Осень патриарха. Советская держава в 1945–1953 годах - Спицын Евгений Юрьевич

Кроме того, попытка многих современных авторов (Р.Г. Пихоя, Г.В. Костырченко, А.В. Пыжиков, А.А. Данилов, А.И. Вдовин[130]) вслед за небезызвестным советологом Р. Конквестом слепить на базе ленинградского землячества мифическую «ленинградскую группировку» трудно согласуется с тем обстоятельством, что один из самых видных выходцев из Ленинграда, кандидат в члены, а затем и полноправный член Политбюро ЦК и заместитель председателя Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин сохранял свои позиции в верхнем эшелоне власти почти тридцать лет и не стал жертвой пресловутого «Ленинградского дела». То же самое касается и первого секретаря МК ВКП(б) и секретаря ЦК Георгия Михайловича Попова, которого ряд авторов (В.Д. Кузнечевский[131]) тоже чохом причислили к «русской партии» ленинградцев, который, потеряв свои высокие посты в декабре 1949 г., тем не менее остался в номенклатурной обойме и вплоть да самого конца 1951 г. поочерёдно занимал посты министра городского строительства СССР, а затем и министра сельскохозяйственного машиностроения СССР.

Между тем в последнее время, пересмотрев свои прежние взгляды, аналогичную точку зрения на данную проблему, правда под несколько иным, довольно необычным ракурсом, демонстрирует и известный российский историк профессор А.В. Пыжиков, автор очень любопытной монографии «Корни сталинского большевизма» (2016),[132] который прямо говорит о всей абсурдности традиционного взгляда на «ленинградскую группировку» как некую «русскую партию» внутри ЦК ВКП(б). По его весьма оригинальному взгляду, схватка между «ленинградцами» и «маленковцами» носила сугубо «конфессиональный» характер, поскольку костяк первой группировки составляла не пролетарская, а главным образом «церковно-интеллигентская» по своему происхождению «никонианская партия» в лице А.А. Жданова, Н.А. Вознесенского, А.А. Кузнецова, П.С. Попкова, М.И. Родионова и других номенклатурных персон, а костяк другой, сугубо пролетарской (по своим истокам) группировки, составляла «староверческая партия» во главе с Г.М. Маленковым, в состав которой входили многие легендарные сталинские наркомы: А.П. Завенягин, М.Г. Первухин, А.Г. Зверев, В.А. Малышев, Д.Ф. Устинов, И.А. Бенедиктов, И.Г. Кабанов и другие советские управленцы высшего совминовского звена. Причём давнее противоборство двух ветвей русского православия в условиях существования советской власти, естественно, уже воспроизводилось вне традиционного религиозного контекста и в совершенно иной, сугубо идеологической проекции.

Вместе с тем, как утверждает профессор О.В. Хлевнюк, один из авторов известной монографии «Холодный мир. Сталин и завершение сталинской диктатуры» (2011) и новейшего исследования «Сталин: жизнь одного вождя» (2015),[133] анализ архивных документов не подтверждает наличие принципиальных и «программных» разногласий между ближайшими сталинскими соратниками. По его мнению, все члены высшего руководства страны в равной степени боролись за влияние на И.В. Сталина, за личную благосклонность «хозяина» и старались скорее очернить друг друга в его глазах, чем отстоять свои принципиальные позиции, решения или инициативы. В этой борьбе всегда существовали строго определённые правила игры: конкуренты имели право направлять вождю любой компромат друг на друга, но все решения об использовании этих материалов, о прощении и наказании, а также о возможной мере наказания мог принимать только сам вождь. Это касалось и содержания самого компромата: его ближайшие соратники могли спокойно обвинять друг друга в превышении должностных полномочий, в преступной халатности, в служебном подлоге и прочих тяжких грехах. Однако все политические оценки, в том числе самые грозные обвинения во «вредительстве», в «шпионаже» и иных преступных деяниях, могли исходить только от самого «хозяина». Хотя следует признать, что подобные оценки, столь распространённые в современной либеральной историографии и публицистике, грешат явным преувеличением и вполне справедливо критикуются многими их оппонентами.

При этом надо признать, что жаркие страсти вокруг «Ленинградского дела» до сих пор не улеглись, что зримо видно из анализа многочисленных работ, прежде всего представителей ленинградской исторической школы в лице Т.В. Лешуковой, В.А. Кутузова, А.З. Ваксера и других авторов, где представлена богатая историография по данной проблематике.[134]

Между тем надо прекрасно понимать и то обстоятельство, что само «Ленинградское дело» выросло не только из двух известных «ленинградских историй», связанных с фабрикацией документов по выборам секретарей Ленинградского горкома и обкома партии в декабре 1948 г. и с организацией и проведением Всероссийской оптовой ярмарки в январе 1949 г., но и касалось подзабытого «дела Госплана», который после войны, по сути, превратился в аналог самого (так называемого «малого») Совета Министров СССР. Как считают многие историки (Ю.Н. Жуков, О.В. Хлевнюк, Й. Горлицкий, В.Д. Кузнечевский[135]), «дело Госплана» стало постепенно раскручиваться с известной записки заместителя председателя Госснаба СССР Михаила Трофимовича Помазнева, который, адресуя её лично И.В. Сталину, прямо указал на то, что руководство Госплана СССР проигнорировало указание вождя о корректировке плановых показателей на первый и второй кварталы 1949 г. и, по сути, обмануло его. По мнению О.В. Хлевнюка, Й. Горлицкого и М. Реймана,[136] нельзя исключить того, что эта инициатива М.Т. Помазнева была составной частью решительной атаки Л.П. Берии (главным образом именно его) и Г.М. Маленкова на Н.А. Вознесенского. Во всяком случае, вскоре автор этой записки был назначен на влиятельный пост управляющего делами Совета Министров СССР, с которого сразу слетел после ареста (или ликвидации) Л.П. Берии в июне 1953 г.

Когда И.В. Сталин узнал об этом вопиющем факте, а также о том, что именно в Госплане СССР ещё в годы войны была налажена целая сеть по продаже за рубеж особо важных и секретных документов, он дал прямое указание создать комиссию во главе с уполномоченным ЦК ВКП(б) по кадрам в самом Госплане СССР Евгением Ермиловичем Андреевым для проверки этой информации. В конце августа 1949 г. по результатам своей работы Комиссия Е.Е. Андреева, который, кстати, до середины марта того же года возглавлял ключевой Административный отдел ЦК, направила на имя двух секретарей ЦК Г.М. Маленкова и П.К. Пономаренко записку «О пропаже секретных документов в Госплане СССР», в которой констатировала, что за последние пять лет (1944–1948) из Госплана СССР бесследно исчезли 236 секретных и совершенно секретных документов, в частности «Инструкция по ведению секретной и совершенно секретной переписки работниками Госплана» (№ 3132) и справки «О расчётах нефтеперевозок на 1945 г.» (№ 128), «О советско-иностранных предприятиях за границей» (№ 675), «О развитии добычи марганцевой руды» (№ 2663), «Отчётные данные о производстве свинца, кобальта и рафинированной меди» (№ 3026), «Об организации производства локационных станций» (№ 4103), «О дефицитах по важнейшим материальным балансам, в том числе: по цветным металлам, авиационному бензину и маслам» (№ 505) и многие другие. Понятно, что Н.А. Вознесенский как глава Госплана не мог об этом не знать, хотя в своём покаянном письме на имя вождя он утверждал именно это, что в общем, конечно, не снимало с него персональной ответственности за действия его прямых подчинённых. Поэтому 11 сентября 1949 г. Политбюро ЦК приняло Постановление «О многочисленных фактах пропажи секретных документов в Госплане СССР», утвердившее предложения Комиссии партийного контроля (КПК), которую при формальном председательстве А.А. Андреева многие годы де-факто возглавлял Матвей Фёдорович Шкирятов, об исключении Н.А. Вознесенского из состава ЦК ВКП(б) и предании его уголовному суду. Так что все попытки наших многочисленных либералов, неомонархистов и антисталинистов представить Н.А. Вознесенского, А.А. Кузнецова и Со как яркий пример беспочвенной «сталинской тирании» просто не выдерживают критики.