Эрнесто Че Гевара - Иосиф Лаврецкий

«Они калечили босые ноги о камни, тяжелые, неуклюжие ящики натирали им спины до ран. У них на­чинались приступы желтой лихорадки: они падали на голые камни и глухо стонали, а здоровые… двигались все вперед и вперед, буквально неся на плечах успех осво­бождения своей родины. Многие во все время перехода, то есть в течение 4—5 дней, почти ничего не ели… Но, не­смотря на это, я не слышал ни одной жалобы, ни одного упрека: так велик подъем патриотизма у инсургентов».

Теперь внукам и правнукам этих героев предстояло пройти тот же скорбный путь жертв и лишений, прежде чем вырвать победу у новых поработителей их ро­дины…

Двое суток бойцы Фиделя Кастро, вверяясь случайным проводникам, старались уйти от искавших их вражеских самолетов.

«Всю ночь на 5 декабря, — рассказывает Че, — мы шли по плантации сахарного тростника. Голод и жажду утоляли тростником, бросая остатки себе под ноги. Это было недопустимой оплошностью, так как батистовские солдаты легко могли выследить нас.

Но, как выяснилось значительно позже, нас выдали не огрызки тростника, а проводник. Как раз накануне описы­ваемых событий мы отпустили его, и он навел батистовцев на след нашего отряда. Такую ошибку мы допускали не раз, пока не поняли, что нужно быть осторожными и крайне бдительными.

К утру мы совсем выбились из сил, решили сделать кратковременный привал на территории сентраля (Сентраль— сахарный завод вместе с плантацией), в мест­ности, которая называется Алегрия-де-Пио (Святая ра­дость). Едва успели расположиться, как многие тут же уснули.

Около полудня над нами появились самолеты. Изму­ченные тяжелым переходом, мы не сразу обратили на них внимание.

Мне, как врачу отряда, пришлось перевязывать това­рищей. Ноги у них были стерты и покрыты язвами. Очень хорошо помню, что последнюю перевязку в тот тяжелый день я делал Умберто Ламоте.

Прислонившись к стволу дерева, мы с товарищем Монтанэ говорили о наших детях и поглощали свой скуд­ный рацион — кусочек колбасы с двумя галетами, как вдруг раздался выстрел. Прошла какая-то секунда, и свинцовый дождь обрушился на группу из 82 человек. У меня была не самая лучшая винтовка. Я умышленно попросил оружие похуже. На протяжении всего морского пути меня мучил жестокий приступ астмы, и я не хотел, чтобы хорошее оружие пропадало в моих руках.

Мы были почти безоружны перед яростно атакующим противником: от нашего военного снаряжения после вы­садки с «Гранмы» и перехода по болотам уцелели лишь винтовки и немного патронов, да и те в большинстве ока­зались подмоченными… Помню, ко мне подбежал Хуан Альмейда. «Что делать?» — спросил он. Мы решили как можно скорее пробираться к зарослям тростника, ибо понимали — там наше спасение!..

В этот момент я заметил, что один боец бросает на бе­гу патроны. Я схватил было его за руку, пытаясь оста­новить, он вырвался, крикнув: «Конец нам!» Лицо его перекосилось от страха.

Возможно, впервые передо мной тогда возникла дилем­ма: кто же я — врач или солдат? Передо мной лежали набитый лекарствами рюкзак и ящик с патронами. Взять и то и другое не хватало сил. Я схватил ящик с патро­нами и перебежал открытое место, отделявшее меня от тростникового поля…

Между тем стрельба усилилась. Прогремела очередь. Что-то сильно толкнуло меня в грудь, и я упал. Один раз, повинуясь какому-то смутному инстинкту раненого, я вы­стрелил в сторону гор. И в этот момент, когда все каза­лось потерянным, я вдруг вспомнил старый рассказ Джека Лондона. Его героя, который, понимая, что все равно дол­жен замерзнуть, готовился принять смерть с достоинством.

Рядом лежал Арбентоса. Он был весь в крови, но продолжал стрелять. Не в силах подняться, я окликнул Фаустино. Тот, не переставая стрелять, обернулся, дру­жески кивнул мне и крикнул: «Ничего, брат, держись!»

Превозмогая страшную боль, я поднял свою винтовку и начал стрелять в сторону врагов. Твердо решил, что уж если приходится погибать, то постараюсь отдать свою жизнь как можно дороже.

Кто-то из бойцов закричал, что надо сдаваться, но тут же раздался громкий голос Камило Съенфуэгоса: «Трус! Бойцы Фиделя не сдаются!»…

Вдруг появился Альмейда. Он обхватил меня и пота­щил в глубь тростника, где лежали другие раненые, кото­рых перевязывал Фаустино.

В этот момент вражеские самолеты пронеслись прямо над нашей головой.

Ужасающий грохот, треск автоматных очередей, крики и стоны раненых — все слилось в сплошной гул.

Наконец самолеты улетели, и стрельба стала утихать. Мы снова собрались вместе, но теперь нас оставалось все­го пятеро — Рамиро Вальдес, Чао, Бенитес, Альмейда и я. Нам удалось благополучно пересечь плантацию и скрыть­ся в лесу. И тут со стороны зарослей тростника послы­шался сильный треск. Я обернулся: то место, где мы только что вели бой, было объято густыми клубами дыма.

Мне никогда не забыть Алегрия-де-Пио: там 5 декаб­ря 1956 года наш отряд получил боевое крещение, дав бой превосходящим силам батистовцев».

В этом бою почти половина бойцов погибла, около 20 человек попало в плен. Многие из них были подвер­гнуты пыткам и расстреляны. Но когда на следующий день оставшиеся в живых собрались в крестьянской хи­жине на подступах к Сьерра-Маэстре, Фидель сказал:

«Враг нанес нам поражение, но не сумел нас уничто­жить. Мы будем сражаться и выиграем эту войну».

Горечь поражения при Алегрия-де-Пио несколько смягчалась дружелюбием гуахиро.[17] «Все мы почувствова­ли симпатию и сердечное расположение к нам кресть­ян, — писал Че. — Они радушно нас принимали и, по­могая пройти вереницу испытаний, надежно укрывали в своих домах… Но чья вера в народ была поистине без­гранична, так это вера Фиделя. Он продемонстрировал в то время необыкновенный талант организатора и вож­дя. Где-нибудь в лесу, долгими ночами (с заходом солнца начиналось наше бездействие) строили мы дерзкие планы. Мечтали о сражениях, крупных операциях, о по­беде. Это были счастливые часы. Вместе со всеми я на­слаждался впервые в моей жизни сигарами, которые на­учился курить, чтобы отгонять назойливых комаров. С тех пор въелся в меня аромат кубинского табака. И кружи­лась голова, то ли от крепкой «гаваны», то ли от дер­зости наших планов — один отчаяннее другого».

Однако не все уцелевшие от первого сражения повстан­цы разделяли, подобно Че, оптимизм Фиделя. Тяжелые потери угнетали, длительные переходы изматывали, бойцам недоставало дисциплины, в бою — решитель­ности.

Как оценивал создавшееся положение Че? В 1963 году он писал о первых днях после высадки с «Гранмы»:

«Действительность опровергла наши планы: не было всех необходимых субъективных условий для успешного осуществления предпринятой попытки, не были соблюде­ны все правила революционной войны, которые мы потом усвоили ценой собственной крови и крови наших братьев по борьбе в течение двух лет тяжелой борьбы. Мы потерпели поражение, и тогда началась самая важная часть истории нашего движения. Тогда стала явной его под­линная сила, его подлинная историческая заслуга. Мы по­няли, что совершали тактические ошибки и что движению недоставало некоторых важных субъективных элементов; народ сознавал необходимость перемен, но ему не хватало веры в возможность их осуществления. Задача заключа­лась в том, чтобы убедить его в этом».