Геном бессмертия - Олег Говда

Лес и в самом деле мало походил на привычные взгляду родные русские чащи. В иных колхозах кукуруза или подсолнух росли не так ровно и равномерно, как здешние деревья. Ни кустарника, ни подлеска, ни хворосту. Только аккуратно очищенные от старых веток, на высоту человеческого роста, словно под линейку высаженные дубы, грабы, липы и редкие березы.

Девушка даже внимательнее поглядела под ноги, ожидая увидеть вместо травы и опавшей листвы — песок и толченый кирпич.

— Лес, младший сержант, лес… — чуть строже, чем требовалось, подтвердил Малышев. Радистка была так соблазнительно женственна, что капитан не решался перейти с ней на дружеский тон. Опасаясь незаметно для самого себя перешагнуть тот едва заметный рубеж, где заканчивается фронтовое приятельство и начинается банальное ухаживание. Тем более, что подобная фамильярность, стала бы прямым оскорблением погибшей жене и их, так и не родившемуся, ребенку.

— А что же он тогда такой… — Ольга замялась, подбирая нужное слово. — Не настоящий.

— Ты хотела сказать: слишком ухоженный?

— Ну да. Это же сколько труда приложено, а главное — зачем? Грибов больше вырастет, что ли? Заняться фрицам нечем, или… — она помолчала чуток, а потом продолжила скороговоркой, потемнев глазами и задыхаясь от возмущения. — Я поняла, товарищи! Это же фашисты над нашими пленными так издевались, верно? Заставляли людей выполнять совершенно бесполезную работу.

— Нет, дочка, — успокоил ее Степаныч. — Все гораздо проще. Иные края — иные порядки. Я немного пожил возле западной границы, успел понять. Деловая древесина здесь очень дорогая. Поэтому каждый хозяин ухаживает за своим участком, как за садом. Ни одного деревца зря не срубит…

— У них, что и лес у каждого свой?

— Не лес, нет, — усмехнулся Семеняк. — Только небольшой участок. Пара-тройка моргов… Морг — это не покойницкая, — поспешил объяснить, видя возрастающее недоумение на лице девушки. — Мера площади такая. Чуть меньше половины нашего гектара. Общее здесь, только небо над головой. А все остальное — порознь. Каждый на себя тащит, в свою норку. Хотя, какой-нибудь настоящий пан, наверняка, гораздо большим куском лесных угодий владеет. Но там такого порядка уже не увидишь. Пану хворост без надобности. В его каминах уж точно цельными поленами топят.

— И одного собранного хворосту на весь год хватает? — пуще прежнего удивилась Ольга, хорошо зная, какая уйма дров нужна, чтоб на семью еду приготовить. А тем более, в зимнюю стужу — избу обогреть.

— Нет, хворост только на растопку. А так они торф заготавливают, — продолжил походный ликбез старшина. — Вот мы болотца проходили. Небось, заприметила: кучки из земляных кирпичиков вдоль тропок навалены? Это и есть здешнее главное топливо. Вроде сушеного кизяка…

— Ужас, — поморщилась девушка. — До чего проклятый капитализм людей довел: землю жечь в очаге приходится…

— Разговорчики! — шикнул на обоих Малышев. — Лучше ближе к деревьям прижимайтесь, да по сторонам поглядывайте. А то мы в этих аллеях видны, как на плацу. На километры во все стороны простреливается…

— Куда дальше путь держим, командир? — задал вопрос Телегин, шедший впереди группы. — Продолжаем уходить из зоны возможного охвата, или уже можем поворачивать на запад?

— Думаю, можно. Поскольку немцы не знают о нас, то и искать не будут. На северо-западе, примерно в двух километрах отсюда, — Малышев открыл планшет и бросил взгляд на карту, — отмечена продолговатая плешь. Надо проверить ее пригодность.

— Под аэродром? Не далековато от главной цели? — усомнился Кузьмич, тоже посматривая на карту. — Двадцать километров до точки "Д". В случай чего, ни десант к нам на помощь вовремя не поспеет, ни мы сами к самолетам не добежим.

— Это, извини, как вопрос встанет, — не согласился с товарищем ефрейтор Семеняк. — Вот помню, у нас в колхозе, аккурат перед самой войной, случай был. Племенной бык отвязался. Хороший бугай, тонну двести с гаком весил. И что важно: к себе только зоотехника Василия подпускал, — тот его с теленка вырастил. Ну, так вот… Воскресный день, рядом с фермой, на выгоне, футбольный матч. Все, как обычно: шум, гам, свист… Быку стало любопытно. А команды играли, как сейчас помню: наш "Вымпел" — синие трусы и красные майки, а команда гостей "Зоря" — белые майки и красные трусы. Сам понимаешь, что такого безобразия ни один порядочный бык безнаказанно оставить не мог. И, не обращая внимания на зрителей, эта гора мышц, вооруженная парой рогов, бросилась гонять игроков по всему стадиону. Благо, спортсменов было слишком много, и он не мог сосредоточиться на ком-то конкретном… — под сдерживаемые смешки товарищей, Степаныч мечтательно улыбнулся, припоминая веселые моменты мирной жизни.

— К чему я, собственно… — закруглился Семеняк. — Рядом с футбольным полем, речка протекала. Не слишком широкая, метра четыре. Так многие, не только спортсмены, но и болельщики, перепрыгивали ее сходу, даже не заметив. Тем, кстати, и спаслись, — не захотел бык в прохладную водицу лезть. А там и зоотехник подоспел, увел в хлев разбушевавшуюся скотину.

— Подмечено верно, хоть и слишком многословно, — поддержал ефрейтора Малышев. — Наша задача осмотреть все подходящие места, а уж какое из них использовать, позже решим. Группа, слушай мою команду! В прежнем порядке, дистанция пять шагов. Шагом марш. Я — замыкающий… Отставить!

Последнюю команду Андрей отдал таким свистящим шепотом, что вся группа буквально замерла, спешно шагнув в сторону, под защиту деревьев, и настороженно оборачивая лица к командиру.

— Собаки лают… — объяснил кратко Малышев, указывая рукой примерное направление. — Всем слушать.

Мгновения тревожного ожидания, казалось, потянулись в бесконечность. Где-то вдалеке, ухали взрывы авиационных бомб. Сзади, едва различимый из-за расстояния, захлебываясь строчил немецкий "машингвер". Но все эти привычные звуки войны не интересовали разведчиков. И вот, сквозь, ставший невыносимо громким, гомон прифронтовой дороги до их слуха донесся отчетливый, двухголосый лай. И не какой-нибудь случайный пустобрех, разбуженного пинком пса, а задорный, яростный лай ищеек, идущих по свежему следу.

Вроде бы все стало понятно и надо уходить, но разведчики даже не пошевелились.

Самая неопытная среди них младший сержант Гордеева непонимающе переводила взгляд с одного напряженного лица на другое, хотела что-то спросить, но заметивший движение ее губ, ефрейтор Телегин строго подносит палец ко рту, и девушка послушно смолкает. Она еще не знает, что важен не столько сам лай (мало ли из-за чего вражеские сторожевые псы могли поднять тревогу) сколько динамика его развития. И вот, притихшие собаки, опять залаяли. Нетерпеливо, раздраженно, обижено и… как будто на том же отдалении.