Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии - Мягкова

кельтибер, можно сказать, родился на войне, и уж своё-то дело знает. И в кулхасовском мятеже под Кордубой отметился, и с нами потом в Африке, да и до того салажонком явно не был. Вряд ли старше меня по годам, но по боевому опыту – чувствуется, что никак не опытом означенным мне с ним есть смысл меряться. Мозгами, а главное – их содержимым – другое дело. Ну так потому-то я и в этом уже мире вылез в какие-никакие, а «водители руками», а он по прежнему лихачит в жарких стычках, поражая виртуозным владением фалькатой. Ну, не одной только фалькатой, особенно последнее время, но в основном ей. Тоже неглуп, давно уже «сержант», а не рядовой рубака, ну так и за мной ведь при случае тряхнуть стариной не заржавеет – как сейчас, например. Надо будет – и с мечом в руках поработаем, тоже не вчерашние пейзане, и обращаться с ним умеем. Но это по широкой специализации, скажем так, а узкая у каждого своя…

А вот и сам Бенат – ага, довольный как слон:

– Вас тут, досточтимый с почтенными, даже на короткое время без присмотра оставить нельзя! Обязательно вляпаетесь в какую-нибудь передрягу!

– Да, мы – такие! – отшутился Фабриций. – Лезем, куда не просят, путаемся у серьёзных людей под ногами, да ещё и учим их их же собственному ремеслу!

После того, как все отсмеялись, кельтибер доложил:

– Их был всего десяток – семеро обстреляли вас, а вот эти трое были дальше в лесу при лошадях. Только этих и удалось взять живыми – стрелки, кого не перестреляли, дрались отчаянно, так что их пришлось завалить. И так одного убитым потеряли и двоих ранеными – зачем нам лишние потери?

– Ты правильно сделал, – успокоил его босс. – Трёх пленников достаточно.

Эти трое были уже здорово помяты нашими, но тоже не выглядели вышедшими просто погулять. Из молодых, да ранние, как говорится. Представляю, каково было брать их тёпленькими, не имея права покрошить на хрен в капусту! Явно пришлось тупо числом их давить, и хорошо ещё для стычки с такими бандюганами отделались…

Лузитанский язык мало похож на турдетанский, и их пленная троица, пользуясь этим, упрямо играла в «моя твоя не понимай». Поэтому я к их допросу как-то особо и не прислушивался, предоставив дело владеющим их языком профессионалам, и только когда стало ясно, что эти и по-лузитански предпочитают играть в героев-молодогвардейцев, что предполагало долгие и нудные пытки, а затем – ещё более нудный разбор выпытанного с выделением крупиц правды из потоков ругани и вранья, я решил вставить и свои двадцать копеек. Я не знаю, когда и кем изобретено сажание на кол. Одни говорят, что с глубокой древности известно, другие – что со средневекового Востока оно пришло. Так или иначе, среди известных и применяемых законами древнего Рима способов казни именно этот её вид не встречается, да и вообще в Западном Средиземноморье тоже. Я подобрал с земли палочку, заострил её конец кинжалом и объяснил суть идеи Фабрицию. Тот прихренел, затем, въехав, прикололся. Это – с этими – МОГЛО сработать. По его приказу пара наших вояк сходила в лесок и вырубила там подходящий кол – ага, осиновый. На осине я настоял исключительно ради хохмы. На глазах у пленников у кола обрубили сучья, не особенно стараясь сделать его гладким, затем заострили. После этого я подсказал расколоть остриё крест-накрест. А потом я стал рассказывать – по-турдетански, старательно подбирая слова попроще и терпеливо ожидая, пока переводчик переведёт пленникам внятно и доходчиво на лузитанский. Сначала я рассказал о том, как будет выкопана глубокая и узкая яма, как будут приготовлены деревянные распорки, которыми этот кол будет закрепляться в ней вертикально – но не сейчас, а уже «после того». Затем рассказал и о «том самом» – как первый из них – мы ещё не решили, кто именно – будет поставлен в гордую позу рака и куда именно ему будет заколочен этот кол. Неглубоко, всего на локоть примерно, больше ведь и не надо. А вот после – ага, вместе с насаженным на него куском орущего от боли и ужаса мяса, этот кол будет установлен и зафиксирован вертикально в означенной яме. С долгим, очень долгим ожиданием полного завершения процесса. Не только переводчик и остальные бойцы, но и наши, знавшие в принципе об этой казни, прихренели, покуда я рассказывал. А уж как прихренели лузитаны, для которых обсуждаемый вопрос был ни разу не чисто теоретическим! Если, конечно, не останется других путей к консенсусу…

Ни трусами, ни слюнтяями лузитаны не были. Излюбленное римлянами в более поздние времена, а пока только недавно вошедшее у них в моду распятие на кресте – тоже далеко не образчик гуманизма, но встречались среди лузитан такие, кто выдерживал и эту казнь с честью. Ну, точнее – будут встречаться лет эдак через пятьдесят. Так что, думается мне, не столько эта мучительность «предлагаемой» им расправы сломила их, сколько её очевидная позорность. Смерть через «опускание» – что ещё может быть унизительнее для таких гордецов? Заметно сбледнув, похлопав глазами и попереглядывавшись, они быстро заговорили – тем более что никому тут и не требовалось от них никаких сокровеннейших военных тайн горячо любимой Лузитании. Так, по мелочи разве только. Мелочи меня не интересовали, и я снова предоставил дело профессионалам.

– Хвала богам, не из ликутовской банды, – сообщил мне босс главный результат допроса. – Другая банда из числа соперничающих с ним. Решили, что здесь, где недавно был уже набег, повторного не ждут, а ждут в других местах, где и засады им устраивают, вот и вообразили, что здесь пройти будет безопаснее.

– Не так уж и глупо рассудили, досточтимый, – заметил я. – В самом деле ведь их здесь не ждали. Не принеси сюда нелёгкая нас – по совсем другому делу – этот номер вполне мог бы у них пройти.

– Пожалуй, – задумчиво изрёк непосредственный. – Кстати, Максим! Что такое «на хрен» и «милять», я уже знаю. А что такое «оръясинья»?

– Орясина? Ну… гм, – я вспомнил, как чехвостил его – по-русски, конечно – за непонятливость, когда всучивал ему свой щит. Вот, мля, попал!

– Я догадываюсь, что это тоже что-то не слишком почтительное. Не смущайся – я понимаю, что на войне не до хороших манер, и вовсе не сержусь. Мне просто интересно. Так что это такое?

– Ну… гм… В общем – дубина, досточтимый. Очень тяжёлая и твёрдая, часто ещё и суковатая…

– И деревянная, поэтому не блещущая