На всех фронтах - Борис Яроцкий

В январе 1944 года «Тирпиц» провел испытательные стрельбы — течь в заделанных пробоинах восстановилась. По данным разведки на 13 января 1944 года, на линкоре продолжались работы по устранению повреждений. 20 января разведсводка сообщала, что ремонтом линкора занято 600 рабочих, которые прибыли из Германии на транспорте «Монте Роза». А вот строка, которую адмирал Головко не мог оставить без внимания:

«В начале марта 1944 года предполагается перевод линкора «Тирпиц» из Альтен-фьорда в Киль».

5 февраля разведсводка информировала:

«По достоверным данным, 7 января в Альтен-фьорд (откуда не установлено) вышло 2 морских мощных буксира с целью буксировки линкора «Тирпиц» в неустановленный порт Германии».

Таким образом, из двух, по-видимому, разведисточников поступили сигналы о подготовке «Тирпица» к буксировке в Германию, причем один источник указывал на Киль, а второй указывал, что буксировку будут осуществлять два мощных буксира.

Эти два буксира были обнаружены уже в Альтен-фьорде 20 января 1944 года капитаном Елькиным.

Итак, у адмирала Головко были основания предположить, что противник приготовляется к переводу поврежденного линкора на Балтику, к мощным верфям, которые быстро восстановят боевые качества «Тирпица». По-видимому, Арсений Григорьевич Головко счел долгом помешать этим планам, хотя лично ему, командующему флотом, избавление от географического соседства с «Тирпицем» могло принести только облегчение.

В это время комфлота располагал небольшим количеством дальних бомбардировщиков в составе опергруппы «Север-3». И в эти же дни поступает распоряжение Ставки Верховного Главнокомандования о переподчинении 36-й авиадивизии дальнего действия Карельскому фронту! Мешкать не приходилось. Командующий флотом, пока он еще властен распоряжаться дивизией, ставит задачу нанести удар по «Тирпицу». 10 февраля установилась летная погода, которой не было уже десять суток (это подтверждается метеосводками — с 1 февраля по 9 включительно боевых вылетов ВВС флота не производили). Примечательно то, что бомбардировщики посылаются в Альтен-фьорд без доразведки его — это свидетельство спешки. («Нас ориентировали на то, что «Тирпица» в Альтен-фьорде может и не оказаться», — сообщил М. Владимиров. Значит, у командования были основания считать, что буксировка «Тирпица» вот-вот начнется.) Спешили не зря: уже 11 февраля погода снова нелетная, пуржит четверо суток.

Как только появляется возможность по погоде, в Альтен-фьорд в очередной раз вылетает капитан Елькин. Это последний его успешный вылет — через две недели он погибнет. Елькин доставляет фотографии всех корабельных стоянок Альтен-фьорда. Их дешифровка дает интереснейшую картину. «Тирпиц» по-прежнему находится внутри боно-сетевого заграждения, рядом стоят два ранее не наблюдавшиеся корабля ПВО, на рейде поодаль — пять эсминцев, два тральщика, плавмастерская, три транспорта крупных и два помельче.

А вот буксиров нет! Буксиры исчезли!

В дополнение к этому поступают донесения о том, что на побережье Ко-фьорда и далее на норд-вест, до селения Боссекоп, устанавливаются «туманометы» (приборы для установки дымзавес), на восточном берегу Ко-фьорда в дополнение к прежним устанавливается новая зенитная батарея крупного калибра.

Такое лихорадочное укрепление ПВО базы в сочетании с уходом буксиров могло означать только одно: планы противника рухнули. От буксировки «Тирпица» на Балтику он вынужден отказаться, что может быть объяснено только налетом 10 февраля и его результатом.

Не все последствия того или иного военного действия сказываются сразу же во всей полноте. Их значение раскрывает только время. Будучи вынуждено отказаться от перевода «Тирпица» на Балтику, германское командование не подозревало, что теперь линкор оказался в стратегической ловушке.

Грозный ход событий не позволил «Тирпицу» выбраться из нее.

9. ФАЛАНГА ГЕРОЕВ

Писателя, который бы в художественном произведении по своему авторскому произволу взял бы и отрядил на бомбежку «Тирпица» сразу шесть Героев Советского Союза, мы обвинили бы в нарушении всех законов художественной правды. Но на правду жизни смотреть приходится иначе. Не буду скрывать: тот факт, что сразу шесть Героев Советского Союза оказались героями событий 10 февраля, был для меня едва ли не самым ошеломляющим моментом поиска. Впрочем, иного, пожалуй, и быть не могло: кого же еще посылать командованию, как не Героев, не лучших из лучших, на такое задание?!

Это объяснение удобно расположилось в моем сознании, пока не пришло время изучить даты указов о награждениях: в феврале 1944 года ни один из шестерых еще не был удостоен звания Героя… Сама собой отпала подкупавшая своей ясностью и простотой мотивировка об отборе экипажей.

Тут-то меня и разобрало по-настоящему. Почему именно они, эти шестеро молодых летчиков, были посланы на особо важное задание? И что же было в этих людях такое, что всех их привело к высшим наградам, каждого в свое время? Да ведь было же что-то, наверное, не могло не быть!

…Июль, Ивантеевка, лазурь забытого неба. В Москве некогда голову задрать, чтобы им полюбоваться. Звенящие ароматы близкого хвойного бора льются в окна квартиры Алексея Николаевича Прокудина. Для него они целительны, здоровье-то подорвано с войны. В разговоре все чаще возникают паузы — Прокудину трудно говорить.

Приметив, должно быть, мой сострадательный взгляд, жена Прокудина, Анна Андреевна, говорит, улучив минуту:

— Вы не смотрите, какой Алеша… при здоровье он соколом был! На войне я его полюбила, на войне и замуж вышла. Сын у нас родился на фронте еще. Мне и счастье и горе. Как у мужа боевой вылет, на меня такой нападает страх, что и не сказать. Пока не узнаю, что его самолет возвратился, все у меня из рук валится, трясет меня, только что не плачу. Однажды они на таком решете прилетели, что механикам недели три самолет латать надо было… Ну вот. «Поберегся бы, Алеша, — прошу его. — Ну хоть эти три недели не летай! Ты же не обязан, ну что ты сам бегаешь в штаб да просишься на вылеты с кем ни попало… Сын у нас, ему отец нужен, ты это понимаешь?» Алеша ласковый, веселый, добрый был, голоса на меня и возвысить не мог. А тут глянула — ахнула. Как схватится он за пистолетику, да как закричит: «Прекрати тут в пользу Гитлера агитировать — застрелю!» Бешеный стал, белый с лица. А я-то плачу, да не от крика его, а от того, что погибнет, думаю, мой сокол, не проживет такой на свете своего срока… Алеша пистолет в кобуру загнал и мне: «Погибну, — говорит, — сына воспитаешь. С сумой по миру не пойдете! Государство у нас советское — поможет. Когда Николай вырастет, гордиться будет, что отец честно погиб, а не трусом небо коптил. Все! Чтоб и разговора больше про мои полеты не слыхал». А уж с Петей Романовым дружба у них была до страсти…

Прокудин вернулся из соседней комнаты, держа в руках летную книжку.

— Вот и запись…

Беру, разглядываю линованный листок. Запись за 10 февраля 1944 года. Цель бомбежки — линкор «Тирпиц». Время боевого налета — 4 часа. Эта книжка и эта запись, подумалось мне, не должны затеряться для потомков. Да и остальные летные книжки, у кого сохранились…

— С Петром Ивановичем Романовым летали мы вместе с сорокового года. — Рассказывает Прокудин о своем командире. — Человек он был вежливый, спокойного характера, крика, шума не любил. Все мои штурманские рекомендации исполнял тотчас, потому что доверием я пользовался у командира полным. И характером я был побойчее, — слабо улыбается Прокудин, — на земле тоже, выходило, как бы тон задавал. Но мы оба знали, что командирство его не погоном держится. Покладист был Петр, пока дело о чепухе шло и серьеза не касалось. В серьезных вопросах он был несгибаем. Экипаж знал: если командир сказал свое решение — баста, спорить бесполезно. Так что доброта его происходила от душевной силы, от основательности душевного склада…

В июне 1942 года нас с Романовым вместе приняли в партию без прохождения кандидатского стажа. Товарищи сказали, что мы на глазах у всех год отвоевали, это нам за стаж и засчитывается. И то сказать: кто сорок первый отвоевал, тот, по-моему, в проверках уже не нуждался. Страшнее года во всей войне не было, чем сорок первый! Под Москвой летали на бомбежки днем, без истребительного прикрытия, потому что не хватало их, истребителей. Девяткой Илов взлетим — тройкой вернемся. Бомбы новые подвесили и опять на задание… Вручили нам с Петром партбилеты, и почти сразу же командование включило нас в состав опергруппы для работы под Сталинградом.

Тут мы по ночам бомбили колонны техники. Днем фашист пер по степи, а на ночь норовил стать в балку, где ручей бежит да кашеварить можно. Когда такую балку накрывали бомбами несколько самолетов, пламя вверх вулканом било, и рвалось там, и горело до утра…