Фантастические тетради - Ирина Ванка

От этого удручающего зрелища Эфу стало смешно. Он затопал ногами по ступеньке кресла, чтобы не залиться хохотом, глядя на усилия коллег.

— Друзья мои, пора, наконец, повзрослеть и понять, что мир не создан для нас. Что мы создаем его сами. Чем больше пустоты в ваших чистых надеждах, тем больше фантазии вы сможете употребить на воплощение вашей мечты.

— Вы можете объяснить, о чем говорят узоры песчаного грунта? — спросил Мидиан.

— Могу, — ответил профессор и стал неожиданно серьезным, — но не стану. Никакой интересной для вас информации эти узоры не содержат. Учитесь формулировать вопросы, Мидиан, иначе ваш научный подход ни к чему не пригоден. Спросите: «Как я могу доказать, что каранайская цивилизация зародилась в этой бесплодной пустыне?» И я вам отвечу: поверхностный рельеф не дает на этот счет никаких разъяснений.

— С вами трудно разговаривать.

— Понимаю, но помочь не могу. Мне самому с собой тоже приходится нелегко.

— Вы считаете, что мы не готовы к спуску на грунт?

— Предпочитаете личный контакт с разумной формой жизни, лишенной физической оболочки? — удивился профессор и чуть было не рассмеялся снова, но Бахаут встал на защиту молодого астронома.

— Ты можешь толком объяснить, есть ли противопоказания к спуску на маневровой машине?

— Есть.

— Иными словами, ты полон интуитивного предчувствия неприятности?

— Именно.

— Какого рода, изволь пояснить?

— Он не готов, — указал профессор на Мидиана, но тот лишь горько улыбнулся. — Он собирается вступить в контакт с цивилизацией, о которой не имеет представления, и не знает, что стихийные контакты такого рода могут иметь самые маразматические формы.

— Короче, что ты предлагаешь?

— Пусть они сделают первый шаг, — профессор указал на сечение планетарного шара, которое добросовестно транслировал геосканер, — тогда мы будем иметь возможность сделать последний…

— То есть, — рассудил Бахаут, — если я верно тебя понял, цивилизация не исключена.

— Я этого не сказал.

— Видите ли, — обратился Бахаут к Мидиану, — песчаные рисунки — не слишком ценный материал для анализа. Чаще всего они рассказывают эфологам о состоянии атмосферы, о процессах, происходящих в недрах планеты. Не думаю, что это может относиться к ментасферным проявлениям. Скорее всего, профессор просто не в настроении обсуждать проблему.

— Тогда, если можно, я поставлю вопрос иначе, — сказал Мидиан. — Отчего вы целые сутки не отходили от приближающих приборов? Что могло привлечь эфолога к атмосферному узору?

— Прошла буря, — ответил профессор.

— Ты подумал, прежде чем сказать? — возмутился Бахаут.

— На планете был сильный ураган. Вполне возможно, он повторится еще не раз.

— Скажи, каким способом в твою голову может проникнуть чуточку здравого смысла? Ураганы… Ты видел метеосхему? Такого идеального баланса атмосферы я не встречал даже в искусственных парниках. Мы наблюдали планету на приближении несколько дней подряд. Мидиан, вы заметили хоть малейший перепад давления в эти сроки?

— В том-то и дело, — рассердился профессор. — Стал бы я глядеть в приборы! Повторяю, по экватору прошел сильнейший ураган. Меня спросили — я ответил. — Слетев с кресла, он отправился к лифту, чтобы уединиться в бытовом отсеке со снотворным и не раздражать окружающих своим тяжелым характером.

На заднем диване машины профессор чувствовал себя в безопасности. То ли от изрядной дозы таблеток, то ли оттого, что широкие плечи Бахаута заслоняли прямой обзор. Пока биолог контролировал спуск, Эф пытался расслабиться. Но едва веки наплывали на глаза, сновидения вовлекали его в новый ураган страстей. Все его попытки уснуть вблизи гравитационного поля Альбы сопровождались сновидениями с одной и той же шизофренической тематикой. Гигантский мегаполис окружал его со всех сторон. Яркие краски города чудовищной высоты, достигающего стратосферы пиками небоскребов. Шум и гвалт, месиво человеческих тел, оскаленные лица, руки, тянущиеся к нему сквозь защитные оболочки кабины. Стоны, переходящие в хохот, щипки, укусы, потные объятия слепых, потерявших поводыря.

От резкого маневра гравитация в салоне упала, как в доисторической кабине лифта. От внезапной невесомости профессор очнулся, и все вернулось на старые места. Машина плыла над песчаной пустыней, Бахаут возвышался за спиной Мидиана, и Эф осторожно, чтобы не нарушить покоя, просунул палец в потайной карман защитного костюма, нащупал одинокую таблетку и переправил ее под язык столь ювелирно точно, что бдительный биолог не почуял и легкого шороха. В следующий раз он очнулся от громкого включения динамика внутренней связи шлема.

— Ты, конечно, очень удивишься. Но мы еще живы, — произнес Бахаут. Машина плашмя лежала на грунте у скалы, похожей на сланцевую плиту. Биолог разгуливал по песку, нарушая волнистый рельеф. — Гравитация будет для нас слабовата, а воздух… Ты только понюхай, какая пикантная смесь. Будто в каменных подвалах гниют от времени рукописные библионы.

Из машины было выставлено все, кроме профессора. Место первой посадки экспедиции напоминало пестрый базар из коробок и контейнеров всех сортов. Только профессор продолжал оставаться на заднем диване, не поддаваясь соблазну сделать первый шаг по легендарной планете.

Мидиан уже совершал пешие прогулки и для начала обогнул скалу, которая должна была послужить ориентиром и укрытием, в котором как раз помещалась машина. Ее горизонтальные пласты создавали естественное укрытие от возможного наблюдателя сверху. Тут же можно было разбить лагерь и закрепить корабль на стационарной орбите так, чтобы сократить до минимума подъемный путь. Приближались сумерки, и Мидиан решился на дальний обход. Он бы воспользовался машиной и прочесал бы окрестности более детально, но заторможенное состояние профессора лишало его свободы маневра. Да и Бахаут чувствовал себя некомфортно.

— Такой практики в серьезных экспедициях не существует, — объяснял он молодому астроному через наушник связи, когда тот удалился от скалы на приличное расстояние, — чтобы в первую неделю прилета на орбиту сразу же на грунт… Это сомнительная тактика.

В ответ Мидиан тактично молчал, а биолог вскоре увлекся багажом и перестал обращать внимание на товарищей.

Наутро Бахаут попросился на корабль с образцами песка, осколками горной породы и «окаменелостью» профессора, который за ночь не соизволил даже приподняться с заднего дивана машины. Второй спуск стал менее волнительным. Еще на борту корабля Эф проглотил тройную дозу, и до самой посадки галлюцинации его не донимали.