Капойо (СИ) - Иолич Ася

– В этом не дышат. В этом красиво выглядят. Есть на людях нельзя, если это не званый ужин, а там можно съесть только по ложке от всего. Иди, посмотри на себя.

Аяна, семеня с непривычки, подошла к зеркалу. На неё из зеркала смотрела капойо кирьи Эрке Гелиэр, затянутая в серо-зелёное платье, красивое и неудобное. Аяна долго смотрела на эту капойо, и вдруг та потанцевала плечами и дерзко показала кончик языка.

Гелиэр прыснула в ладошку.

– Это забавно. – Она заинтересованно смотрела на движения Аяны. – Я как-то раз подглядела через дверь кусочек представления, которое у нас показывали в эйноте, и там капойо сделала так же. Ты сейчас похожа на неё.

– Это не я сделала, – сказала Аяна. – Клянусь. Это сделала та девушка в зеркале. Кирья, давай я расшнурую тебя? Тебе, наверное, тяжело дышать.

– Я привыкла. Дэска говорила, что нужно привыкать к тому, что тебе предстоит носить всю жизнь.

Аяна расслабила шнуровку своего платья и несколько раз вдохнула и выдохнула.

– Мы в этом поедем? – спросила она. - Твоё платье яркое настолько, что оно съедает мои глаза.

Гелиэр молчала, и Аяна подошла и встала перед ней, заглядывая в лицо. Гелиэр смотрела на неё и одновременно куда-то насквозь.

– Я не могу подвести отца, – сказала она наконец. – Причеши меня, пожалуйста. Скоро время для визитов. Я никого там не знаю.

Экипаж свернул, и дорога забралась ещё выше. Два катьонте смотрели, как вороная лошадка подвозит небольшую коляску к широкой лестнице. Дорожка шуршала мелкими камешками, и в воздухе застыл аромат роз, окружавших подъезд к дому и лестницу.

Аяна шла, неглубоко дыша в своём красивом платье для визитов, и то и дело поглядывала вниз, на вырез. Поднимаясь по лестнице, она поймала взгляд одного из катьонте, и от негодования у неё расширились ноздри, а катьонте слегка дёрнулся и отвёл глаза от её корсажа.

Серые туфельки сдавливали её пальцы так, что она готова была сорвать их и идти босиком, но она была капойо Эрке, от которой каким-то загадочным образом зависели доброе имя и репутация кирьи. Она согласилась на это, поставив свою подпись на цветном листе бумаги, и теперь шла, стиснув зубы, по лестнице, холлу, направо, в гостиную, огромные окна которой выходили в сад.

Девушки сидели на диванчиках и креслах. Гелиэр вошла, и её поприветствовали и предложили ачте. Аяна просто села рядом с ней на диванчик и смотрела, как девушки тихонько беседуют и пьют ачте из красивых чашек с золочёными ободками.

Гелиэр улыбалась и отвечала на вопросы, но улыбка выходила грустной.

– Кир Орфа Истан.

Катьонте назвала имя, и почти сразу в гостиную вошёл молодой мужчина, но Аяна не смотрела на него. Она смотрела на лица капойо, сидевших рядом со своими кирьями, и вспоминала, как они с Солой стерегли пирог на празднике рождения Лойки от голодных гостей. Пирог должен был дождаться своего часа. У Солы тогда было такое же лицо.

Аяна тихонько улыбнулась. Одна из девушек слегка покраснела, и кир Орфа Истан, перекинувшись парой слов с кирьей в красном платье, подошёл к ней.

– Сегодня прелестная погода, кирья, – сказал он, и девушка сравнялась цветом с платьем его предыдущей собеседницы.

Катьонте заходила и объявляла имена. Иногда капойо девушек начинали тревожно переглядываться, а иногда – лукаво улыбались друг другу и своим кирьям, и Аяна глядела, как девушки по очереди смущаются и краснеют, как внезапно лопнувший зелёный бутон сонного цветка, который раскрывается алыми лепестками, или розовеют, как первый снег зимы в лучах рассвета ясным утром.

- Как же там душно, - прошептала Гелиэр, садясь в экипаж.

Дальше они ехали в молчании. Аяна хотела скинуть туфельки, но посмотрела на Гелиэр и ограничилась тем, что расслабила слегка шнуровку своего платья.

Кирья Гелиэр смотрела через полупрозрачную занавесь на залив, очертания которого угадывались едва, будто в тумане, и в голубых глазах её плескалась тоска, такая же глубокая, как это голубое, голубое море, ласково разлившееся внизу.

19. Котик

Кимат радостно бегал по двору. Иллира сидела рядом с Аяной на лесенке, положив на ступеньку небольшую доску, которую Аяна достала из сарайчика. Садор обминал тесто на кухне, со скрипом двигая дно кадушки по столу, а Раталл сидел в лавке, чему Аяна была очень рада. Этот лопоухий парень раздражал её, он специально пинал миску Ишке, когда спозаранку приходил работать на кухне, и Аяна тревожно просыпалась от каждого скрежета керамического днища по каменной площадке.

Ишке сидел на перилах. Кимат не подходил к нему, он был занят тем, что ловил переливчатых жуков и пытался палочкой поддеть длинных многоножек, которые петляли между камнями двора.

– Ишке, Ишке! – Аяна подняла руку, и кот не убежал. – Котик! Дай хоть поглажу тебя!

– Скоро даст дотронуться, – хмыкнула Иллира. – Смотри, закрывай окно, чтобы в комнату не лез. У него наверняка блохи, если не что похуже.

Ишке спрыгнул с перил и исчез в арке.

– Он не полезет, – сказала Аяна. – Он от людей отвык. Сколько он тут ходит, такой одинокий?

– Да уж и не помню. Знаешь, всякий полезет, если так истоскуется. Ты посмотри на него.

– Ташта, мой гнедой. Знаешь, как он мне достался? Мы с Верделлом только вышли в Озёрный край, и нам нужны были лошади. Мы купили кобылу и мерина, а его нам отдали. Его там били. Он не доверял никому. А потом выручил нас. Его на мясо хотели пустить, представляешь? Такого умного, преданного. А ему всего-то и надо было, чтобы его любили.

Кимат подошёл к ней и обнял. Аяна сидела, дыша в его макушку, и напевала песенку про море, которую Верделл ей спел, назвав колыбельной Конды.

– Тебе, наверное, не хватает вечеров и этой половины дня в неделю, – сказала Иллира. – Ты уже три недели там работаешь, и всего-то два выходных было.

– Это потому, что кир уезжал. Он привёз свою собаку из деревни и нового конюха.

– Тебе там нравится?

Аяна задумалась. Из всех мест, где она могла бы оказаться, дом Эрке был не самым плохим.

– Мне только жаль кирью, – она наклонилась, чертя палочкой, которую оставил ей Кимат, на ступени имя Гелиэр. – Она мучается. Её одевают в красивые платья, как будто подарок упаковывают. Знаешь, сколько стоит её платье? Восемьдесят пять золотых. И ещё два попроще... по пятьдесят. Я заглянула в пометки портнихи.

Аяна смотрела, как Кимат пытается перелезть через большой цветочный горшок.

– Кимо, перестань, пожалуйста. Не лезь в цветы.

Он оглянулся и пошёл дальше бродить по дворику.

– Зато её ждёт сытая, обеспеченная жизнь, – сказала Иллира. – У неё не будет столько тревог, как у нас с тобой. Её никогда не убьют и не бросят в канаву, как ту девушку в районе катьонте, о которой столько слухов в последнюю неделю.

Аяна пожала плечами, закусив губу.

– Я видела, как её нашли. Но я не знала и проехала мимо. Знаешь, мы с Верделлом как-то говорили об этом. Я спросила, правда ли это, что у вас тут запирают женщин, и он сказал, что это относится к кирио. И что девушки катьонте могут выходить на улицу в одиночку, но, если случится нападение – про них скажут: «Сама виновата». Что, мол, надо было сидеть дома и дожидаться более подходящего часа. Я тогда ещё подумала, что это очень, очень неправильно. Но всё, что он рассказывал, оказывается правдой. Мне хочется кричать от этого.

– У тебя ещё осталось время. Можешь поехать и опять покричать в полях. Я могу попозже уложить Кимо, и ты поиграешь с ним, когда придёшь сегодня.

Аяна кивнула. Ей хотелось размяться самой и размять Ташту, которому не хватало одних только утренних и вечерних поездок шагом. Арем Дар в учебном дворе рассказывал, что без движения у лошадей слабеет сердце. Она с благодарностью вспомнила господина Вадо из Орты, который в течение пяти месяцев каким-то образом умудрялся гонять Ташту и потом заводить обратно в денник, при этом не озлобив его и ни разу не попавшись ему на зуб.

Она подняла гнедого в рысь на одной из дорог склона, рядом с виноградником. Ташта нёс её мимо аккуратных рядов ухоженных лоз, мимо отцветающих опушённых кистей, вдоль длинных жердей деревянных опор. Она пересекала широкую мощёную дорогу Ордалла и петляла по склону, проезжая через светлые рощи олли с толстыми стволами, в кронах которых стрекотали цикады, и наконец добралась до той, в которой однажды метала нож в трухлявое дерево.