То «заика», то «золотуха» - AnaVi

и преломлением, но и заставить… поверить! О да… Эта та самая, а и точнее одна и из, история о том — как всё неожиданно и враз идёт наперекосяк. Буквально что — и по щелчку! Но и не верьте мне сразу и на предисловие, а поверьте лучше после и на такое же — словие. Собственно, как и само же слово. Не забывая — про действия и… междустрочие!

Стоял обычный солнечный и ясный летний день! Ничем непримечательный, к слову и… Совершенно! «Один из многих»: даже лучше бы было сказать так и… Как помню — «понедельник»! Что ж, начало недели — всегда раздражало: во мне будто просыпался Гарфилд! Но и даже — не из-за учёбы, а из-за того, что впереди было ещё как минимум пять-шесть дней до выходных, в которые ты полностью никогда себе не принадлежишь: ни внутренне, ни внешне! Но сейчас же всё — не об этом! Ведь и летом же — меня это особо… да и никак в принципе не терзало: я лишь продолжала, пусть и чаще обычного, путаться в именах и датах, днях недели… В самих неделях и месяцах! Не говоря уж — о годах и… веках. А уж «во времени» — и подавно! Счастливая! Да… Часов и… лет — не замечаю! Одна! Куда там — до секунд и дней… На каникулах же — просто перестаёшь следить за этими деталями! Как и за иными мелочами… Но и только этот день — я запомнила хорошо, а даже и прекрасно: буквально — от и до! Во всех красках и оттенках — не только — внешнего и окружающего мира, но и своего же внутреннего… состояния «не стояния»!

По стандарту позавтракав какао и овсяной кашей ближе к обеду, я собиралась ещё немного понежиться в своей деревянной кровати-кресле, обтянутой бежево-коричневой тканью и застеленной бело-голубым постельным бельём, без зелёного шерстяного одеяла в белую тонкую клетку, лето же, солнце и… жара, но подруга моей матери всё же решила «сделать мой день» собой — и «пригласила» к себе: забрать какие-то банки-склянки! Ну а действительно: кто ещё и у кого «на посылках» и кому эти самые помидоры с огурцами из года в год, готовые либо начать жить «собственной жизнью» и смываться «по тихой» из подвала гаража или взрываться и биться об пол, достигнув «общими усилиями» потолка от пола же, нужны! И, припомнив про себя её улицу во время сборов, после «припоминания» её же всеми возможными и не «лестными» словами, а вместе с тем — ещё дом, подъезд, этаж и… квартиру. Квартиру! С говорящим номером: триста тридцать три! Я направилась к ней. Да. Так просто! Про себя лишь вновь и ещё раз, так сказать опять-и-снова, подметив, что будь её четырнадцатиэтажный дом чуть больше и, соответственно, выше — вполне бы уместил и… другую квартиру! С уже и кричащим, а порой даже и вопящим номером: шестьсот шестьдесят шесть! И после же, как обычно, тихо рассмеялась. Да… Глупость какая! Действительно. Код апокалипсиса! Набираешь в домофоне его, нажимаешь «звонок» — и дом разносит ко всем чертям собачьим! Спорю, все бы тогда начали винить — мистику. Демонов там тех же! Чертей же, опять же, и… Всяких! А там — и самого же… дьявола! Но и нежели, конечно, рабочую силу, что строила этот бетонный саркофаг-гробницу и братскую могилу заодно! А «сестринскую»?.. О! И тут — моя остановочка! И ваша же — тоже, соответственно. Party «Чёрный юмор» — is over!

В сотый раз сказав «спасибо» и в пятисотый же отказавшись от чая за «неимением времени», я наконец-таки вышла от неё и в зелёный же бетонный подъезд, тут же поправив слегка помявшуюся светло-серую широкую футболку на себе и подтянув следом бежевые чуть закатавшиеся шорты, разминая параллельно и не тратя и так уже «зря время» ноги в белых высоких кедах! Так же быстро утянула тёмно-коричневую резинку на своих длинных тёмно-каштановых волосах, повязанных в «конский хвост» на затылке, и направилась к тёмно-коричневым «под дерево» металлическим дверям лифта. Нажала пока ещё свободной левой рукой на металлическую кнопку «вызова» на такой же панели слева от лифта и, пока он ехал, разделила два прозрачных полиэтиленовых пакета-майки, красный с тремя полулитровыми банками и синий с двумя литровыми, между своими руками. Благо — лифт приехал быстро! Быстрее, чем когда я ждала его ещё на первом этаже. Видать, кто-то уже вызывал его до меня, будучи ещё и вблизи, подо мной, и он доехал с шестого — без помех. Что, безусловно, радовало! Уж, кто-кто, а я-то уж точно — стремилась поскорее зайти в эту коричневую металлическую кабину, не в цвет шоколада, а… да, и покинуть её примерно с той же всё скоростью. Да! Так уж вышло, что без видимой на то причины, как, опять же всё, по мне и для меня, я стала участником «анонимного клуба клаустрофобов» — просто потому, что до паники и трясучки боюсь замкнутых пространств: начиная маршрутками, забитыми под завязку (не)людьми, и заканчивая… лифтами! Особенно — старыми и побитыми, истерзанными не только временем, а ещё и такими же, как он сам, отбитыми на голову и без головы: с прожжёнными чёрными пластиковыми кнопками и расписными цветными маркерами стенами! Не говоря уж о мигающей жёлтой лампе, именно жёлтой, ведь закрашенной ещё поверх и тем самым же маркером, в мутном белом плафоне с серой паутиной, мёртвыми комарами и чёрными мухами. А уж и о запахе — вообще можно даже и не думать! Как и о том, лишний же раз, что… Я просто боюсь застрять — в этом гробу! Так ещё — и без малейшего притока кислорода. Совершенно — без доступа к нему! А там — ещё и рухнуть в нём же: из-за плохо вдруг закреплённых металлических канатов и тросов. Ну и особенно, конечно, лично и вновь же для меня — с одиннадцатого этажа! Каждый раз подобного рода та или иная вылазка — знаменуется для меня: походом на эшафот. Я просто боюсь в один из таких да и «не» прекрасных дней — не вернуться домой!

И стоит дверям за и одновременно передо мной уже и внутри самой кабины сомкнуться — как я становлюсь «непризнанным учеником Будды», надеюсь на лучшее и готовлюсь к худшему, делая глубокий вдох и параллельно смыкая веки: уже не видя, но ещё чувствуя