Страшные сказки Женщины в белом - Крис Пристли

Я нахмурился, не получив ответа на свой вопрос, но не мог выдержать ее взгляда и, вздохнув, кивнул. Честно сказать, я слишком утомился, чтобы протестовать.

— Чудесно, — сказала она, постучав кончиками пальцев обеих рук друг о друга. — Она о монахине.

— Да что вы?

— Да, — ответила она довольно. — Ее звали… Впрочем, вы это сейчас узнаете. Давайте начнем.

Сестра Вероника

Сестра Вероника провела тыльной стороной руки по лбу, вытирая собравшиеся на нем капельки пота. Она глубоко дышала носом, и ноздри ее при этом раздувались. Собравшись с духом, она улыбнулась своей сияющей белозубой улыбкой — улыбкой, которая, по словам матери-настоятельницы, могла озарить даже самые темные времена.

— Можешь кричать и визжать сколько угодно, глупое дитя, — сказала она. — Эти древние стены ужасно толстые, и от города мы далеко. Никто тебя не услышит, а если и услышат, то не придадут значения.

Сестра Вероника подняла лещиновый прут над правым плечом и опустила его под таким углом, что он со свистом разрезал воздух и хлестко ударился о голые ноги девочки.

Та завизжала от боли, и сестра Вероника сжала губы, прежде чем снова поднять и опустить прут. Свист. Удар. Визг.

Сестра Вероника закрыла глаза и позволила трепещущему от эйфории сердцу замедлить биение. Девочка стонала и всхлипывала, прижимаясь лбом к вытянутым рукам. Она цеплялась за край стола так, что побелели костяшки. Постепенно сестра Вероника очнулась от своего транса.

— Ступай, дитя. — Она чувствовала, как подступает привычная головная боль. — Мы все должны стремиться к тому, чтобы уподобиться святым, которые переносили страдания с кротостью, стойкостью и достоинством.

Девочка поморщилась, соскользнула со стола и, как могла, подошла к своим товаркам, стоящим тут же.

— Хотя, конечно, — продолжала сестра Вероника, — благословенные святые не стали бы красть с кухни, правда?

Сестра Вероника позволила себе усмехнуться, однако ее улыбка быстро исчезла, как это бывает с улыбками, когда их никто не разделяет. Девочки слышали, что именно сестра Вероника думает о благородных страданиях святых, уже много раз — много, очень много. Ее речи часто сопровождались широкой белозубой улыбкой. И побоями.

— Итак, девочки, — сказала сестра Вероника, хотя была чуть старше их. Прошло не так много лет с тех пор, как она сама ходила в ученицах. — Поскольку все вы знали о том, что Кристина нагрешила и не сообщили об этом, никто из вас не пойдет в этом году в деревню на праздник.

— Вместо этого, — продолжила она, — мы посмотрим, что можно сделать с вашими ничтожными душами. Мы посвятим это время изучению искусства. Способностями к нему Господь из всех своих творений одарил лишь человека. Постараемся же получить хотя бы малую толику знаний о блаженстве, которое есть рай.

И снова сестра Вероника удивилась, что ее речь не была встречена ропотом и стонами. На самом деле девочки, кажется, внимали ей очень сосредоточенно. Возможно, ей наконец удалось достучаться до этих жалких созданий.

В те темные минуты, пока сестра Вероника не проваливалась в сон, ее одолевали сомнения — ужасные, ужасные сомнения. Однако она искренне верила, что призвана привести этих девочек к благодати.

Сестра Вероника чувствовала, что отчасти ее призвание заключается в том, чтобы привить девочкам немного своей любви к искусству. Разумеется, к искусству исключительно религиозному — не к этим вульгарным французским картинам, которыми ее отец заполонил фамильный дом.

Сестра Вероника считала произведение искусства настоящим, если оно приближало ее к Богу, если уносило ее прочь от низменных и прозаичных треволнений этого приземленного мира.

Но эти девочки такие приземленные, а их треволнения — так прозаичны. Лишь одна из них демонстрировала хоть какую-то способность ощутить божественный экстаз, который может вызвать картина; кажется, только Барбара могла по-настоящему оценить неземную прелесть искусства. Однако теперь она потеряла и Барбару.

Сестра Вероника знала, что Барбара винит ее в том, что произошло с Мэри Макгриви. Но как можно возлагать на нее ответственность за судьбу этой глупой девчонки? Как можно винить ее за то, что недалекая Мэри Макгриви вечно навлекала на себя неприятности?

Перевоспитать девочку поручили сестре Веронике, и, если бы Мэри не была такой противной, скверной и мстительной пакостницей, не было бы нужды наказывать ее столь часто.

Раньше, когда сестра Вероника была обычной девочкой по имени Кэтрин Коннор, ее тоже часто били, да-да. Она была глупа, легкомысленна, поддавалась соблазнам, и потому ее били. Так она стала сильнее. Так к ней пришло краткое божественное озарение о страданиях святых. Так она приблизилась к Богу.

Но Мэри Макгриви не суждено было увидеть свет Божьей благодати. Она была неспособна понять, каково это — служить кому-то, а не себе. В конце концов Мэри совершила ужасный грех, наложив на себя руки. Разве нужны другие доказательства ее дьявольской природы?

Барбара, милая Барбара всегда считала глупую, своевольную Мэри Макгриви своей закадычной подругой. Это было необъяснимо, это выводило из себя. Сестра Вероника часто видела, как они болтают и хихикают, будто деревенские простушки, и удивлялась, как сильно это ее злит. Мэри, казалось, поработила всех девочек. Но как с такой взбалмошной греховодницей могла водиться Барбара? Это было необъяснимо досадно.

И вот, с тех пор как глупая девчонка обрекла себя на адовы муки, лишив себя жизни, Барбара почти не разговаривала с сестрой Вероникой. Во время мессы она взяла в привычку смотреть на монахиню пристально и довольно дерзко. Будь это любая другая девочка, сестра Вероника выпорола бы ее. О, еще как выпорола! Но сделать такое с Барбарой она не могла. Только не с Барбарой.

— Видите, дети? — Сестра Вероника улыбнулась так лучезарно, что стоящая рядом с ней девочка вздрогнула, и указала на одну из небольших картин, изображавших стояния крестного пути[14]. — Это Святая Вероника, в честь которой назвали меня. — Она улыбнулась, чтобы дать этому факту улечься в их сознании, и прикусила щеку с внутренней стороны, смутно трепеща от того, сколь близка она к греху гордыни. — Видите, как отирает она благословенное чело Господа нашего?

Сестра Вероника глядела на картину с отрешенным выражением на лице. Это ее выражение девочки научились узнавать и бояться.

— Интересно, может ли кто-либо из вас представить, каково это — быть так близко к Спасителю нашему и послужить Ему в час испытаний?

Девочки молчали. Долгим и мучительным опытным путем они усвоили, что любой их ответ может вызвать у сестры Вероники очередной приступ гнева. Конечно, молчание тоже могло его вызвать, но все же безопаснее было ответить ей взглядом, ничего не говоря и не меняясь в лице.