Приговоренный - Леонид Влодавец

Он всего-то хотел сцапать одного прыткого пацанишку, который с разгона боднул его головенкой в живот. Просто чтоб пошутить. И пацаненок, когда дядька потянул к нему лапы, не очень испугался, а только завизжал и бросился наутек, вроде бы играя в салочки. Шнырь! — и заскочил в купе. В нем дверь была не заперта. Клык даже заходить туда не собирался — только заглянуть, сделать страшную рожу, подмигнуть пацаненку и пойти дальше. Ну а если у этого детеныша мамочка приятная, то культурно с ней познакомиться.

Мамочка у мальчишки была, и даже приятная, но, кроме них, ехал еще и папа, а также еще один мужик, который лежал на верхней полке и спал, положив в изголовье «дипломат», а поверх него подушку. Видать, мужик этот здорово устал и спал крепко, хотя был самый что ни на есть белый день. Уже после Клык понял, что тот тип — как его, бишь, Коваленко, что ли? — всю ночь не сомкнул глаз, трясясь над своим драгоценным «дипломатом», а на день, тем более что попутчики попались семейные и явно безопасные, решил расслабиться.

Видно, он во сне ворочался, и голова его вместе с подушкой съехала к стене, а «дипломат» отодвинулся к краю, почти наполовину свесившись с полки.

Поскольку Клык, сунув голову в купе, увидел не только ребятенка с мамой, но и папу — они в это время закусывали за столиком, — то ему понадобилось как-то объяснить свой визит. И черт его знает отчего, но пришел ему в голову такой экспромт:

— Извините, тут у вас мой товарищ едет на верхней полке… — Он даже не успел еще придумать, что дальше соврать. Скорее всего извинился бы, сказав, будто купе перепутал. Но, видно, так уж все должно было повернуться, как повернулось.

— Скажите своему товарищу, — вежливо заявил папа, прожевывая курочку, — чтоб он свой чемоданчик поправил, а то еще свалится кому-нибудь на голову.

И что он, сам не мог поправить? Черт его знает! Скорее всего этот самый посланец Черного каким-то образом привел папу к четкому пониманию, что он, Коваленко, мужик крутой и к нему лишний раз обращаться не стоит. Но все это Клык додумал уже несколько часов спустя, когда размышлял над тем, что и как получилось.

— А я как раз за этим чемоданчиком и пришел, — сказал Клык вполне естественным голосом и, к полному удовольствию папы, осторожно вынул из-под подушки спящего «дипломат». — Вы скажите ему, когда проснется, что приходил Саша из третьего вагона и взял отчеты посмотреть. Он знает.

Клык взял чемоданчик и спокойно прошел через вагонный коридор, где продолжали носиться детишки, через тамбур, где покуривала молодуха проводница, через переходную «гармошку», еще один тамбур, где курили человек пять мужиков, туалетный «предбанник», миновал две двери по коридору и вошел в свое купе. С ним тоже ехала семья из трех человек, но все они сошли на предыдущей станции, а новые на их места не сели, и Клык ехал дальше в гордом одиночестве.

Только тут, у себя в купе, ему стало очень стыдно за свою выходку. На фига ему был нужен этот «дипломат», тем более неизвестно с чем? Конечно, раз мужик его под голову пихнул, значит, там было нечто ценное, но ведь ценности разные бывают… Если купюры — одно, а если, допустим, бухгалтерские документы — то совсем другое. Тому мужику все эти дебеты-кредиты дороже золота, а Клыку — только задницу подтереть. Еще хуже, если, допустим, там чего-нибудь секретное или сов секретное. Тады ой — залепят Клыку 64-ю как шпиону, если поймают, конечно.

А между прочим, он по банкам не работал, там свои паханы, свой общак, и каждый поезд расписан. Залетных не уважают. И если на зоне узнают, то должок накинут. Клыку это без мазы.

Очень кстати тогда поезд замедлил ход. Клык втиснул «дипломат» в свой матерчатый раскладной чемоданчик, застегивавшийся на «молнию», и неторопливо сошел, как это ни удивительно, на родной станции Сидорово. Там сходили многие, и у половины мужиков были «дипломаты». А у Клыка «дипломата» никто не видел…

…Он опять очнулся. Вера меняла компресс, и холодная влага слегка остудила кипение разума возмущенного. В поле зрения Клыка попало окно, за ним уже брезжил голубовато-серый рассвет. Снова глаза закрылись, опять пошли назойливые, мучительные, бредовые видения.

Опять это Черное, чертово болото, и из него, из-под тины, лезут те, трое. Живые, мокрые, разъяренные, но с мертвыми глазами. Автоматом их! Еще раз! А ствол молчит — пустой. И они, эти, идут, тянут руки… Если схватят — хана! Клык застонал, дернулся, опять вывалился из забытья. В окне еще света прибыло, можно уж и лампочку погасить.

На сей раз он не бредил, а просто вспоминал. О том, как доехал до Лутохина на автобусе, дошел пешком до Марфуток, в которых не бывал уже лет пять, не меньше, и зашел к соседке, которой оставлял когда-то ключ. Как ни странно, ключ нашелся, и соседка,

БАБУШКИН СУНДУЧОК

Нечего сказать, веселую ночь провела Вера Авдеева. Все ее медицинское образование состояло из подготовки, полученной в вузе, где ее на случай возможного столкновения с мировым империализмом обучали как «медсестру гражданской обороны». Перевязки она до сих пор делала только учебные, то есть при которых ни крови, ни гноя на глаза не попадается и запаха их не чуешь. К тому же на занятиях студентки обматывали бинтами друг друга, то есть веселых, хихикающих и кривляющихся девчонок, у которых, конечно же, ничего по-настоящему не болело. Мужиков, вывалянных в болотной грязи, бредящих, дергающихся и матерящихся, Вере ни перевязывать, ни подвергать санобработке не приходилось.

Впрочем, где умом, где инстинктом ей удалось почти все сделать правильно. Кроме того, она догадалась перетащить Клыка из горницы в маленькую комнатку, куда вела отдельная дверь из кухни. Этой комнатой в ней раньше была спальня бабушки Тони Вера почти не пользовалась и держала ее запертой. Там была хорошая кровать с матрасом и пуховыми подушками, которые достались бабе Тоне от все того же бывшего хозяина-благодетеля, а также стоял шкаф с постельным бельем. Белье это, хоть и пролежало несколько лет отстиранным и выглаженным, немного отсырело, и Вера наскоро прогладила простыни и наволочки горячим утюгом, прежде чем постелить под Клыка.

Сделала она это перемещение по одной простой причине. Утром могла заявиться соскучившаяся по общению Надежда, и объяснить ей, почему в горнице, на Вериной постели валяется бредящий мужик, было бы сложно. В маленькую комнату Надежда обычно не совалась и, как надеялась Вера, сейчас тоже не стала бы этого делать.

Много проблем создали принесенные Клыком вещи, то есть автомат, пистолеты, нож и «дипломат», запаянный в полиэтиленовый пакет. Само собой, что укладывать оружие рядышком с почти невменяемым пациентом Вера не собиралась. Она нашла где-то за печкой старую дерматиновую кошелку объемистых размеров, уложила туда весь арсенал и «дипломат», а затем сунула кошелку на прежнее место.

В горнице она постаралась прибраться таким образом, чтобы Надежда ничего не заметила. Даже рогульку, с которой Клык притопал с болота, спрятала в поленницу. Само собой, вымела и вымыла коридор, кухню, сени и крыльцо, убрав грязищу, которую Клык натащил с болота.

Судя по следам от рогульки, гражданин, назвавшийся чекистом, пришел в дом с огорода. Его вряд ли кто-нибудь мог увидеть, кроме как из дома напротив, и то только в тот момент, когда он влезал на крыльцо и открывал дверь. Но дом напротив принадлежал Надежде, которая в это время гуляла вместе с Верой и ничего видеть не могла. Правда, ее внимание, по идее, должен был привлечь свет в окне, который горел в доме Веры довольно долго. Через занавески на окнах она ничего толком разглядеть не сумела бы, а потому если б уж очень хотела узнать, отчего Вера не спит так долго, то не постеснялась бы сбегать и посмотреть, хотя бы в окошко. Поскольку она этого не сделала, Вера могла быть спокойна: Надежда ничего подозрительного в этом не нашла. Может быть, — потому, что, припав перед оном, утешительную дозу из своих «чрезвычайных запасов», разморилась и заснула.

Впрочем, на долгие раздумья у Веры времени не оставалось. Лишь часам к четырем утра она сумела закончить все основные хлопоты и чуть-чуть перевести дух, присев на стул около беспокойно спящего Клыка. Как раз в это время ему мерещилось, будто он пытается выстрелить из автомата в мертвецов, вылезающих из болота.

Ни одного понятного слова, кроме матерных, Вера не услышала. Да она и особо не прислушивалась. Во-первых, она ощущала полную усталость и разбитость, а во-вторых — пыталась понять, что она, собственно, делает и почему не бежит немедленно в Лутохино, к участковому, хотя уже почти рассвело.

Вроде бы ей во всех случаях ничего не грозило. Если гражданин Гладышев действительно капитан ФСБ, раненный бандитами, то сообщить о нем властям — ее гражданский долг. Если он просто бандит, которого покалечили в перестрелке милиционеры или другие бандиты, — то же самое. А вот не сообщая милиции о том, что у нее находится человек с пулевым ранением, явившийся к ней в дом с целым арсеналом огнестрельного и холодного оружия, она могла невзначай угодить под действие статей УК РСФСР. То есть тех, что предусматривают ответственность за укрывательство преступников. Как-никак, работая в отделе криминальной хроники, ей пришлось проштудировать Уголовный кодекс.