Жизнь волшебника - Александр Гордеев

времени. А войдя в большую комнату, она и вовсе растерянно

останавливается. Стены с красными узорными обоями выглядит незнакомо, привычные вещи тоже

будто чуть чужие.

– Когда ты успел? – удивлённо спрашивает она. – Тебе кто-то помогал?

Хотя надо ли спрашивать – кто? Нина лишь слегка вздыхает, тут же догадавшись обо всём.

– Конечно, Тоня, – тем не менее отвечает Роман, внимательно следя за лицом жены – только

бы не погасло на нём радостное удивление.

Смугляна, угадывая его ожидание, пытается сохранить улыбку. Невольно притронувшись к

новой, непривычной стене, словно желая освоиться по-новому, она тут же, как от холодной

плоскости, медленно отнимает руку: на этих узорах – следы ладоней другой женщины. Да,

собственно, эти следы заметны всюду – Нина теперь всюду в окружении чужих ладоней.

Правильно ли это? Хорошо ли? Как это принять? Вроде бы, вернулась домой, а дом немного не

свой.

– Тоня предложила мне сама, – поясняет Роман. – Она сказала, что для грудного ребёнка

должны быть созданы все условия.

– Ну что ж, – говорит Смугляна, – приглашай её в гости. Будем знакомиться по-новому.

Роман, не сдержавшись, подходит и ласково обнимает её. И понимает – сейчас лучше не

говорить ни слова.

Утром они, утомлённые дорогой, долго спят. Тихо поднявшись первым, Роман поправляет

одеяльца у детей, смотрит в их лица. Федька совсем крохотулечка – как можно понять, на кого он

похож? А вот Машка, спящая, забавно оттопырив губки, кажется, немного подросла даже за это

небольшое время. Глубоко и спокойно проспав всю ночь, намаявшиеся дети ещё и не думают

просыпаться. Роман невольно замедляется, задумчиво и тепло глядя в эти спокойные минуты на

спящую семью. Ну вот чего тебе ещё не хватает? Разве это уже не гармония? Почему тебя

постоянно прёт куда-то за её пределы?

Высохшие доски крыльца уже горячи от высокого солнца. Приставив руку козырьком, Роман

смотрит в сторону стрижки. Работа там, конечно, давно кипит – это видно по наладчикам, которые

381

привычно курят в открытой беседке под деревянной крышей. Вода, чуть заржавевшая в

умывальнике, мягкая и ещё прохладная с ночи. А почему бы, пока все спят, не сбегать на стрижку,

не окунуться в её дребезжащее-стрекочуще-блеющую атмосферу со смешанным букетом особых

запахов? А Тоня! Как хочется взглянуть на неё. Сколько она, наверное, передумала за это время.

Роман спускается с крылечка, подходит к воротам и останавливается. А ведь можно и впрямь

остаться лишь с тем, что уже есть. Ведь так, как хочет он, и в самом деле никто не живёт. Так

нельзя. С минуту он ещё стоит, находясь в состоянии некоторой подвешенности, в общем-то, и сам

понимая её искусственность – всё равно ему уже не остановиться. Потом открывает воротца и

идёт по лугу, ещё не совсем просохшему от росы.

* * *

Всю эту неделю Кармен, работавшую кое-как, постоянно спрашивают (уж по одному-то разу

спросила, наверное, каждая женщина), где Роман и почему он не стрижёт? И всё это с каким-то

намёком-усмешкой: уж, мол, кто-кто, а ты-то должна знать. Тоня всякий раз объясняет со

спокойной ответной усмешкой: он уехал за своей женой и детьми. И этот простой, полный

достоинства ответ и впрямь, как и предсказывал Роман, тут же гасит всякие насмешки. Уж не

говоря о том, что он успокаивает и её саму. Ну что, скажите, странного в том, чтобы любить

женатого мужчину, жену и детей которого она тоже вполне спокойно принимает? Ну, а если

уточнить для себя, то, конечно, не так уж и спокойно: в эти дни из её рук валится всё. Дулма,

вкалывающая в прежнюю, полную силу, уходит далеко вперёд. Хотя Дулма – это в принципе-то

вообще отдельный случай. У всех стригалей болит кисть правой руки – от перегрева горячими

машинками не спасают никакие перчатки, но у Дулмы что-то особое. Однажды, сняв повязку с

ладони, она показала руку, а там на всех пальцах водянистые пузыри от ожогов. Ожог третьей

степени, как сказали бы медики. Только ожоги обычно случаются раозово, а у Дулмы рука постоянно

в ожоге. Как можно работать, сжимая машинку этим пузырями, превозмогая боль в течение целого

дня? Но Дулма буквально рвёт себя на работе – разве в школе заработаешь такие деньги? Тоне же

теперь и деньги не интересны. Начальник стрижки – хрупкий, просто миниатюрный кривоногий

бурят Буда Будаевич, по больному переживающий за план, – машет на неё рукой, уже устав ругать,

агитировать и подстёгивать: почти всё время была если не первой, так второй, а теперь тащится

где-то посредине. Однако Тоню уже не заводит и соревнование.

Подняв взгляд от очередной своей «клиентки», Кармен видит приближающегося Романа и,

почувствовав, как её качнуло, отключает машинку. Он идёт по центру, по солнечной дорожке,

создаваемой яркими окнами, почти что из-под самого потолка дощатого строения, и его новая алая

футболка, видимо, купленная во время поездки, как факел среди тёмной одежды стригалей. Как же

красив он в эту минуту со своими светлыми волосами, с крепкой шеей в просторном вырезе

футболки! Кажется, он несёт с собой этот алый свет, рассеивая его по сторонам. Вот каков этот

мужчина – мужчина её жизни и судьбы! Механически отвечая на реплики и приветствия со всех

сторон, он идёт, уже издали видя своим главным взглядом только её. И когда они сближаются, то

никакой иллюзии не остаётся – его свет переходит на неё, зардевшуюся от волнения.

Остановившись друг перед другом, они сначала оглядываются по сторонам, чтобы потушить

любопытные взгляды, заставить опуститься их вниз к своей работе.

– Ну и как? – почти с испугом спрашивает Тоня о главном.

– Всё так, как и должно быть. Нина приглашает тебя в гости. Сегодня мы пообедаем у нас.

– Нет, что ты! – сжавшись, восклицает она.

– Ты боишься? – спрашивает Роман, с радостью заново узнавая и впитывая в себя её родные,

как ему кажется, черты.

Кармен лишь отрицательно качает головой – не пойду. Стоять вот так перед ней на глазах у

всех и долго уговаривать, не станешь. Остаётся лишь вздохнуть и отойти. Впрочем, большого

огорчения нет. Чего-то подобного можно было ожидать. Ей трудно решиться сразу.

– Ну, как дела? – спрашивает Роман, подойдя к Штефану.

– Да сегодня что-то плохо идёт, – отвечает тот, – ножи надо идти точить. Детей привёз?

– Привёз. Всё нормально. Ладно, потом поговорим.

Дома Нина с Машкой уже на ногах. Федька ещё спит. А ведь в длинных дорожных разговорах с

женой оказался пропущенным вопрос: продолжать ли ему работу на стрижке? Но почему нет?

Работа денежная, уже навыки