Убийства в Солтмарше. Убийство в опере (сборник) - Глэдис Митчелл

Глава XIII

Маразм на скамье присяжных

Суд над Робертом Кэнди, обвиняемым в убийстве Мэг Тосстик, начался двадцатого октября, во вторник, а закончился в полдень, в субботу. Старик разрешил мне оставаться в городе, пока идет процесс, и я пообещал регулярно писать ему, как обстоят дела.

После гибели Мэг Тосстик миновало одиннадцать недель и один день, а после гибели Коры Маккенли – ровно одиннадцать недель. Как мы и думали, Боба обвинили в убийстве матери и младенца, а он объявил себя невиновным и в том, и в другом преступлении. В результате дознания по делу об убийстве Коры, проведенного на следующий день после эксгумации, был вынесен вердикт: убийство, совершенное одним или несколькими лицами. Некоторые умники – немногочисленные, но весьма упрямые крикуны – не из нашей деревни, а из Мач-Хартли и Литтл-Хартли, а также из окрестностей Боссингбери – придерживались мнения, что и тут виновен Боб – дескать, все три убийства совершил он. Даже миссис Гэтти, теперь уже совсем нормальная и избранная председателем деревенского Общества любителей драмы и оперы, сказала мне, что, учитывая наследственность Боба, от него можно ждать чего угодно. Она, нечего и говорить, по-своему была права, но у Боба, по счастью, оказалось алиби на вторник, который теперь уже и полиция считала днем смерти Коры. Боб целый день провозился у викария в саду, пытаясь привести его в благопристойный вид: мы ожидали приезда епископа, и миссис Куттс, я помню, надеялась, что он погостит дня два или три. Епископ так и не приехал; наверное, известие об убийстве его отпугнуло.

Тем не менее алиби у Боба было – до самого вечера, когда он вернулся в «Герб Морнингтона». Все работники таверны могли поклясться, что после половины седьмого Боб никуда не отлучался, даже ночью: его сосед по комнате, бармен Пичи, до утра не сомкнул глаз, бедняга, из-за нарыва на пальце.

Я уже бывал на заседаниях мировых судей, но на настоящем процессе с присяжными – ни разу и ужасно нервничал. Вдруг Боба признают виновным? Страшно даже подумать, что его могут повесить, невыносимо! Я разглядывал сэра Фердинанда Лестрейнджа. Он процитировал своему помощнику (я отлично читаю по губам) изречение Горация, а тот ответил цитатой из Теренция. Берту бы понравилось.

Вид у присяжных был так себе, да еще среди них оказалось пять женщин. Ну и ладно, они гораздо практичнее мужчин. Эти славные женщины, надеялся я, изберут для Боба участь лучшую, чем стоять на крышке люка с петлей на шее.

Сначала я особенно не слушал, все старался представить, как выглядит судья в черной шапочке. Но он ведь ее не наденет… Потом стал слушать обвинителя. То был здоровенный напыщенный тип. Говорил он на удивление тихо, но вполне разборчиво, и каждое его слово сладким ядом входило в наши уши. Я и сам почти поверил в виновность Боба и утешался тем, что скоро поднимется сэр Фердинанд Лестрейндж и убедит меня в обратном. И я не разочаровался. Защитник, нечего и говорить, был великолепен. А вообще меня поразило сходство происходящего с игрой в крикет. Обвинение и защита – подающая и отбивающая стороны, судья ведет счет, а присяжные – арбитры. Да, быть арбитром – страшная морока.

Записей я не вел. По-видимому, в суде важнее всего запутать свидетелей и заставить их противоречить самим себе. Старый Лори, такой же толстый и еще более лысый, чем всегда, был главным свидетелем защиты. Искусно направляемый сэром Фердинандом, он сообщил суду, что ни один смертный не поспеет за промежуток времени, указанный тремя другими свидетелями – Чарльзом Пичи, Мейбл Пьюзи и официанткой Сьюзен Гейт, – отобрать в погребе три дюжины бутылок, доставить их в разливочную, потом подняться на второй этаж и задушить Мэг Тосстик. Присяжным был предъявлен план «Герба Морнингтона» с нарисованными маршрутами передвижений Боба и указанными с точностью до дюйма расстояниями.

Потом за Лори взялось обвинение. От него потребовали уточнить минимальное время, необходимое для того, чтобы:

Боб Кэнди с подручным достали пиво;

Боб Кэнди достал пиво один;

Пичи и подручный достали пиво;

Пичи в одиночку достал пиво.

Затем обвинитель отметил слабое место в его показаниях: Лори никогда не засекал время, занимаемое вышеперечисленными действиями, по часам – ни по наручным, ни по настенным, ни по секундомеру, ни по прочим механическим устройствам и, следовательно, не может утверждать, что за пятнадцать минут подсудимый не успел бы принести бутылки и совершить убийство. Кроме того, как установило обвинение, Мейбл Пьюзи также не знала точно, на сколько минут отлучался Кэнди; под безжалостным перекрестным допросом девушка призналась, что он мог отсутствовать и целых двадцать. «Или только двенадцать!» – тут же заявила она. Этот крик души обвиняющая сторона проигнорировала, и Мейбл отпустили. Бедная девочка так волновалась, но все, что могла сделать для Боба, сделала. «Если все кончится хорошо, Бобу нужно будет жениться на Мейбл», – подумал я. Потом опять допрашивали Лори, и он рассказал, как сильно Боб любил погибшую. Присяжных рассказ не особенно впечатлил, поскольку сторона обвинения упирала на ревность и эту любовь пыталась трактовать как мотив для убийства. Сэр Фердинанд явно полагал, что оно того стоило, пусть даже обвинение временно одержало верх. Зато как прекрасно он обыграл чувства Боба в своей заключительной речи! Да, видно, адвокатам все приходится просчитывать на много ходов вперед. Ужасно утомительное дело, нечего и говорить!

Главными козырями обвинения были мотив и возможность убить, и ход получился сильный. Потом обвинитель сделал еще один ход – чуть подавшись вперед, он спросил Боба о ссоре, которая у него вышла с Лори накануне праздника. Мы с миссис Брэдли надеялись, что сэр Фердинанд не станет вызывать Боба на свидетельское место, хотя, мне кажется, нехорошо выглядит, если подсудимый не выскажется, а сэру Фердинанду требовалось выступление его подзащитного – чистого и непорочного и совершенно напрасно оклеветанного. И он рискнул. Боб неприязненно (вышло скверно: женщинам-присяжным его тон не понравился) ответил, что речь шла о личных делах. Обвинитель продолжал расспрашивать, злорадно улыбаясь.

Боб, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Я жаловался на кормежку.

– Жаловались на кормежку, вот как!

Присяжные это записали.

– Да, – невозмутимо подтвердил Боб. Лицо у него вдруг прояснилось. – Давно уже так скверно не кормили.

– Насколько я понимаю, вы хотели навестить Мэг Тосстик и рассердились, когда вам отказали, – ласково произнес обвинитель.

– Может, и так, – ответил Боб, – да только мне больше всего запомнилась ругань из-за еды.

– Вот бедняга! – довольно громко сказала какая-то женщина. Наверное, это и подбодрило Боба, и он остался стоять на своем. Сэр Фердинанд повеселел. Его помощник прочел записку, которую он написал, и многозначительно улыбнулся, глядя на присяжных.

Далее обсуждали младенца. Тут обвинению пришлось нелегко: уцепиться было не за что. Ребенка, сообщили супруги Лори, прятали исключительно по желанию самой Мэг. Его даже мистер Лори не видел. Нет, отклонений у новорожденного не было…

Бобу повезло, что в тот миг присяжные, все как один, смотрели на миссис Лори. Если какой-нибудь подсудимый и казался полностью виновным – так это Боб Кэнди. Он явно злился и как будто даже ругался про себя. А глядел так, словно способен убить не одного, а десяток младенцев.

Сэр Фердинанд принялся ковать железо, пока горячо. Он пожелал знать, что сталось с телом ребенка, а также откуда известно и кем доказано, что ребенка убили, не говоря уж о том, что сделал это именно подсудимый. Быть может, его забрал отец? Пыталось ли обвинение установить, не находится ли сейчас младенец у своего биологического отца? Делались ли вообще попытки выяснить – этот его вопрос произвел сенсацию, – вправду ли имело место рождение ребенка?

Врач, который осматривал тело Мэг, с уверенностью заявил: да, у жертвы действительно недавно произошли роды. Под давлением сэра Фердинанда он, однако, признал, что установить, родился ли ребенок живым или мертвым, невозможно.

Судья в заключительной речи неоднократно упоминал младенца. Он вообще славился снисходительностью к преступникам из простонародья. Тот факт, что мать убийца оставил там, где задушил, а ребенка не было и следа, он истолковывал в пользу подсудимого. Подсудимому, сказал он, предъявлено обвинение в двух убийствах, и присяжным следует решить, виновен ли он только в одном из них или в обоих, или же вообще не виновен. Если они решат, что ребенок родился мертвым, или его забрал отец, или иное заинтересованное лицо, пусть так и скажут. Пусть присяжные взвесят мотивы, которые могли двигать подсудимым, и решат, были ли они достаточно сильными, чтобы он убил девушку, на которой собирался жениться. Кроме того, пусть взвесят возможности подсудимого, учитывая вопрос времени, столь подробно на суде рассмотренный. Присяжным следует также спросить себя, не могло ли другое лицо иметь более сильный мотив для убийства, равно как и более удобные условия для его совершения? (Они-то не знали ни про Куттса, ни про миссис Куттс, а значит, вопрос был бессмысленный, но по-моему, судья сделал все, чтобы они вынесли вердикт «Невиновен».)