Франсуаза Фанфан - Александр Жарден

В восемнадцать тридцать я понял, что мне крышка. Вся компания, должно быть, уже уехала на берег. Ощутив такую обреченность, я сел на скалу и приготовился встретить свой конец, а надо мной кружили чайки. Невозможно долго плыть в холодных волнах, которые скоро покроют меня с головой. Май только начался. Меня утешала одна лишь мысль, что я так и останусь для Фанфан Желанным Мужчиной. В известном смысле я добился своей цели: мы сохраним очарование прелюдии, пока смерть не разлучит нас. Вечная тьма спасет меня от искушения.

Но я тут же возмутился тем, что пропадаю в ту минуту, когда смертельная опасность открыла мне глаза. Я осознал наконец, что надо во что бы то ни стало дожить до исполнения своих надежд. Если я погибну, какая польза от этого урока?

Мои размышления прервал глухой шум, который заставил меня похолодеть от ужаса. Океан возвращался. Услышал я и рокот мотора джипа. Значит, Фанфан все еще ищет меня.

– Я здесь! – заорал я, вставая во весь рост.

В другом конце долины, где я находился, внезапно показалась сине-зеленая волна, которая катилась по песку и росла по мере приближения ко мне. Я бросился в сторону, взобрался на вершину холма. Волна достигла первых скал, разделилась пополам и бросилась на естественную дамбу. Все исчезло в пене. Ее белыми хлопьями покрылся весь этот участок дна. Шум мотора стал удаляться. Вокруг меня приливная волна продолжала покрывать песчаное дно. От страха я остолбенел. Мне было двадцать лет, и я не хотел расставаться с жизнью.

Вдали снова послышался шум наступающего океана, на этот раз более мощный. Я поспешно спустился в другую маленькую долину и наткнулся на прибойную волну, с ужасающим шипением двигавшуюся мне навстречу. Я свернул в сторону, проплыл несколько метров в ледяной воде и наконец добрался до песка. Два следа от колес джипа медленно затягивались песком. Машина только что здесь проехала.

– Фанфан! Фанфан! – снова заорал я.

Позади меня вода прибывала, видимо, из-за шторма, который бушевал в открытом море. Я побежал к берегу, рискуя свалиться в любую из попадавшихся трещин. Берег еще был слишком далеко, чтобы я мог его видеть. Подгоняемый накатывавшимися волнами, которые, умирая, лизали мне ноги, я бежал вперед, хоть и боялся, что в любой миг могу провалиться в зыбучие пески.

Меня заметил старый Ти. Фанфан сидела за рулем. Она настаивала на продолжении поисков, когда это казалось уже бессмысленным. Задыхаясь от безумного бега, я плюхнулся на сиденье джипа и заплакал.

Слезы струились по моим щекам, но я уже вспомнил о клятве овладеть Фанфан сегодня вечером, если Провидение сжалится надо мной и вызволит из беды.

В гостинице Мод заставила меня пораньше отправиться спать; затем она устроила Жака и Фанфан в номере, смежном с моим, как если бы ее внучка сообщила ей, что Жак – ее любовник по всей форме. Тут мне все стало ясно. Видя, как они вместе отправились на ночлег, я почувствовал себя пригвожденным к кресту. Теперь уже поздно было объясняться в любви. Я бичевал себя за то, что был таким дураком и позволил увести Фанфан у себя из-под носа. Видно, она устала от моих проволочек и своих напрасных страданий.

Весь вечер пришлось мне терпеть стоны Фанфан. Разделявшая нас переборка была не очень толстой, а Фанфан, судя по всему, была из тех женщин, которые не умеют наслаждаться молча. Слушать, как она стонет от страсти к Жаку, было страшней, чем слышать шум возвращающегося океана. Я чуть ли не пожалел, что судьба спасла меня из лона вод, чтобы подвергнуть теперь еще худшему испытанию; я плакал, на этот раз от ярости.

Наутро Фанфан была очаровательна со мной и еще очаровательней с Жаком. Я ненавидел ее обходительность, и мне было тошно видеть, как они обмениваются сообщническими взглядами. Мы пошли погулять по прибрежным скалам. Жак и Фанфан шли, взявшись за руки или держа друг друга за талию, на меня не обращали никакого внимания. Жак самыми общими словами заговорил о детях, Фанфан взволнованно откликнулась, что хочет иметь четверых. Я тогда поиронизировал насчет женщин, которые мечтают плодить потомство, как крольчихи, насчет самок-производительниц, замыкающихся в материнстве. Злоба подсказывала мне каждое слово. Если бы мне суждено было стать отцом ее отпрысков, я бы пожелал ей все десять!

У подножия маяка мсье Ти, на вершине скалы, Фанфан напустила на себя равнодушный вид и обратилась к Жаку:

– Скажи ему…

– Нет, скажи сама.

– Ну ладно… Мы с Жаком через полгода поженимся и хотели бы, чтобы ты был одним из свидетелей. Согласен?

Перед нами был обрыв. Внизу, метрах в ста, – острые скалы. На какой-то миг мне захотелось столкнуть их с обрыва. Я даже шагнул к ним, но потом отступил. Мою голову пронзила такая мысль: если Жак станет ее мужем, место любовника останется вакантным; разве муж не спасает любовника от повседневности, которая ему так противна? Во всяком случае, их брак оставит мне шанс обладать Фанфан.

– Да, – с улыбкой ответил я.

Немного погодя, по дороге обратно в гостиницу, эта мысль вызвала у меня полное отвращение. Я понял, что подобные расчеты приведут меня в трясину вроде той, что всех засасывает в Вердело; и в то же время мне открылись правила игры, которую ведут мои родители. Подумалось, что они вечно пытались быть любовницей и любовником кого-то еще, кого на самом деле не любили. Моя мать слишком любила моего отца, чтобы относиться к нему как к мужу, и не хотела, чтобы он ее воспринимал как супругу. Настоящими мужьями моей матери были ее любовники, а вот у отца вообще не было жены, даже среди любовниц.

Я решительно отбросил те рассуждения, которые вызывали у меня панику в отрочестве, и теперь не знал, какова же моя роль в отношении Фанфан.

В ночь с субботы на воскресенье я снова был вынужден слушать слишком шумные проявления страсти. Забившись под одеяло, я скрежетал зубами, пока Фанфан не затихала. Жак не был замухрышкой.

За эти часы я познал такое отчаяние, при котором мысль о самоубийстве не представляется нелепой. Наконец, около полуночи, я постучал кулаком в переборку. Шум прекратился. Мне хотелось верить, что стук смутил Жака и у него пропал весь пыл.

Назавтра мы вернулись в Париж. Я пообедал один в кафе, расположенном в первом этаже «нашего» дома, впадая в отчаяние оттого, что установил зеркальное стекло в переборке и теперь должен каждый вечер наблюдать, как они принадлежат друг другу. Я не осмеливался пойти спать, потому что боялся застать их любовные забавы в самом разгаре. Я видел, как Жак вошел в дом. В полночь хозяин кафе заявил мне, что заведение закрывается.

Я медленно поднялся по лестнице, открыл свою дверь, растянулся на кровати, запретив себе заглядывать в зеркальное стекло, и уткнулся носом в подушку.