Франсуаза Фанфан - Александр Жарден

Поднявшись на маяк, я толкнул дверь и услышал, как мсье Ти с кем-то разговаривает. Вокруг дремали на полках романы, эссе и разные другие сочинения, дожидаясь, когда их разбудят.

– Мсье Ти! – позвал я, взбираясь по винтовой лестнице. – Вы не один?

– Нет, – ответил он, когда я вошел в кабинет. – Со мной Рабле.

Я видел перед собой книги и океан. Мсье Ти сидел лицом к горизонту на плетеном стуле, изготовленном из старого стульчака.

– Видишь эти книги? – спросил мсье Ти, указывая на полки по всему периметру круглого помещения. – Придет день, и они станут твоими. Я завещаю тебе маяк и библиотеку, а когда придет твой смертный час, прошу завещать их тому или той, кого сочтешь достойным такого наследства.

Я с волнением посмотрел на тысячи переплетов. С большинством авторов мсье Ти уже познакомил меня, но все равно я ощутил почтительную робость.

– Ты наверняка спрашиваешь себя, не огорчен ли я тем, что сам ничего не написал. Так вот – нет! У меня был талант к тому, чтобы читать и собирать книги. Я думаю, в нашем мире меньше великих читателей, чем великих писателей, а составление библиотеки – это искусство, которое сродни архитектуре. Подойди, я хочу еще что-то тебе сказать.

Я сел перед ним на табурет.

– Я запрещаю тебе жениться на Лоре, – вынес он свой приговор, чеканя каждое слово.

По какому праву он считал себя высшим судьей моей судьбы? Я был неприятно поражен.

– Почему? – спросил я, задетый за живое.

– По причинам, которые ты знаешь или узнаешь в один прекрасный день.

– Мсье Ти, моя жизнь касается только меня. Прошу вас в нее не вмешиваться. Спасибо за наследство. До скорого свидания.

Я встал и пошел к двери.

– Александр, если ты в сентябре женишься на Лоре, ты совершишь преступление против любви, а это уже серьезно. Я вышел.

Лора спешила с приготовлениями к нашей свадьбе, словно хотела приблизить этот день. 15 сентября стало для нее долгожданным днем, после которого, как она думала, я буду смотреть только на нее.

Я наблюдал, как оживленно она заказывала платье из тафты; однако к ее оживлению примешивалось беспокойство, сквозившее во всех ее движениях. Ей хотелось верить, что это изделие из ткани прочно свяжет меня, определит нашу судьбу точно так же, как заказанные зал в ресторане и оркестр.

В том, как лихорадочно она надписывала конверты с уведомлениями о свадьбе, было что-то отчаянное; но казалось, что каждая наклеенная марка уменьшает ее беспокойство.

Я смотрел на ее хлопоты так, как будто она готовилась не к моей, а чьей-то еще свадьбе, и осознал свою сопричастность к этому событию лишь тогда, когда Лора попросила меня пойти на почту и разослать приглашения.

По дороге я с ужасом понял, что рассылка двух сотен приглашений – это уже такой этап, после которого трудно будет пойти на попятный. И я оценил ошибочность собственных действий. Я собирался жениться на той, которая не была женщиной моей жизни, из малодушия, только чтобы успокоить свои страхи перед нравами нашего дома в Вердело и отдалиться от той, которая сводила меня с ума и которую я любил. Мсье Ти оказался прав.

В панике я, не раздумывая, бросил приглашения в водосточный желоб. И сразу меня охватило сладостное чувство. Я примирился сам с собой, влез в свою собственную шкуру, покинув оболочку соглашателя, каким хотел стать во имя постоянства.

Я с легким сердцем уселся на террасе кафе и заказал тройную порцию мороженого, чтобы отпраздновать восстановление искренности чувств. Наслаждался редкостным мгновением, когда я впервые избавился от двойной лжи. О, какая радость, что я наконец на верном пути!..

Я дал себе клятву всегда слушаться старого Ти, после чего вернулся домой и без обиняков заявил Лоре:

– Я бросил приглашения в водосточный желоб!

Сначала она подумала, что это шутка дурного вкуса, потом лицо ее омрачилось. У меня хватило честности сказать ей, что я готов продолжать сожительство, но без женитьбы. Слово «мужество» я, пожалуй, оставил для тех, кого не терзает настоятельная необходимость быть любимым и нравиться; я же был и – увы! – остаюсь неспособным рискнуть показаться кому бы то ни было неприятным. Чье-то нерасположение делает меня больным, осуждающий взгляд пригвождает к позорному столбу. Разочаровывая Лору, я страдал так же, как она; но слишком долго я лгал.

Лора восприняла мое отступничество как унижение, которое быстро получит огласку. Она так не выразилась, но ее слова и весь ее облик выдавали уязвленное самолюбие и крушение иллюзий.

Потом были слезы, и вот этажерки опустели, от Лоры не осталось ни одной вещички – только воспоминание о нашей попытке образовать супружескую пару.

Я потерял перила, за которые цеплялся, чтобы запретить себе заключить в объятия Фанфан.

Уход Лоры опечалил меня в том смысле, что я стал ничем не лучше моих родителей в отношении моногамии; а вот мсье Ти обрадовался.

Я уже с трудом мог поверить, что супруги могут состариться, не столкнувшись с необходимостью выбора: либо расстаться, либо отупеть. Попытки Лоры предотвратить вырождение наших чувств представлялись мне благонамеренными, но напрасными. Я больше не верил, что можно вылечить любовь, пораженную гангреной времени. Наш крах укрепил меня в мысли, что заточать любовь в темницу супружества – преступление. И дело не в том, влачить ли семейный тандем изо дня в день или жить порознь. Привычка, словно зыбучие пески, засасывает любовь, начиная со второго поцелуя. Общая крыша лишь усугубляет вырождение страсти.

Сидя один в своей квартирке, я стал удивляться, как это мужчины из века в век продолжают обнимать девушек и женщин, хотя каждому известно, какой катастрофой заканчивается эта комедия. Увы, горький опыт не идет впрок…

Несмотря на эти соображения, моя любовь к Фанфан достигла апогея, мне были необходимы ее веселый нрав и непринужденность; одному богу известно, какие любовные сцены терзали мое воображение, когда я видел Фанфан.

Тогда я решил составить пару с Фанфан, но без ее ведома.

Мой замысел сводился к тому, чтобы войти в ее мир и незаметно делить с ней повседневную жизнь, тем самым увековечив обоюдное желание нравиться друг другу. Я еще не представлял себе подробностей нашей совместной жизни, настолько тайной, что даже Фанфан ничего не будет знать о ней; но я твердо вознамерился довести до конца эту попытку семейной жизни в статусе холостяка.

Мои двадцать лет побуждали меня к действиям, которые теперь представляются мне надуманными. Меж тем я был таким романтически настроенным молодым человеком, что иногда мне казалось, будто я живу в романе.

II

Фанфан сидела, склонившись над графиком съемок фильма Габилана, когда я сообщил ей о своем разрыве с Лорой. Она улыбнулась и, видимо, собралась поцеловать меня, так как двинулась ко мне. Выражение ее лица позволяло мне судить, как велика была ее радость.