Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

удовольствия. При случае Томас ложился с женщинами, перебравшими алкоголь до состояния абсолютного отсутствия восприятия происходящего, инцидент с Джейн относился именно к этой категории. Она не помогала, но и не сдерживала молодого человека, равнодушно лежа обмякнув, сжатыми ресницами останавливая слезы, уже пропитавшие ее волосы и достигшие мокрой теперь подушки. Томас мгновенно достиг высшей точки наслаждения, сразу скатившись с Джейн и устроившись на спине, ощущая не поддающийся определению, но произведенный над ним обман. Он вожделел эту женщину на протяжении долгих лет, безостановочно представляя ее на ложе Неда. Почему сейчас, когда страсть удовлетворена, от нее так мало радости?

Джейн начала дрожать, Томас мог увидеть появившиеся на ее руках крошечные гусиные пупырышки и вздымающиеся округлости груди. Он потянулся за сброшенным покрывалом, накинув его на них. Девушка подвинулась ближе, инстинктивно ища тепла тела Томаса, и, в конце концов, погрузилась в исцеляющий усталость сон. Большим, что удалось сделать молодому человеку, оказалось достижение прерывистой дремоты, - он еще бодрствовал, когда над городом, проникая сквозь серость неба волшебным ореолом апрельского рассвета, начала разливаться золотистая дымка.

Предвестие столь прекрасного дня неожиданно оскорбило Томаса, уж лучше бы утро было тусклым, сырым и мрачным. Рядом заворочалась Джейн. От сна ее глаза припухли, да и множество слез здесь оказало свое воздействие. Они увеличились и поражали сейчас посеребренностью радужки.

'Том? Том, что?...'

Прежде чем она смогла произнести еще что-то, Томас прижал ее к ложу, остановив губы девушки настойчивостью собственных. Казалось, Джейн пыталась оттолкнуть его, но Томас не обратил на это никакого внимания, позволив рукам привычно и ласкающе двигаться по ее телу, исследуя грудь, живот и бедра. Вскоре сопротивление прекратилось, а когда она обвила руки вокруг его шеи, стараясь сделать объятия еще крепче, юноша разразился взволнованным радостным смехом. Но победа оказалась совершенно не такой, какой он ее себе представлял, ибо в миг наивысшего блаженства звуком, выдохнутым Томасу на ухо, было имя Неда.

'Моя госпожа, сейчас меня тревожит ваше здоровье. Не хотите ли вы немного отдохнуть? Король находится в такой горячке, что даже не узнает о вашем присутствии'.

Бесс упрямо покачала головой. 'Вы не можете знать этого наверняка, Альбон. Пусть вы и правы, мне безразлично'.

Она была благодарна доктору Хоббису, когда тот позвал своего коллегу. Доктор наконец-то понял, подумала Бесс, зная, как сильно ей требовалось тут оставаться.

Но, по всей вероятности, доктор Альбон был прав. Казалось, что папочка ее не узнает, казалось, что он абсолютно никого не узнает. Магистр Ганторп, настоятель королевской часовни, уверил Бесс в душевном покое Эдварда. Еще находясь в сознании, он исповедовался, раскаявшись в совершенных грехах и утвердительно ответив на семь заданных ему священниками вопросов, после чего на монарший язык положили тело и кровь Господа Нашего. Как только королю отпустили грехи, он обратился мыслями исключительно к Богу, дабы, напомнил магистр Ганторп Бесс, отправиться к Создателю со спокойным сердцем и освобожденной от земных зол душой.

Бесс очень хотелось бы в это верить. Но тогда почему лихорадочный шепот папы так тревожен? И еще услаждающие менестрелей истории о неверных женах, выдающих себя лихорадочным бормотанием... Они просто-напросто не соответствуют истине. Девушка слишком мало могла разобрать из произносимого отцом, - случайное имя, но не более того. В чем ошибиться было невозможно, так это в беспокойном течении его мыслей. В конце концов, для Бесс эти мысли не звучали как принадлежащие человеку, свободному от смертных забот и отношений.

В бреду Эдвард часто вспоминал ее дядю Джорджа. Бесс спрашивала себя, не его ли дух так преследует отца, не о казни ли брата тот сожалеет? Один раз он испугал дочь, резко дернувшись вверх и с неожиданной ясностью выкрикнув: 'Дик'. Она уже решила, что папа зовет дядю или, быть может, ее маленького брата, но, когда он произнес: 'Уорвик', Бесс поняла, мучающий батюшку призрак - его кузен, погибший двенадцать лет назад в битве при Барнет Хит. Ее обескураживала необходимость слышать, как Эдвард сражается со своим прошлым, с давно умершими и неизвестными дочери людьми, поэтому, стоило ему взглянуть на нее и, не узнав, назвать 'Нелл', девушка сорвалась в безостановочное рыдание.

С наступление рассвета Эдвард начал успокаиваться. Бесс показалось, что она слышит, как отец произносит: 'Эдмунд', и дочь укрепилась в надежде, может, так оно и было, может, Эдвард вернулся в юношеские дни - в Ладлоу. Наклонившись над кроватью, она положила ему на лоб свежий компресс. Странно, отец ни разу не позвал маму.

Бесс испытывала к матери двойственные чувства. Она в высшей степени благоговела перед Елизаветой, искренне желая ее радовать и отчаявшись хоть когда-нибудь сравниться с ней в поразительной серебристо-белокурой красе. Тем не менее, по достижении среднего подросткового возраста Бесс обнаружила, что стала смотреть на матушку с возросшим критицизмом во взгляде. Она не страдала слепотой, прекрасно сознавая отцовские излишества. Но если...если папа был бы по-настоящему счастлив с мамой, он бы тогда не чувствовал необходимости в других женщинах. Значит, мама должна была его разочаровать.

Чего девушка никогда не сможет простить матери, - ее отсутствия здесь, у кровати Эдварда. Как мама могла не захотеть быть тут с ним? Как она могла оказаться такой холодной и бесчувственной?

Бесс излила душу сестре и удивилась, обнаружив, что Сесилия менее склонна к осуждению 'Это не значит, что ей все равно, Бесс. Я думаю...Я думаю, маму страшит лицезрение папы в таком состоянии, таким беспомощным. Он всегда был настолько сильным, настолько собранным и руководящим, и сейчас...'

Бесс не была в этом убеждена, но решила подарить матери привилегию колебания...если та обладала к нему способностью. Несмотря на всего лишь четырнадцать лет, Сесилия успела доказать особенную чувствительность к невысказанным нуждам других, поэтому Бесс уважала и принимала во внимание интуитивные соображения младшей сестры.

Ей хотелось, чтобы Сесилия в эту минуту находилась рядом. Но несколькими часами ранее не глубокое и учащенное дыхание Эдварда начало перемежаться хорошо различимыми звуками, исходящими из его горла. Обе девушки понимали без разъяснений, - так оповещает о приближении смерть. Для младшей они стали последней каплей, и она выбежала из комнаты, оставив за собой шлейф прорывающихся рыданий.

Довольно странно, но Бесс эти звуки не напугали. Она даже смогла отыскать в них извращенное успокоение, ибо больше не имела необходимости встревожено