Дрянная девчонка - Ивах Светлана

– Что? Какой утюг? – недоумевала я. – Да и откуда ему там взяться?

– Надо полагать, стоял на гладильной доске, – предположил Максимович.

– Какая гладильная доска в коридоре? – изумилась я.

– Так, – протянул он и предложил: – Давайте по порядку…

– Как это? – не могла я взять в толк.

– Вы были сегодня на квартире, где проживаете с гражданкой Сальниковой?

– Была, – подтвердила я.

– Как и при каких обстоятельствах?

– Все рассказывать? – поинтересовалась я, размышляя, стоит или нет следователю знать о моем желании пойти учиться в школу для жен богатых мужчин. В конце концов, я пришла к выводу, что для того, чтобы объяснить происхождение денег и то, почему мы с Наташкой поругались, придется рассказать все… «Стоп! Так, выходит, она убита!» – наконец осенило меня.

– Постойте! – Я подалась вперед, чтобы лучше видеть глаза следователя. – А что с Наташкой?

– Ее обнаружили после вашего визита мертвой в вашей комнате, – устало объяснил следователь.

– Так вон оно что! – протянула я и заявила: – Я ее точно не убивала!

– На вашей одежде при первичном осмотре обнаружены бурые пятна, похожие на кровь, – стал перечислять он. – Утюг отправлен на экспертизу. Я думаю, на нем ваши пальчики…

– Конечно, есть! – подтвердила я. – Ведь утром гладила ветровку, когда собиралась к Галине Рольгейзер…

Неожиданно я поняла, что взрослею. Это ощущение пришло с опознаванием того, что я попала в переплет, где уже не место безответственности и несерьезности. Здесь все по-настоящему и по-взрослому. Здесь рождаются и умирают люди. А если это происходит не естественно, то виновный в этом несет наказание. И оно тоже не детское. Тебя уже не поставят в угол и не отругают. Тебя посадят в тюрьму, где ты проведешь лучшие годы, а когда выйдешь, то будешь уже никому не нужна. Отчего-то я вспомнила уборщицу в нашем магазине. Маленькая, неприметная, всегда в сером, она приходила тенью, молча мыла полы, драила в туалете унитаз и уходила, чтобы в конце месяца расписаться в нижней строчке нашего списка на получение денег. И от вида той суммы мне всегда было жаль ее…

– Это мое будущее, – прошептала я. – Только очень далекое…

От мысли, что даже обычной уборщицей я смогу работать лишь лет через десять, из глаз брызнули слезы.

Меня снова стали водить по коридорам и по этажам. Везде, где сопровождавший меня полицейский что-то делал, он обязательно называл мою фамилию и говорил: «Для ИВС…» Он даже сводил меня к врачу. Конопатый доктор заставил раздеться, после чего послушал меня эндоскопом, померил давление и приказал одеваться. Все происходящее казалось мне сном. Относительную ясность голова приобрела, когда меня перевели в ту часть здания, где располагался этот самый изолятор. Мне доходчиво объяснили, что я буду в нем находиться до суда, который и определит, как и где меня держать дальше. Еще я успела понять, что после него всего два пути: меня могут выпустить, а могут отправить в следственный изолятор для ожидания уже другого суда, того, на котором назначат срок. Только вот садиться в тюрьму я не только не хотела, что естественно, но и не собиралась. Я была уверена, что полиция разберется и меня выпустят…

Глава 27

Разговор с фантомом

– Вытаскивай шнурки! – приказала женщина-полицейская в форме с погонами сержанта.

– Зачем? – пропищала я.

– Так положено, – объяснила она лаконично.

Я присела на корточки и стала расшнуровывать кроссовки.

После того как у меня взяли отпечатки пальцев, руки толком я помыть не успела, и теперь на шнурках осталась синяя краска.

– Раздевайся! – приказала женщина.

– Зачем? – ужаснулась я.

– Кому говорят? – свела она брови у переносицы.

– Совсем?

– А что, еще и не совсем бывает?

Я стала расстегивать куртку.

– Живее! – торопил этот монстр.

Вскоре я осталась в одних трусиках.

– Приспусти, – потребовала женщина.

– Зачем? – прохныкала я, но подчинилась.

– Присядь! – приказала она и стала прощупывать швы на джинсах. Я увидела, что руки женщины в резиновых перчатках.

Я выполнила команду и снова выпрямилась.

– Одевайся! – приказала женщина и всучила мне одежду обратно.

Я торопливо натянула штаны без ремешка, кроссовки без шнурков и блузку.

После всего мне выдали свернутый матрац, от которого пахло чем-то залежалым и кислым, и повели по коридору с множеством дверей по обе стороны. Я поняла, что это камеры. Было тихо.

– Стоять! – негромко приказала женщина. – Лицом к стене!

Я замешкалась, не зная, в какую сторону повернуться.

– Чего суетишься? – спросила она насмешливо. – Первый раз?

– Да.

Конвоир погремела ключами и щелкнула задвижкой.

– Заходи! – велела она.

Я заглянула внутрь. К моему удивлению, в камере никого не было.

– А где…

– Кто? – вытаращилась в ответ женщина. – Мама, что ли?

– Я одна буду сидеть?

– А ты хотела с мужиком? – продолжала веселиться она.

Я прошла в камеру и, услышав грохот захлопнувшейся двери, вздрогнула. Потом, немного уняв колотившееся сердце, огляделась. Две кровати в углу без всякой ширмы, унитаз, у стены небольшой столик и шкафчик без дверцы. Она попросту была не предусмотрена конструкцией.

Я бросила матрац на топчан, села на него. Из глаз тут же брызнули слезы, и я, заскулив, закрыла их…

… – Чего орешь, сучка? – спросила Наташка.

Она сидела напротив в одной юбке. «Ей холодно», – подумала я, а вслух спросила:

– Тебя за что сюда?

– Ты что, дура? – сказала она. – Я умерла, меня не посадят.

– Не ври, я же тебя вижу.

– Но это только ты…

– Расскажи следователю, что ты жива! – взмолилась я. – Ведь меня ни за что хотят посадить!

– Никто тебя не посадит, – заверила Наташка.

От того, как проникновенно она это сказала, я вдруг успокоилась.

Наташка тем временем достала помидор и стала его есть. Я смотрела, как по ее подбородку течет красный сок, и размышляла, откуда у подруги такая уверенность. Может, все от того, что на том свете люди становятся ближе к Богу и в курсе всех происходящих на земле событий.

– Почему? – не удержавшись, спросила я, когда Наташка закончила есть помидор и достала яблоко.

– Ты тоже умрешь.

– Я не умру! – в ужасе выкрикнула я.

– Все умирают, – произнесла она обыденным голосом. – Я же умерла.

– Но почему?

– Что?

– Почему ты умерла?

– Тебе же сказали, меня убили.

– Кто?

– Ты!

Наташка вдруг стала увеличиваться в размерах, и я открыла глаза от собственного крика.

Тут дверь открылась, в камеру вошла все та же женщина-надсмотрщик, держа в руке совок и щетку без ручки.

– Подъем! – проговорила она сонно. – Сейчас заправляем шконку и наводим порядок. После – завтрак.

– Шконку? – переспросила я.

– Это так кровать здесь называется! – объяснила она.

– Скажите, – начала было я, но она строго нахмурила брови и сказала:

– Нам нельзя с вами говорить.

– Я новенькая и ничего не знаю! – пропищала я. – Мне страшно…

– Привыкнешь, – успокоила она и вышла.

Я тронула носком кроссовки щетку и поежилась. Мне не хотелось брать в руки эту грязь.

«А зачем подметать? – осенило меня. – Ведь здесь и так чисто!»

Я встала, поддела ногой совок и оттолкнула к дверям. Потом то же самое проделала со щеткой. Довольная собой, села на одеяло и вдруг вздрогнула от грохота. Дверь снова распахнулась, и на пороге возникли двое – мужчина в синей форме и с погонами и какая-то женщина.

– Майор юстиции Хамов, – представился мужчина и скучно поинтересовался: – Претензии к условиям содержания есть?

Я растерялась. Если бы знала, все бы в голове разложила по полочкам. Конечно, есть. Их так много, что лучше бы дядечка сел и приготовился слушать. Ведь мне надо собраться с мыслями и начать перечислять с самого начала и по порядку. Хотя бы с того места, как Наташка упала и поранила руку. Нет, надо еще раньше начать. Ведь ему наверняка интересно, из-за чего между нами вспыхнула ссора.