Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Она хлопотала у глиняной печи, доставая лопатой с длинной ручкой толстые золотисто-коричневые хлебы, и с глубоким удовлетворением смотрела, как Марк корочкой подбирает последние капли подливки.

— Вкусно, дорогой?

По вечерам она садилась поближе к лампе, склонив голову к вышиванию, и кивала, когда Марк рассказывал о дневных приключениях, о своих маленьких победах и разочарованиях.

— Какая жалость, милый!

Или:

— Как удачно, дорогой.

Однажды ясным безоблачным днем он по древней тропе отвел жену на вершину Ворот Чаки, держа ее за руку в узких местах, где под крутым шестисотфутовым откосом текла река. Марион затолкала юбки в шаровары, крепче перехватила корзину и на всем долгом подъеме ни разу не споткнулась.

На вершине он показал ей обвалившиеся каменные стены и заросшие пещеры, в которых скрывалось племя, бросившее вызов Чаке, рассказал, как поднимался на вершину король, показал страшную тропу, по которой он провел своих воинов, и наконец описал бойню и обрисовал, как тела сбрасывали вниз в реку.

— Как интересно, дорогой, — сказала она, расстилая скатерть, принесенную в корзине. — Я взяла с собой лепешки и абрикосовый джем, ты ведь так его любишь.

Какое-то движение внизу привлекло внимание Марка, и он потянулся за биноклем. В золотой траве на самом краю тростника словно ползла вереница толстых черных жуков.

Он сразу понял, кто это, и с растущим возбуждением пересчитал.

— Восемнадцать! — сказал он вслух. — Новое стадо.

— Что там, дорогой?

Марион подняла голову от лепешек, которые намазывала джемом.

— Новое стадо буйволов! — возбужденно воскликнул он. — Должно быть, пришли с севера. Дело пошло!

В окуляры бинокля он видел, как крупный бык выбрался на поляну, где трава была пониже.

Марк видел не только его широкую черную спину, но и тяжелую голову и растопыренные уши под траурно опущенными рогами. Солнце упало на кончики рогов, и они заблестели, как металл.

Марк испытывал невероятную собственническую гордость. Они принадлежали ему. Они первые пришли в святилище, которое он создает для них.

— Смотри. — Он передал бинокль Марион, и она, тщательно вытерев руки, поднесла бинокль к глазам. — На краю болота.

Он показал, и на лице его были радость и гордость.

— Вижу, — подтвердила она, счастливо улыбаясь. — Как хорошо, дорогой. — И тут же повернула бинокль, провела над рекой и остановилась на крыше дома, видной за деревьями. — Разве тростниковая крыша выглядит не лучше? Мне не терпится переехать.

На следующий день они переехали из шалаша из веток и брезента в старом лагере под инжиром, и пара ласточек переселилась вместе с ними.

Стремительные птицы начали строить новое гнездо из маленьких блестящих комков глины под карнизом новой желтой крыши над белеными стенами из необожженного кирпича.

— Они приносят удачу, — рассмеялся Марк.

— От них столько грязи, — с сомнением сказала Марион, но в эту ночь впервые стала инициатором занятий любовью: удобно легла на спину в двуспальной кровати, до пояса подняла ночную рубашку и широко развела теплые бедра.

— Я готова, если хочешь, дорогой.

И потому, что она была добра и любила его, все получилось быстро и приятно.

— Тебе было хорошо, дорогой?

— Замечательно, — ответил Марк, и вдруг в его сознании возникла другая женщина, с гибким и быстрым телом, и чувство вины ударило в сердце, как кулаком. Он попытался отогнать этот образ, но тот упрямо возникал в снах, смеющийся, танцующий, дразнящий, так что утром под глазами у Марка темнели круги и он испытывал тревогу и раздражение.

— Пойду обойду долину, — сказал он, не поднимая глаз от кофе.

— Но ты вернулся только в прошлую пятницу, — удивилась Марион.

— Хочу снова посмотреть на этих буйволов.

— Хорошо, дорогой. Я соберу ранец. Сколько тебя не будет? Положу свитер: по вечерам бывает прохладно. Хорошо, что я вчера испекла хлеб… — Она оживленно болтала, и ему неожиданно захотелось крикнуть: замолчи! — А я тогда поработаю в огороде. Приятно будет снова получить свежие овощи. И я ужасно давно не писала писем.

Он встал из-за стола и пошел седлать Троянца.

Взрывное хлопанье тяжелых крыльев вывело Марка из задумчивости, и он выпрямился в седле, когда из тростника поднялась стая крупных птиц.

Это были желтовато-коричневые стервятники; потревоженные приближением Марка, они взлетели, и тут же произошло волшебное превращение — на смену страшной уродливости пришел прекрасный планирующий полет.

Марк стреножил Троянца и из предосторожности достал из чехла «манлихер». Он насторожился — возможно, он нашел добычу одной из крупных хищных кошек. Возможно, даже льва — одного из тех животных, которых он до сих пор тщетно искал в долине.

Буйвол лежал на краю болота на влажной мягкой земле, полускрытый тростником; он погиб так недавно, что стервятники не успели проклевать его толстую шкуру и загадить глубокий след, проложенный во влажной земле, только выклевали обращенный вверх глаз и клювами разорвали мягкую кожу возле ануса, потому что именно отсюда они всегда проникают к внутренностям крупных животных.

Буйвол был большим зрелым самцом с большим рогами на черепе длиной в сорок восемь дюймов от конца до конца. Крупная туша, крупнее, чем у племенного херфордского быка; плечи облысели, морщинистая серая кожа вымазана грязью, и в нее впились множество насекомых.

Марк сунул руку в складку кожи между задними ногами и ощутил тепло. «Мертв меньше трех часов», — решил он и присел у огромной туши, пытаясь определить причину смерти. У быка, казалось, не было никаких повреждений. Наконец Марку удалось, прилагая все силы и используя окоченевшие конечности животного, перевернуть полторы тонны мертвого веса.

Он сразу увидел смертельную рану за плечом, глубокую, с широкими краями, проникающую между ребер, и охотничий глаз Марка тут же определил, что удар нанесен в сердце; бившая из нее кровь свернулась на земле.

Если и были какие-то сомнения в том, что оставило эту смертельную рану, то они рассеялись, стоило взглянуть на второе ранение. Этот удар нанесли спереди, у основания шеи, искусно направив его между костями, опять чтобы достичь сердца, и оружие осталось в ране, глубоко вонзившись в тело по рукоятку; древко сломалось под тяжестью упавшего быка.

Марк ухватился за сломанное древко, уперся ногами в бычье плечо и с усилием вытащил лезвие из неохотно уступающей плоти.

И принялся с интересом осматривать его. Это было рубящее копье с широким лезвием — ассегай, изобретенный самим старым королем Чакой. Марк помнил рассказы Шона Кортни о зулусских войнах: Исандлвана и Морма-Горж.

— Они могут вонзить ассегай в грудь, и острие выйдет из спины на два фута между лопатками, а когда они вытаскивают лезвие, кровь словно насосом выкачивают, человек становится белым. — Шон помолчал, глядя в бивачный костер. — Выдергивая ассегай, они кричат: «Нги дла!» — «Я поел!» Услышав этот крик, ты его никогда не забудешь. Сорок лет спустя у меня при одном воспоминании об этом мурашки по коже.

И теперь, держа в руках короткий тяжелый ассегай, Марк вспомнил, что сам Чака охотился на буйволов с таким оружием — недолгое развлечение между войнами. Марк опять бросил взгляд на огромную тушу, и его гнев смешался с невольным восхищением. Он сердился из-за бессмысленного уничтожения редкого животного и восторгался храбростью, с какой это было проделано.

Думая об охотнике, Марк понял — должны были сложиться какие-то особые обстоятельства, чтобы тот оставил и столь ценное, искусно и с любовью изготовленное оружие, и добычу, ради которой рисковал жизнью.

Марк прошел по следу на мягкой черной земле назад и отыскал место, где буйвол, напившись, вышел из похожего на туннель прохода в тростнике. Увидел он и место, где поджидал охотник, и не узнать эти отпечатки ног было невозможно.

— Пунгуше! — воскликнул Марк.

Пунгуше залег так, что ветер дул в его сторону, и, когда буйвол проходил мимо, ударил его ассегаем в плечо, целясь в сердце.