Франсуаза Фанфан - Александр Жарден

Этот проект очаровал моего отца. Он зашел ко мне с декоратором киностудии, своим давнишним знакомым, чтобы изучить обстановку на месте. Лицо Пьера Волюкса исчезало под густой бородой, а его тело – под слоем жира. Работал он быстро и сделал немало ценных замечаний и предложений.

Папа объяснил ему замысел. Волюкс слушал, широко открыв большие глаза, немного поворчал и в заключение объявил:

– Вы оба чокнутые, но не совсем спятили. Чтобы малыш чувствовал себя так, будто он действительно живет с этой девушкой, мне нужно сделать эту комнату точной копией ее комнаты, чтобы получилось нечто единое; кроме того, необходимо проделать отверстие в системе вентиляции, тогда он сможет слышать, что она говорит или какую музыку слушает.

Я с этим согласился, папа тоже. Смеясь, Волюкс добавил, что не будет требовать оплаты своих услуг, пока основанный на этих идеях фильм не выйдет на экраны. Отцу с трудом удалось скрыть смущение, отразившееся на его лице.

Волюкс попрощался и ушел.

– А что это за история с фильмом? – спросил я у папы.

Он признался, что с той минуты, когда я сообщил ему о своем плане, он только и думает о том, как на основе этого замысла создать фильм. Тут я понял, почему отец так быстро согласился платить за наем квартиры. И запротестовал: не имеет он права красть мою жизнь.

– А ты имел право закладывать мою машину? – отпарировал он. – Я заплатил за нее сто пятьдесят тысяч франков. А можешь ты на свой счет переделать комнату? Спустись на землю, черт побери!

За кусочек моей молодости он предложил забыть про машину, оплатить работы по переустройству комнаты, платить за наем в течение года и все это время выдавать мне ежемесячно по две тысячи франков, чтобы я мог без всяких забот пестовать свою любовь. Стало быть, он считал, что для развития сюжета потребуется год. До той минуты я не понимал психологии любого автора художественного произведения. Оказывается, он уже не отец, не мать, не муж, не брат, не сестра, не сын и не дочь, он – увы! – ПИСАТЕЛЬ.

Припертый к стене, я согласился отдать ему несколько месяцев моей биографии, поставив только одно условие: пока я не выясню свое положение относительно Фанфан, съемки фильма не должны начинаться, и отец не должен объявлять или подсказывать мне развязку этой истории. Чем она кончится, буду решать я сам.

Писатель принял это условие. Мы обменялись рукопожатием. И я почувствовал себя причастным к искусству.

Потом мы дожидались, пока Фанфан не отлучится надолго, чтобы сломать часть разделявшей наши комнаты переборки, заменить простое стекло зеркальным и по-другому обставить мою комнату. Возвращаясь к себе, я крался по лестнице. Боялся встретиться с Фанфан.

Вскоре ей предстояло на неделю уехать в Италию для ориентировки на натуре. Я предложил ей поливать комнатные цветы в ее отсутствие. И она вручила мне ключи.

Бригада Волюкса выполнила все работы быстро, за двое суток. Декораторы-киношники привыкли к срокам, которые и сроками-то не назовешь, настолько они близки к нулю времени.

Волюкс остался доволен результатом. У него еще появилась мысль сделать обстановку моей комнаты симметричной обстановке в комнате Фанфан, чтобы мы с ней жили как бы по разные стороны зеркала. Вещи Фанфан были водворены на прежние места. Волюкс сфотографировал обстановку, прежде чем обставить мою комнату.

Если смотреть из моей резиденции, наши две комнаты образовывали как бы единую квартиру. И я стал ждать возвращения той, с которой хотел в ней жить.

Фанфан вернулась в четверг вечером.

Вошла в свою комнату, подошла к автоответчику-регистратору и прослушала записи. Я вздохнул с облегчением. Она не заметила ничего необычного. Потом сняла юбку. В простых, плотно облегающих трусиках и блузке покроя мужской рубашки взялась за приготовление обеда и достала поднос. Я тоже поставил тарелки и прибор на поднос. Есть мне не хотелось, но приятно было делать то же самое, что она, точно я был ее отражением в зеркале. Так у меня создавалось впечатление, что я – ее половина.

Фанфан разделась донага и надела ночную рубашку. Мелькнувшая нагота взволновала меня. Конечно, должно быть, существуют и более совершенные тела, но здесь я вкушал запретный плод, который вполне мог и не стать таковым.

Приготовив еду, она поставила поднос у кровати, забралась под одеяло и включила телевизор. Я схватил свой поднос с пустыми тарелками и тоже растянулся на постели в двух метрах от нее. Я ощущал только плотский голод, жаждал ее одну.

Почти бок о бок мы смотрели фильм сороковых годов. Я открыл заглушку вентиляционного отверстия и отрегулировал картинку на экране своего телевизора. Впервые нашел для себя неизъяснимое наслаждение в том, чтобы делить жизнь с женщиной. Мне казалось, что я обнаружил наилучший способ совместной жизни.

Я удовлетворял свою потребность жить с ней, не расходуя связывавших нас чувств. Никакие семейные неурядицы не нарушали нашу идиллию. Не надо было улаживать разногласия. Мы расслаблялись, не испытывая стеснения от присутствия друг друга. Я был освобожден от чувства вины, которое возникало у меня в ту пору, когда я встречался с любовницей в конце недели и не имел мужества отделаться от нее, если чувствовал себя усталым или озабоченным. Тогда у меня возникало чувство, будто я недостоин собственной любви, а в этот вечер все было наоборот: то, что мы смотрели телевизор, вовсе не означало, что нам нечего сказать друг другу. Напротив, невозможность поговорить вселяла в меня желание болтать с ней до зари. Неприкасаемая Фанфан казалась мне чуть ли не более желанной. Эта повседневность без повседневности приводила меня в восторг. Я думал, что наша любовь может таким образом сохраниться до самой смерти.

Ситуация была, конечно, странной, но меня она восхищала, потому что я был потомком Крузо. Наконец-то я вел жизнь, соответствующую моей безумной выдумке. Наконец я изменял реальность, которая была мне противна.

Понемногу я чуть ли совсем не забыл о разделявшем нас стекле. Фильм прервали рекламой. Я поставил заглушку на место и обратился к Фанфан:

– Видишь ли, я хочу, чтобы наша жизнь была такой же совершенной, как в этом фильме: чтобы десять раз в день говорились красивые слова, чтобы ни один из нас не ходил в уборную, чтобы ты всегда была одета как королева и ходила в безупречном макияже с утра до вечера при постоянном ярком свете и чтобы даже наши размолвки выглядели эффектно. Я слишком люблю тебя, чтобы расходовать нашу любовь. Ты правильно делаешь, что любишь кино, монтаж – великое дело. Пара ножниц спасает от длиннот, чик – и готово. Остается только все самое лучшее. Да и музыка немало значит. А в настоящей жизни… Держу пари, в конце фильма Богарт обнимет Кэтрин Хепберн. Ну а мы никогда не совершим такой глупости. Наверное, мы не герои фильма, зато мы получим все самое лучшее, клянусь тебе. Поцелуев надо ждать, мечтать о них. Посмотри вокруг: пары не перестают встречаться, потому что надеются на полную взаимность, когда наступит решающая минута… Так вот, я не хочу, чтобы очарование проходило.