То «заика», то «золотуха» - AnaVi

вроде ключей и расчёсок, шнурков и кремов для обуви, сам же шкаф с одеждой и коробками с обувью внутри, синие матовые крючки для верхней одежды, сверху же лежащую макулатуру, старые газеты и журналы, и сразу же подходя к небольшой и такой же синей деревянной обувнице в три полки-этажа напротив, открывает последний и, изъяв с верхней «подполки» из двух свою обувь на этот день, начинает тут же обуваться.

«Серые кожаные ботфорты — тянут и неприятно сдавливают ноги!.. Но и уже не так сильно, в этот раз — даже и вполне себе «терпимо»: бежевый пластырь не даёт снова разодрать кожу пальцев и пяток! Главное — не забыть о последнем рывке в науке и технологии, как и о единственном доступном, а и самое-то главное «требуемом и спрашиваемом» от всех и вся экземпляре аксессуара, но и уже: для головы и… лица. Что и так же не даст открыть рану — «рта»! Как и «закрыть» его… Хоть и с некоторых пор — это одно и то же. «Рана — на теле общества!». Да… уж».

Слышится — тихий и трескучий топот ног: она некоторое время ещё расхаживает обувь, идя на месте и скрипя ею по и самими же красными досками паркета пола.

«Проверка на способность к хождению! Три. Два… Один. Проверка — пройдена!».

Поправляет сумку, но и на этот раз именно скидывая её наоборот и поворачивая чуть вперёд, расположив её впереди и перед собой, чтобы затем и из небольшого правого переднего кармана для ключей, не левого для резинок, изъять деньги на проезд в автобусе.

«Пусть транспорт и «ограничили»… Но и учебные заведения — перевели на «удалёнку»! Как бы… Да? Чаши весов! Не до конца же, верно? И не все же! Не для всех».

И, легко прозвенев «золотой молод… мелочью», тут же перекладывает её в левую руку, чтобы подсчитать «про себя» и правой же, вновь понадеявшись на свою «прошаренную тактильность» и то, что вместе с ней — правильно определит большие и небольшие монеты в соответствии с их номиналом, и лишь после этого уже прячет их в правый передний карман брюк соответствующей же рукой. Пока в зеркале среднего размера, за которым располагались четыре полки для головных уборов, перебравшихся частью и на полку под ним и ней, отражается её тёмный силуэт, боком и с головы, с подрагивающим хвостом сзади, до чуть сгорбленной спины и узкой талии: ведь и ни один источник света так и не был зажжён — ночь ещё не ушла и как никогда царила здесь!..

«Как и в доме, о, мой… «слух», напоминающем дом… с привидениями! У-у-у… И не меньше! Разве только — «больше»! Да и нежели — «жилое помещение» вообще».

По полу — бегают светло-жёлтые и голубо-белые лучи фар машин, в- и прорывающиеся из синего пластикового окна кухни: по левую сторону и крыло от прихожей и коридора в и из неё. Пока уже и расцветающее понемногу красно-жёлтое солнце с тёмно-синего и ещё немного чёрного неба — следит за всеми, вся и всем же происходящим вокруг, как и вокруг и внутри помещения: особое же внимание — уделяя самой же девушке, перепроверяющей теперь наличие и остальных предметов «про себя»! И, только полностью убедившись в этом, она потуже затягивает серую тонкую резинку хвоста, разворачивается на каблуках к выходу, проворачивает, как и ранее, синий металлический замок уже и входной синей такой же двери, обтянутой синей же тканью, и уже почти выходит в тёмный подъезд, ничем не уступающий квартире(ам) в оформлении, и который как раз таки и встречает её — гробовой тишиной и замогильным молчанием…

«Из темноты — в темноту… Было бы поэтично и лирично, если бы не было так символично и иронично! А уж и про анти- и утопично вместе — я вообще молчу».

Даже и практически — переступает порог… Когда слышит за своей спиной, и обращённый к ней же, вкрадчивый женский голос! А даже и скорее — «шипящий шёпот»:

— А как же — улыбка?

И, вновь «вернувшись» и повернувшись на него, уже теперь и видит перед собой хозяйку его — ссутулившуюся старую женщину, пятидесяти лет, одетую в свой старый серый, кое-где вытертый и порванный, махровый халат с протёртым и грязным серым передником поверх! На голове же её — было что-то наподобие «лепёшки»: из засаленных светло-русых длинных волос, достигающих в распущенном виде подчас — её же поясницы.

«Ещё одна… Сговорились? Хотя… да. Нормально же!.. Бог — троицу любит. «А чего — и «нормально»?.. Его ж — не существует!». Ну… да. Вне законодательной базы! И куда только — библия смотрела, а?.. Упустила же — персонажа… «сказок»! И забрали — его: из одной «книги» сказок — в «другую»!.. «Но вот и… «Кто» только — этот «счастливчик»: под номером «три»?». Угадаю ка — я и… С одной попытки! «Три. Два…». «Она». Со мной — сейчас говорит и… «Я» же! Ле-пёш-ка. И пока же только — внутри. А там… «Кто знает!..». Пока же и я знаю точно, сама и одно, ей дико не идут — пучки!».

А на ногах — старые серые носки и тапки, с отрывающейся и хлюпающей при ходьбе серой же резиновой подошвой!

«Нынче — не так легко и просто купить себе что-то «лучше» того, что есть и уже имеется! А уж и тем более, когда это «лучшее» обычно, а там и «всегда, лишь по-казавшееся на миг «таковым», только вновь же «кажется» и оказывается «худшим»!».

И только её же серо-голубые глаза — блестели во тьме, отражая лучи фар и только-только показавшегося «светила», обрамлённые не только светлыми короткими ресницами и такими же узкими бровями на высоком и бледном, морщинистом лбу, но и мелкими морщинками; как и большой, но и не длинный нос и пухлые, подкрашенные прозрачным блеском, губы. Пока же и тёмно-бежевые щёки её, на манер «пунцовых», были растянуто-натянуты в какой-то искусственной, кукольной и широкой улыбке, а в её старых и морщинистых, окунувшихся руках — «бликовал» и дребезжал металлический поднос.

«Мария… Гувернантка! Вот ни разу не получалось уходить так, чтобы не потревожить