Стихотворения и поэмы - Микола Бажан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
7
НА КОМАНДНОМ ПУНКТЕ
Как тонкие струйки, сквозь щель блиндажаПо глиняной мокрой стене катакомбыЗемля осыпается, глухо шуршаВ тиши, после грома взорвавшейся бомбы.
Но, с карт разноцветных песок отряхнув,Где желто-зеленые стынут просторы,Он вдруг улыбается, мирно вздохнув,Удачному слову, клочку разговора.
И вновь над столом тонконогим своимНаклонится, среброволосый и сивый,И смотрит на карту земного массива,Раскрытого в знаках скупых перед ним.
Там желтые степи, и черные зернаСелений, и синие линии рек —Весь будущий бой отмечает упорноИ точно на карте седой человек.
Все грозные сдвиги и все измененья,Приливы, отливы, удар и отпор —Всё видит в своем напряженном прозреньеЕго утомленный и пристальный взор.
Он видит просторы равнины бескрайной,Движенье колонн молчаливых в ночиИ тропы, где груз свой, громадный и тайный,Без устали тянут, искрясь, тягачи.
И танки, которые сталью своеюТревожат молчанье полночных пустынь,И вросшую в свежие комья траншеиПахучую и голубую полынь.
Он слышит шуршанье змеистой дороги,И взлеты ракет средь глухой тишины,И молнии залпов ночных, и тревоги,Спокойствие тяжкой работы войны.
Оно в эту ночь прогоняет дремоту,Душе открывает по-новому мир.Спокойно и тихо встает командир,Окончив своих вычислений работу.
Метнулись связные. Гудит телефон.И провод зудит, словно нерв воспаленный,И серые взводы походных колоннСпешат занимать отведенные склоны.
И зуммер жужжит. И отрывисто такЗвучат донесенья полков и дивизий.Желтеет фонарик. Рассеялся мрак,И степь посветлела во мгле рдяно-сизой.
Уже из окопов пришел кашевар,И первый снаряд прогудел спозаранку,И стал из багрового черным пожар,А зуммер жужжит и стрекочет в землянке.
Так яростно небо пылает в огне,Так с полночью прожитый день перепутан,Что он не задремлет хотя б на минутуНа бурке, разостланной на топчане.
Всё ясно. С последним ударом печатиПоследний связной ускоряет свой бег.За стрелкой медлительной на циферблатеСледит напряженно седой человек.
Вот, дрогнувши, стрелка разделит собоюКружок светлых цифр. И тогда настаетДень новый гигантского грозного боя.День гнева. Упорства. Движенья вперед.
Удар — и обрушился вал канонадыНа склоны холмистых приволжских равнин.На пункте командном в земле СталинградаПульсирует сердце бессмертных руин.
1942 Перевод М. Зенкевича8
В ЯРУ
Дома качаются над яром,Как черные кусты в глуши.Врывайся, бей, громи, крушиМогучим, яростным ударом!
Гранату — в двери. Взмах один —Чтоб дымный взрыв навстречу бухнул,Чтоб стекла брызнули, чтоб рухнулКирпичный щебень стен-руин.
И вниз, во тьму, в подвал куда-то…Короткий блеск и хриплый крик.За дверью вдруг припасть на миг,Швырнувши в дым кулак гранаты.
И после кинуться вперед,Направив грозно штык блеснувший,Чтоб враг жестокий мертвой тушейУпал, накрывши пулемет.
Дым стлался в дыры окон. Хрип.А в потолке разбитом к щелиОторванный лоскут шинелиКровавым пластырем прилип.
Боец увидел в мглистом дымеЖилья уютного разгромИ за игрушками цветнымиСухие ветви под окном.
Кроватка голубой железкойОт взрыва скрючилась в углу,И сквозь курившуюся мглуПоплыл известки запах резкий.
Тут жили люди. Здесь был дом,Уют, спокойствие, отрадаСчастливых граждан Сталинграда.Теперь здесь гибель и разгром.
Сильнее бейся, сердце! ГущеВсё тело злым огнем насыть,Пройди сквозь гибель, чтобы житьСвоей победою грядущей!
И жажду утолит родник,Но наша месть — ненасытима,Пусть пуля не просвищет мимо,Пускай не промахнется штык!
Игрушку тронул он рукою:Разбитый глиняный конек.Такую ж и его сынокТаскал, наверно, за собою.
Где он, ребенок тот чужой?Где ты, сынок мой синеглазый?Вдруг смолкли пулеметы сразу,Раздался мин протяжный вой.
Что там?.. Наверно, гадам жарко.Взглянул — и от оконных дырБежит в подвал, где командирМахорку насыпал в цигарку.
«Ты, Антонюк? Бери, крути,—А самокрутка уж дымится.—С полсотни потеряли фрицы.Другим пришлось в овраг ползти.
Для нас работа. Что ж, покуримИ снова созовем ребят.Начнем их выбивать подряд,Покажем тем проклятым шкурам!..»
И, на цементный пол садясь,Григорий закурил устало,В дремоте. Силы не хваталоС лица стереть и пот, и грязь.
Так, черную сдирая коркуС больших своих тяжелых рук,Сидит Григорий Антонюк,—Он жив, дымит себе махоркой.
Он слышит сердца мерный стук.Оно волною теплокровнойВ усталом теле бьется ровно…И словно задремал он вдруг.
Изнеможенье и усталость.Но только прозвучал приказ —Дремота отошла от глазИ в теле ярость лишь осталась,
Та ярость, что живет века,Да ненависть к врагам свободы,К убийцам своего народа,Да холод верного штыка…
На склонах яра щебня груды.Там огневые рубежи,Дымятся ржаво блиндажи,И выстрелы гремят оттуда.
Враги там где-то. Залегли,Забились, словно в норы, в ямы.В окопы, вырытые нами,Стреляют из глубин земли.
Нет, не спасут фашистов доты,Оттуда выкурим мы их!Встают, как гребни волн морских,Броски стремительной пехоты.
Атака в лоб. Григорий самОбходит их обходом смелымИ легким, злым, как пламя, теломСкользит между холмов и ям.
Плашмя прополз он вплоть до яра,Под кручу, под сыпучий склон,И вот уже увидел онВсю сбившуюся их отару.
Враги кричат, стреляют, рвутСухую землю Сталинграда,Не чуют и не видят, гады,Что всюду смерть — и там и тут.
Скорей в овраг! Земля от гулаВдруг вздрогнула за взрывом вслед.Замри! Назад взглянули? Нет!Трясутся пулеметов дула.
Враги шалеют. Грохот, крик.Тогда — на животе по склону,По глыбам глины обожженнойСползти. И выждать точный миг.
Короткий холод беспокойства.Но надо ждать. Без суетыНаверняка уловишь тыМиг подвига и миг геройства.
Приди же, грозный миг, скорей!Рванись вперед, боец отважный,И смерть швырни в пролом блиндажный,Убей взбесившихся зверей!
Трясет землянку взрыв гранаты.Огонь и дым, свистя, взвились.И, выкурены, сворой крысИз ямы прыгают солдаты.
Вдруг, бросившись вперед рывком,Быстрее молнии ГригорийВстает на сером косогореИ твердо бьет вперед штыком.
Удар. Еще удар. И крик.И враг повержен, бездыханный.И смертную печать трехгранныйПробил в зеленой куртке штык.
Взмах беспощадного прикладаИ отблеск лютого штыка.Разит, разит он без пощады…Вдруг в голову Антонюка
Ударило. Обвал. Под ногиБагрянцем небо поползло…Не падать! Всем чертям назлоСтоять, и бить, и ждать подмоги!
Всё кружится. А там, во мгле,Кривится враг остервенело.Не пригвоздил штыком к земле? —Бей сапогом во вражье тело!
Свалил… И тишина вокруг.Конец. Победа или гибель?..Плывет по телу слабость зыбью.И замирает сердце вдруг.
Кричат. Знакомый голос снова?Свои? Они бегут сюда.Уж слышен громкий бас Ершова,Зовет охрипший Абдильда.
Свои!.. Кругом родные лица,Тепло и ласка братских рук.«Ты жив, не ранен, Антонюк?»— «Живой, как видишь. Дай напиться».
Он пьет. И тело вновь окрепло.Он озирается кругом,И небо — уж не цвета пепла —Светлеет в блеске голубом.
И рядом друг стоит любимый,И бой затих. Он поглядел:Одиннадцать фашистских телВалялись рядом недвижимо.
Он их убил. Штыком, прикладом,Всем телом бил, всем гневом бил.И одолел. И защитилОн пядь земли под Сталинградом.
1942 Перевод М. Зенкевича9