Внук Петра Великого - Олеся Шеллина

В Риге нас пересадили, наконец-то, из холодных и вечно застревающих в снегу карет в возки, поставленные на полозья. Дорога сразу стала веселее, и, самое главное, двигаться мы стали гораздо быстрее.

За оставшуюся дорогу я так и не нашел общего языка с графом Чернышевским. Более того, мы со спесивым поляком даже ни разу не разговаривали. Да и наплевать. Мне от его присутствия было, если честно ни холодно, ни жарко. А вот с моими самоназначенными учителями я проводил много времени и не сказать, что это время было потрачено зря. Говорить-то можно было и в возках, в которых помещалось максимум два человека. Только Бастиан ходил грустный, потому что скрипку я забросил совсем, да и никакого пристрастия к музыке не выказывал. Ну вот такой я, да и в своей прошлой жизни не умел даже три блатных аккорда на гитаре изобразить, не то что на скрипке сыграть нечто, что не вызовет спазмы у окружающих.

Так что Бастиан был забыт, как были забыты Крамер и Румберг, с которыми герцог, оказывается, играл в тех самых солдатиков, которых я какой-то девчонке сплавил в Берлине. При этом он пытался в точности воспроизводить битвы своего кумира короля Фридриха. Мне вот было удивительно, зачем они вообще поощряли все эти детские выходки у подростка, который уже вполне был способен, как показала практика в виде Марты, с девушками кувыркаться. Наверное, это было сделано, чтобы отвязаться: занят герцог хер знает чем, зато никаких хлопот не доставляет. А то что это явно не вполне нормально – да пофиг, кому от невинных игрищ герцога плохо-то? Только вот я – не герцог, и мне все эти игрушки не нужны. Я прекрасно отдаю себе отчет, что, если пойду по пути наименьшего сопротивления, то закончу как настоящий Петр III в дружеских объятьях одного из братьев Орловых, хоть убей не помню какого именно, и его шелкового шарфа. А мне оно надо? Да и не привлекает меня военщина в том виде, в котором привлекала герцога. И я с удовольствием сменю осточертевший мундир на что-нибудь более штатское.

Все-таки мы успели прибыть в столицу до исполнения моего четырнадцатилетия, которое, как мне по секрету сказал перед отъездом Чернышев, Елизавета планировала отметить с невиданным размахом. Вопрос «зачем» не стоял – затем, чтобы меня увидели все те, кто пропустит долгожданную встречу тетки с племянником.

Чем ближе мы подъезжали к Петербургу, тем сильнее меня мучил вопрос, а как вообще знакомиться с Елизаветой? Чмокнуть в руку и свалить в выделенные мне апартаменты? Обнять? Поцеловать трехкратно, как папаша ее любил делать? Ну а что, она же утверждает, что продолжает дело Петра, вот и показать всем, что знаю, кто такой этот самый Петр, вплоть до привычек его. Корф помочь мне в том никак не мог, потому что не знал. Его отправили в Киль практически сразу после переворота, ничего толком не объяснив. Остается надеяться, что Елизавета сама выкрутится из положения и как-то обозначит свои намеренья. Или, что еще лучше, пришлет кого-нибудь, кто все мне объяснит, потому что выглядеть чучелом под прицелом сотен глаз, а я сомневаюсь, что их будет меньше, как-то не слишком хотелось бы. Потому что пятьдесят процентов из этих сотен будут уже на церемонии знакомства оценивать, прикидывать перспективы и определяться с дальнейшими телодвижениями в отношении меня.

Как бы то ни было, в Петербург мы въехали уже утром, переночевав в паре верст от города. На въезде нас уже ждали. Трое офицеров стояли рядом с лошадьми и переговаривались между собой, при этом двое молодых парней явно старались держаться от третьего, который был среднего возраста, подальше. Этот третий стоял возле ограждения моста и смотрел вдаль, может быть, даже на виднеющийся в морозной дымке Кронштадт, и в беседе принимал очень мало участия.

Когда мой кортеж приблизился, офицеры встрепенулись и более старший поднял руку, останавливая ехавшего впереди Преображенца, имени которого я пока не знал. Вообще, встречающий меня отряд как бы дистанцировался, словно они ехали сами по себе, а мы сами по себе, просто в одну сторону, поэтому в одной куче. С чем это было связано, я не знал, но намеривался разобраться.

Дверь возка отворилась, и офицер заглянул внутрь. Найдя меня взглядом, он кивнул и нерешительно произнес.

– Ваше высочество, генерал-поручик Алексей Данилович Татищев к вашим услугам, – он замолчал, я же понятия не имел, что ему отвечать, тогда Татищев повернулся к сидящему рядом со мной Корфу. – На каком языке мне следует обращаться к его высочеству, барон?

– Можете говорить по-русски, – медленно ответил я, даже не пытаясь скрыть акцент. – Мне нужно практиковаться в языке, поэтому здесь в Петербурге я считаю нужно и вовсе говорить только по-русски.

– Очень похвальное решение, ваше высочество, – он выдохнул с явным облегчением. – Ее величество прислала нас встретить и сопроводить вас до дворца. Там вы немного отдохнете и после будете представлены ее величеству. Корнет Панин Никита Иванович и поручик лейб-компании Воронцов Михаил Илларионович приставлены к вашей особе, пока ее величество не согласует штат особ, приближенных к вашему высочеству. Разумеется, все сопровождающие вас лица будут пока при вашей особе, и представлены ее величеству на сегодняшней церемонии, – ну слава богу, кто-то догадался придать всему действу вполне понятный официоз, и значит, меня будут направлять. Потому что, если вопросов к моему характеру, поведению, незнанию того же богословия быть не должно, ну откуда кто знает, чему учили или не учили герцога занюханного немецкого княжества, то вот элементарные правила этикета этому герцогу вбивать должны были с тех самых пор, когда он на ноги встал и первый шаг сделал. А вот с этим пока была проблема. Нет, ножом и вилкой я пользоваться умел и в шторы не сморкался, но все равно в моих знаниях присутствовали катастрофические пробелы, которые пока что заполнить было неоткуда. Кивнув, что все понял, я позволил Татищеву, которого, похоже, назначили главным распорядителем нашего с теткой знакомства, закрыть дверь, чтобы двинуться уже в путь.

В Зимнем дворце я бывал раньше только на экскурсии. Но я видел его уже в законченном виде. Сейчас же он был явно недостроен, и представлял собой какое-то хаотичное нагромождение корпусов. Виднеющееся неподалеку здание Адмиралтейства совершенно не вписывалось в получающийся дворцовый ансамбль и вызывал некое недоумение. И, тем не менее, дворец поражал монументальностью уже сейчас,