Новые рассказы Южных морей - Колин Джонсон

— Отец, край света там, где небо опускается в море? Дальше я ничего не вижу. А почему? Может, что-то мешает? А море, оно тянется так до самого края света?

Отец был занят — определял, где мы сейчас находимся, ведь ночью найти рифы трудно.

— А где Рабаул[24]? — опять заговорил я. — Наверно, где-нибудь за небом? А что вы сделали, когда ваш корабль доплыл до места, где небо опускается в море? Проделали дыру в небе? А правда наш Манус[[25] очень большой? Наверно, это самая большая земля на свете.

— Видишь горы Чапомпоу и Мору? Вон какие они высокие! И видишь, как земля змеей уползает за край неба? А ведь там, дальше, тоже земля. И все это наш Манус.

— Но ты говорил, что Рабаул еще больше. Я не могу этого себе представить.

— Да, Рабаул еще больше и длиннее, но есть другие земли, намного больше, чем Рабаул, — сказал отец.

— А я раньше думал, что других земель, кроме Мануса, на свете нет, потому что я никогда их не видел. Да, и еще скажи мне про луну: она светила над Рабаулом, когда ты там был?

— Светила, она там такая же, какой ты ее видишь здесь.

— Ну, уж в это поверить я не могу! У нас, на Манусе, своя луна, а над Рабаулом другая, и так везде. В каждом месте своя — ведь она светит прямо над нашей головой, так как же она может светить сейчас и над Рабаулом?

— Нет, луна на свете только одна. Так говорится в Писании. Это мне сказал патер, когда я был в миссии.

— А где бог? Говорят, он на небесах. А где небеса?

— Никто здесь, на земле, не знает, где небеса и какие они.

— Наверно, в облаках. И наверно, там есть деревья, камни и рыбы, все как у нас. А это правда, что, когда мы умираем, наш дух улетает на небеса?

— Да, — сказал отец. — Это правда.

Уже стало совсем темно.

— Отец, как мы найдем рифы в такой темноте?

— Видишь мыс Пели, вон там? — И отец показал рукой. — Когда его бок загородит гора Чапомпоу, это будет значить, что рифы рядом.

Он греб, а я глядел не отрываясь на мыс и на гору. По всплескам было слышно, как хорошо он гребет, — они были мерные и совсем похожие один на другой. Мыс Пели придвигался к Чапомпоу все ближе и ближе, и вот уже гора начала на него наползать.

— Отец, бок мыса за Чапомпоу!

— Ты не ошибаешься? — спросил отец.

— Нет, это точно! — ответил я.

— Тогда посмотри вокруг, рифы должны быть около лодки.

Я стал приглядываться в темноте.

— Да вот они, отец, прямо у балансира!

Отец опустил в воду якорь-камень фунтов десять весом, привязанный к концу длиннющего куска, отщепленного от ствола ротанга; а потом, чтобы я не простудился ночью, сделал в лодке шалаш.

— Поудишь, Канави, или ляжешь спать?

— Поужу! — выпалил я.

— Хорошо, но будь внимателен. Когда клюнет маленькая рыбка, вытаскивай поскорей, пока ее не съела рыбина покрупнее. По-моему, сегодня будут ловиться макрель, морской окунь и барракуда.

Он зажег керосиновый фонарь и подвесил его к носу лодки, а потом надел на крючок наживку и опустил в воду.

— Мелкая рыбешка сразу поплывет на свет. — И не успел еще отец договорить эти слова, как леска у него в руке задергалась.

— Ну вот, уже, — сказал отец. — Кажется, большая. Наверно, макрель — она всегда рвется то в одну сторону, то в другую. Смотри в оба, она и подпрыгнуть может!

Отец стал тянуть леску к себе, а рыбак себе. Наконец он смотал почти всю леску, все восемьдесят фатомов[26]. Рыба долго сопротивлялась, но потом сдалась и всплыла на поверхность.

— Сынок, бери острогу и приготовься, — сказал отец. — Вот она, бей!

Не попасть в рыбину, такую большую, было просто невозможно. Острога вонзилась ей между глаз. Отец втащил рыбу в лодку.

— Ты не ошибся, отец: это макрель! — восхищенно сказал я.

Отец снова закинул удочку в море. На этот раз он поймал барракуду — за такую наверняка дадут пять палок саго! Потом попалась барракуда поменьше, потом еще одна и еще. А потом отец поймал рыбу коэи.

Я бы хотел не спать до самого рассвета, но мои веки слипались.

— Отец, у меня закрываются глаза — видно, они очень хотят спать, — сказал я. — Светать начнет скоро?

— Нет, не скоро, еще середина ночи. Посмотри вон на ту звезду — около нее еще несколько, и все вместе они похожи на ската.

Я посмотрел туда, куда он показывал, и увидел несколько звезд. И вправду, они были немножко похожи на ската.

— Когда скат окажется над Чапомпоу, утро будет уже близко. О том, что скоро наступит рассвет, можно узнать еще по трем утренним звездам — они называются «апатал». Сначала восходит одна, за ней — другая, а когда взойдет третья, начинает светать.

— А петухи? Ведь они тоже поют перед рассветом, — сказал я.

— Петухи и поют три раза для того, чтобы приветствовать эти звезды — первую, вторую и третью.

Последние слова отца прозвучали где-то далеко-далеко — я уже уходил к брату смерти, сну.

Первое по-настоящему тяжелое переживание было у меня, когда умерла тетя Керата и мама пошла ее оплакивать. Тогда я впервые увидел мертвого человека и узнал, как он выглядит. Вид у тети Кераты был такой, будто она мирно спит, и я подумал: что это значит, умереть? Приятно ли это? Больно ли? Что чувствуешь, когда умираешь?

Ответить на эти вопросы толком никто не мог, но сперва мне просто не верилось, что смерть — это что-то плохое. Только услышав, как причитает бабушка, я понял: смерть приносит человеку страдания. Бабушка причитала:

Смерть, из-за тебя я потеряла разум.Смерть, что мне делать?Смерть, куда мне идти?Смерть, ты сжигаешь мне тело.Смерть, ты сжигаешь мне сердце.Это ты пришла, Смерть?О Смерть,Смерть, о Смерть!

Что это за печальные песни, что они значат? Что умирать плохо? Что умирать страшно? Люди ненавидят смерть, это ясно, но смерть, видно, человека любит, иначе зачем бы она к нему приходила?

На другой день тетю Керату похоронили. Я спросил у матери:

— Мама, отчего умерла тетя Керата?

— Ш-шш! Что за ребенок, до чего длинный у него язык! — сердито прошептала она.

— Мама, ну скажи! — не отставал я.

— Говорят, ее погубили колдовством. Будто один человек из Усиаи хотел на ней жениться, но он ей не нравился, и из-за этого он ее убил, — тихо сказала мать.

Но почему же, подумал я, ей не помог дядя Посангат? Все знают: дядя Посангат тоже умеет колдовать. Или его колдовство оказалось слишком слабым? Но спросить об этом я не посмел.

Мы часто ходили к Посангату, когда болели. Однажды у моей старшей сестры вдруг распухла нога. Опухоль росла, и боль тоже. Ночью сестра плакала, и начала плакать мать: было очень жалко сестру, а как ей помочь, она не знала. Отчего опухло, никто не понимал — ведь сестра ни обо что не ударялась.

— Пойду к Посангату, — решил отец, — своим колдовством он может победить чужое. Позову его, пусть к нам придет.

Посангат осмотрел распухшую ногу и кивнул.

— Наверно, переступила через чей-то имбирь — должно быть, хозяин огорода положил его, чтобы защитить свои посадки от колдовства. Ничего страшного тут нет, все будет хорошо.

Дядя Посангат достал из мешочка кусок имбиря и начал его жевать, а потом, не выплевывая имбирь, взял в рот еще орех арековой пальмы, бетель и известку и начал жевать все вместе. Когда он все это хорошенько разжевал, получился комок красивого темно-красного цвета. Приподняв больную ногу, он выплюнул на нее жвачку, а потом подошел к двери, стал в проеме и выбросил вверх руки с такой силой, что захрустели суставы.

Дядя Посангат вернулся к постели и сказал улыбаясь:

— Все, завтра опухоль спадет.

На другой день ноге стало лучше, а на третий день опухоль прошла совсем.

Это осталось в памяти у меня навсегда. Не поверить в то, что я видел собственными глазами, я не мог. Проявлений наших древних верований и обычаев мне довелось увидеть уже совсем немного. Христианство сменило их, еще когда я был маленьким. Обрядам инициации и танцам с масками был положен конец. Но все же случалось, что мой народ обращался к своим предкам, а не к христианскому богу.

Помню день, когда отец, вернувшись с ночной рыбной ловли с большим уловом, разделил рыбу на две кучи.

— Эту будет коптить бабушка, — сказал он, — а эта — тете Ниалау, сегодня вечером она устраивает для своего сына церемонию чани.

— Церемонию чани? — переспросил я. — А что это такое?

— Увидишь вечером сам.

Мне так не терпелось увидеть эту церемонию, что, когда дедушка позвал есть, я куска не мог проглотить.

— Иди сюда, Канави, пора поесть! — бубнил он. — Ты посмотри, живот у тебя вот-вот к спине прилипнет. Ну-ка, садись и — ам, ам! Поешь как следует. Вот ты ловил с отцом рыбу, а ночи теперь холодные — не лови слишком часто, будешь хворать!