовичем и вновь уставился на меня.

– Конечно, я на нее была злая, – призналась я в очевидном. – Ведь она мою карту забрала…

– Что за карту? – насторожился Косыгин.

– Банковскую, – объяснила я.

– На ней были деньги?

– Да! – подтвердила я.

– Много?

– Прилично.

– А сколько конкретно?

Я стала злиться. Чего он докопался?

– Это важно?

– Важно сейчас все, – с назиданием изрек Максимович. – Каждая мелочь.

– Если важно, то триста пятьдесят тысяч рублей, – ответила я.

– Откуда она у вас? – допытывался Максимович.

– Мне подарил ее один человек.

– Понятно. – Косыгин что-то записал себе в блокнот и снова поднял на меня взгляд: – А почему вы сразу поехали на вокзал?

– Не знаю, – пропищала я…

А потом в камеру снова вошла женщина-конвоир. На меня надели наручники и куда-то повели.

Я впервые оказалась в зале заседаний суда. Впервые меня провели и посадили в самую настоящую клетку с настоящей скамьей подсудимых. Я, словно механическая кукла, несколько раз вставала. Каждый раз мне подсказывал это делать какой-то очкарик, сидевший ко мне спиной перед клеткой. Я назвала свое имя, дату рождения, потом вставала, чтобы отвечать на вопросы.

Судью интересовало то же самое, что и следователя. Я не могла взять в толк, зачем она спрашивает то, о чем я уже десять раз рассказала. Мне опять пришлось объяснять, что кровь Наташки на моей одежде была не оттого, что я била ее утюгом, а стала следствием моей попытки помочь ей подняться с пола. Еще я объясняла, что никакого утюга у меня в руках не было, да и не могло быть…

Венцом всей этой не до конца понятной мне пытки были слова судьи:

– Именем Российской Федерации, назначить гражданке Никитиной Марте Александровне мерой пресечения содержание под стражей на время проведения следственных мероприятий…

Глава 28

Урок мужества

Я шагнула через порог камеры и едва не выронила матрац, который держала в руках. Нет, не потому, что увидела страшных баб, со звериным оскалом и с глазами людоедов, а от запаха. Это был даже не воздух, а отрава. В нос ударил весь букет антиподов моего магазинного товара. Воняло немытыми телами, грязными носками, гнилыми зубами, табаком, чем-то перекисшим и туалетом. В подтверждение последнему, зашумела в унитазе за перегородкой вода, открылась дверца, и из-за нее появилась похожая на квадрат тетка.

Словно не замечая меня, она хлопнула дверцей и заковыляла к кровати.

– Тишкина! – позвал из коридора надзиратель.

Из-за длинного стола посреди камеры поднялась высокая и худая женщина с уставшим лицом:

– Ну, я…

– Принимай новенькую!

Я вздрогнула от грохота закрывшейся за спиной двери.

– Молоденькая-то какая! – пропищал женский голос.

– И хорошенькая, – участливо вторил другой.

Несмотря на то что в камере было всего восемь топчанов, я не видела говоривших. Не до них было. Я была наслышана о тюремных нравах, поэтому имела представление о том, что творится в таких местах. Внутри меня все сжалось.

– Чего молчишь? – спросил кто-то.

– Сейчас скажу, смеяться будете! – ответила я.

– Что, смешным именем родители назвали? – попытался кто-то угадать.

Я предположила, что это сказала женщина, которая отошла от унитаза.

– Нет, просто уже знаю, что вы ответите мне на вопрос: «За что сижу»…

– А мы еще не спрашивали, – напомнила Тишкина. – Ждем, когда сама поведаешь.

– Марта Никитина, статья сто седьмая, убийство, – ответила я бойко мысленно заученную, пока бродила по коридорам, фразу.

– Проходи, Марта! – разрешила Тишкина и показала рукой на второй ярус.

Я забросила матрац на шконку и стала расправлять.

– Кто дело ведет? – спросил кто-то.