Cамарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

— Зачем ему идти в Яицкий городок? — не сразу понял Максим Бешеный. — Теперь там стрельцы засели накрепко. Один раз удалось Яцына обмануть и войти в город, нарядившись богомольцами да плотниками, второй раз так-то и глупую курицу не обманешь!

— А куда же ему податься? — вскинул седые брови походный атаман и удивился, что товарищ не понимает такой простой истины. — На Дон его воеводы не пропустят! На море зиму в стругах не пробегаешь. Да и шах персидский флот непременно супротив казаков вышлет! А в Яицком городке и вторую зиму пересидеть можно будет. Что до сидящих там стрельцов… Так и у Сакмашова они были, а теперь вот почти все у нас с тобой, вернее, у батьки Разина.

Максим вздохнул, через щербинку в верхнем ряду зубов втянул воздух в широкую грудь, подумал, что старый казак, пожалуй, прав: деваться Степану Тимофеевичу более некуда. На дворе уже конец августа, недалеко и до лютой зимы. Хлопнул ладонью о колено, одобрил решение походного атамана:

— Коль так, то бери, Григорий, с собой астраханских стрельцов, сколь возможно. И порох да свинец возьми к Степану Тимофеевичу, авось сгодится — где раздобудешь на море. Ты иди, а я с казаками и теми из стрельцов, которые на челнах не уместятся, буду ладить новые струги и покудова останусь сидеть здесь. Дума есть, что весьма скоро придут к нам с верховья казаки атамана Леско. Коль замешкается воевода Прозоровский с присылкой ратных людей, то и мы следом за вами уйдем с острова.

Григорий Рудаков согласился с таким предложением Максима и прикидывал, чего и сколько придется брать.

— Отберу стрельцов покрепче в подмогу атаману. Так кумекаю своей старой головой, что и он теперь в людишках поистратился, добывая кизылбашские города… Где-то там и мои содруги в неволе томятся, — взгрустнул Григорий. — Как ходили мы с атаманом Кондыревым, у Дербеня, меньшой братец мой, Фролка, персами из ружья убит… — и умолк походный атаман, заныла непроходящая старая рана.

Весь следующий день прошел в спешных сборах, в проверке снастей, в смотре людей и оружия. Сто тридцать стрельцов, взяв с собой запасы на две недели — ну как тут было еще раз не вспомнить стрелецкого сотника Тарлыкова и его богатый паузок! — перебрались на четыре струга, подняли паруса и, размахивая шапками на прощание, пошли прямо на юг, чтобы избежать возможной встречи с флотилией астраханского воеводы, если она бродит где-то поблизости в поисках мятежных казаков и стрельцов.

Проводив на челне уходящих стрельцов, Ивашка Константинов, грузно ступая по песку, мокрому у воды, поднялся на возвышение, где рядом с песчаным откосом начиналась скудная поросль полыни и степной колючки. Здесь, перед двойным плетнем из ивняка, внутри засыпанного землей, хмурясь, о чем-то раздумывая, стоял Максим Бешеный и взглядом следил за уходящими стругами, которые, покачиваясь на волнах, с каждой минутой становились все меньше и меньше, словно медленно погружались в пучину, пока и паруса не «потонули».

— Что загрустил, казак? — спросил Ивашка, у которого порывистый ветер шевелил на висках длинные седые волосы. — Коль думка печальная одолевает, не поддавайся, гони ее прочь, как тот мужик гнал черта…

— Какого черта? — не сразу понял Максим своего друга, вскинув на Ивашку удивленные и печальные глаза.

— Как это какого? Да который у нас в Самаре жил! — Ивашка произнес это таким тоном, как будто самарский нечистый доводился Максиму родным братцем, а он вдруг о нем напрочь забыл. — Встречает как-то протопоп Григорий Игната Говорухина да и вопрошает с укоризною: «Пошто, раб божий Игнат, в церковь не ходишь?» — «И ходил бы, отец протопоп, — отвечает Игнат, мужик бывалый и смелый, — да я за порог, а черт поперек! Покудова пихаемся, так и обедня закончилась, народ от собора пошел…»

Максим согнал с лица грустную задумчивость, засмеялся шутке друга, похлопал Ивашку по плечу, сказал:

— И нам придется, чует мое сердце, попихаться крепко. Только не с чертом упрямым, а с чертовым воеводой!

Оба оглянулись: за спиной с прибаутками молодые казаки и стрельцы сооружали последние метры земляной крепости, из челнов на берег сносили нарезанные на южной оконечности острова малинового цвета связки ивняка, заостренные колья.

— Не сдюжат пушечного боя плетеные стены, повалятся, — проговорил Максим, пытаясь рукой качнуть вбитый в землю кол. И высказал неисполнимое желание: — Вот кабы сюда Яицкого городка да каменные башни со стенами…

— Те башни, друже, на челнах не перевезешь, — горько усмехнулся Константинов. — Будем за этими сидеть да струги ладить. А ежели воеводу черти нанесут… Маловато у нас людишек осталось, без десятка две сотни всего. Князюшка Прозоровский по великой своей щедрости пришлет куда больше.

— Кабы атаман Леско подоспел со своими казаками… Куда это наш огневой Петушок снарядился? — удивленно дернул бровями Максим: рыжий Петушок с шестью казаками полез в челн и норовит плыть от берега. Ивашка пояснил:

— За пресной водой. Видишь, по два бочонка на каждый челн поставили.

— То дело, — одобрил Максим, огладил пальцами щеки, с которых даже тяжкая забота и усталость не могли согнать румянца. — Воды надобно поболее запасти. Отправь, Иван, с Петушком еще челна три-четыре, пусть порожние бочки возьмут. Те, что на паузке были под мукой. Бережливого Бог бережет, а без питья по песку долго не бегать. Воеводские струги обступят остров тучнее, чем зеленые мухи на падшее стерво.[74] Тогда придется цедить воду из озерца, мимо воеводских стругов на челне не прошмыгнешь за речной водицей.

Берег суши от острова был верстах в двух или трех, песчаный, с густыми зелеными зарослями в устье небольшой речушки. Там постоянно останавливались на водопой или на ночевку либо кочевники, либо купеческие караваны, которые шли из Астрахани через Яицкий городок и реку Эмбу в трухменские земли.

Воротились казаки с водой после полудня, часа через три, и вместе с кадями пресной воды приволокли к атаманскому шалашу повязанного человека в одежде горожанина. На нем была просторная в плечах однорядка,[75] на голове — изрядно поношенная суконная шапка, на ногах — непривычные для казаков лапти.

— Что за человек? — насторожился Максим Бешеный, зная, что и в этих водных местах степи воевода мог поставить своих доглядчиков. Он подступил к повязанному, пытливо вглядываясь в лицо нежданного гостя: сухощав, но крепок и не робкий. Шея торчит из однорядки жилистая, длинная. Короткая, в суматохе, видно, измятая борода прикрывала шею менее чем наполовину. Виски и щеки заросли темным волосом, усы, нависая над толстыми губами, неприметно переходят в бороду. Карие глаза испытующе смотрят на Максима, но без робости, с легкой усмешкой.

— Пущай сам скажется, что он за леший альбо водяной, потому как словили мы его в зарослях около воды, — зло ответил на вопрос есаула Петушок, косясь на длинношеего мужика в лаптях. — Когда вязали его, так мне под микитки кулачищем так сунул, едва отдышался и не отдал Господу душу на покаяние… Надо бы ему зубы пощелкать хорошенько.

— Что за повадка воеводская — не познав человека, тут же кулаком у носа размахивать! — неожиданно рыкнул на Петушка мужик. И Максиму Бешеному: — Я к тебе, есаул, от атамана Леско послан. А прозвище мое Мишка Нелосный, из самарских горожан.

— Ого! — удивился теперь Ивашка Константинов. — Так мы с тобой, выходит, однородцы![76] — и впился взглядом из-под выгоревших русых бровей. — Из каких же людишек? Не из бурлаков ли часом?

— Нет, не из бурлаков, — спокойно ответил Мишка Нелосный, пока казаки развязывали ему стянутые веревками за спиной руки. — В Самаре я держался поначалу в вольных работниках у тамошнего пушкаря Степана Халевина. А как тот вышел со службы и забросил свои арендные ловли, так и меня согнал со двора. Подался на Яик, был в разных работах, теперь вот с месяц как у атамана Леско в конюхах. С ним и пошел было вниз по Яику, чтоб в море сойти к атаману Разину…

— Где теперь атаман Леско, сказывай! — поторопил Максим неспешного на слово Мишку Нелосного.

— Да под Яицким Нижним городком стрельцы нас удержали, — продолжил свой рассказ атаманов конюх, словно и не слышал нетерпеливого есаула. — Два струга из пушек разбили, огненным боем из пищалей крепко палили стрельцы… Отбежали мы вверх до Маринкиного городища[77] да и засели на Медвежьем острове. Стрельцы не отважились тамо нас брать приступом, отошли на низ.

— Ну, а ты как здеся очутился? — спросил снова есаул Бешеный.

Мишка Нелосный глянул с удивлением на Максима, усмехнулся:

— Знамо дело, атаман послал. Прознали мы от доводчиков, что вы ушли на Кулалинский остров, вот атаман Леско и снарядил меня на двух конях. Езжай, говорит, да стереги казаков на берегу — неприметно стереги, опасайся воеводских досмотрщиков в тех местах. А казаки непременно вылезут за водой… Ну вот, примчался я, залег в ивняке передохнуть, а казаки на меня налезли, словно муравьи на пень. Ладно хоть саблей не полоснули по шее, ищи опосля того в тамошнем густом бурьяне свою головушку…