Вопросы теории гибридной войны - Александр Александрович Бартош

На сессиях Совета НАТО в формате министров обороны уже традиционно затрагивается проблема соответствия организационной структуры альянса условиям ведения ГВ. Важную роль в противодействии гибридным угрозам руководство Североатлантического союза отводит возможностям в сфере кибербезопасности. Еще с 2014 г. кибероборона признается составной частью коллективной обороны Североатлантического союза (признается, что к этой сфере применима ст. 5 Вашингтонского договора). Однако вопрос о выработке критериев, на основании которых совет НАТО может принять данное решение, остается открытым.

Итоговыми документами Варшавского саммита 2016 г. подобная формулировка закреплена и в отношении ГУ: возможность задействования механизмов коллективной обороны в ответ на «гибридную агрессию» не исключается. Кроме того, в соответствии с принятыми на саммите в Варшаве были приняты «Обязательства по обеспечению кибернетической обороны». Документом предусматривается обеспечение необходимого финансирования профильных программ, развитие взаимодействия между национальными структурами, задействованными в сфере информационных технологий, активизация обмена данными о соответствующих угрозах, отработка вопросов кибернетической обороны входе мероприятий оперативной и боевой подготовки. При этом киберпространство объявлено новой операционной военной сферой, а вопросы противодействия кибернетическим угрозам включены в рутинный процесс оперативного планирования Североатлантического союза. Таким образом, проблема переведена из области теоретических построений в практическую плоскость и становится частью четкого институционального процесса.

Сточки зрения противодействия ГУ в США и НАТО большое значение придается наращиванию возможностей гражданского сектора: обеспечению непрерывного функционирования органов государственного управления и бесперебойной работы важнейших национальных служб, повышению безопасности критически важных объектов инфраструктуры, оказанию эффективной поддержки ВС со стороны гражданских структур в сферах энергетики, транспорта и связи. Целый ряд докладов, подготовленных в 2015–2019 гг. западными аналитическими центрами, специально посвящен проблеме обеспечения устойчивости (боевой, а также связанной с защищенностью жизненно важных систем государства — социальной, политической, экономической и технологической) {resilience; forward resilience).

В феврале 2017 г. Центр передового опыта НАТО по киберобороне в Эстонии выпустил переработанную версию «Руководства по международному праву, применимому к ведению военных действий в киберпространстве» («Таллинское руководство»), опубликованную впервые в 2013 г.

В обновленном «Таллинском руководстве» отмечается, что кибератаки должны использоваться против конкретных целей и объектов; «веерные атаки» должны быть под запретом. Государства имеют право применять различные контрмеры против незаконных киберопераций. Контрмеры могут быть признаны незаконными, но только не в случае ответных действий. В целом документ закрепляет право альянса на начало боевых действий при обнаружении киберугрозы или в ответ на атаку с использованием цифровых технологий[73]'. Примечательным выглядит также консолидация в сфере борьбы ГУ внутри Евросоюза. Об этом, например, свидетельствует то, что в сентябре 2017 г. на саммите по цифровым технологиям президент Литвы Д. Грибаускайте выступила с инициативой «кибернетического Шенгена» — создания в рамках ЕС сил быстрого реагирования на кибернетические атаки. По ее мнению, данная структура будет дополнять НАТО в борьбе с ГУ, терроризмом и в помощи третьим странам. Уже в декабре участники европейской программы Постоянного структурированного сотрудничества в области обороны и безопасности (PESCO) одобрили оказание взаимопомощи для обеспечения кибернетической безопасности и создание кибергруппы быстрого реагирования, включив эту инициативу в число 17 утвержденных проектов. Как отмечают европейцы, создание таких сил выведет взаимодействие государств ЕС в кибернетической сфере на новый уровень, когда страны-участницы не станут ограничиваться национальным форматом.

Приведенные положения позволяют предположить, что в среднесрочной перспективе знаковой чертой процессов информационного противоборства скорее всего станет повышение уровня конфликтности в киберпространстве, что способно в корне изменить процесс протекания военных конфликтов, причем уже в обозримом будущем.

Трансформация военных конфликтов современности ведет к тому, что в перспективе границы между состоянием войны и мира станут ещё более размытыми. В этом контексте в США приступили к анализу возможностей приравнивания кибернетического оружия к традиционным видам ОМУ. По оценкам чиновников Пентагона, кибероружие целесообразно ставить «на одну доску» с ОМУ, поскольку с его помощью можно подорвать или уничтожить критическую инфраструктуру, поставить под угрозу сохранность больших баз данных (например, в сфере здравоохранения или в банковском деле), выявлять и подавлять сигналы спутниковой системы навигации, организовать с использованием соответствующих платформ в соцсетях кампании дезинформации, нацеленные на широкую аудиторию.

Согласно стратегии кибербезопасности Министерство внутренней безопасности США подготовило перечень объектов критической инфраструктуры США, которые могут быть целями кибератак. К ним причисляются 16 секторов: 1) химические объекты; 2) коммерческие предприятия; 3) системы связи; 4) предприятия непрерывного цикла; 5) плотины и дамбы; 6) оборонные промышленные объекты; 7) службы по ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций; 8) энергетическая инфраструктура; 9) сектор финансовых услуг; 10) предприятия пищевой промышленности и сельского хозяйства; 11) правительственные учреждения; 12) система здравоохранения; 13) информационные технологии; 14) ядерные реакторы, радиоактивные материалы и их отходы; 15) транспортные системы; 16) объекты водоснабжения и очистки сточных вод. За разработку национальных стандартов США в области кибербезопасности отвечает Национальный институт стандартов и технологий.

Характеристики ГУ и особенности ГВ накладывают серьёзный отпечаток на формирование фактора внезапности специальных действий и специальных операций в киберпространстве, обусловливают высокую степень их неожиданности и сложности вскрытия источника и прогнозирования.

Высокой степенью внезапности отличаются террористические акты, а также действия иррегулярных формирований, заранее созданных на территории государства-жертвы и находящихся в «спящем режиме» до получения сигнала об активизации.

Фактор внезапности и связанные с ним неопределенности и риски всегда были неотъемлемым атрибутом войны. Однако трансформация военных конфликтов современности изменила характер этих категорий, придала им новое, ранее не виданное содержание.

В классическом конфликте, например, все силы разведки, талант полководца были направлены на то, чтобы предотвратить внезапность нападения и с этой целью определить, когда, где и какими силами противник нанесет главный удар.

Стратегии ГВ как многомерного конфликта не предусматривают нанесения главного и вспомогательных ударов по противнику, они представляют собой замысел некой разновидности «ползучей агрессии», искусство которой заключается в синхронизированном по интенсивности, времени и месту использовании комплекса ГУ. При этом операции в киберсреде, космосе, теракты и некоторые виды информационного воздействия осуществляются с высокой степенью внезапности.

Вместе с тем предпосылки по обеспечению внезапности при подготовке и в ходе гибридного военного конфликта сочетаются с общей тенденцией в развитии всех видов разведки, наблюдения и мониторинга обстановки.

Фактор непрерывности ведения разведки существенно затрудняет для стороны, готовящей внезапное нападение, скрытное проведение соответствующих мероприятий. В результате в заметной мере возрастает значение информационных средств как в обеспечении внезапности, так и в принятии мер по предотвращению внезапного нападения.

Анализ смысла и целей ГВ показывает, что в современных условиях победа в войне не обязательно заключается в полном разгроме ВС противостоящей стороны, в их фактическом уничтожении или пленении, оккупации или установлении тотального контроля над территорией противника. Смысл ГВ состоит в