Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг

посольство. Было совершенно непонятно, для чего в фойе Польского читального зала выставлена круглосуточная вооруженная охрана. На углу Швиндгассе и Аргентиниерштрассе из кафе Шницлера то и дело удаляли посетителей – советские минеры искали там бомбы. Во главе шестнадцати из двадцати одного округа стояли коммунисты.

Братья Дарувалла были уверены, что они единственные парсы в оккупированном городе, если вообще не единственные индийцы. Для жителей Вены они не совсем походили на индийцев – были не очень-то смуглыми. Фаррух был не так светлокож, как Джамшед, но оба брата пошли в своих далеких персидских предков; некоторым австрийцам они могли показаться иранцами или турками. Большинству европейцев братья Дарувалла скорее напоминали иммигрантов из стран Ближнего Востока, чем выходцев из Индии; однако, если Фаррух и Джамшед не были столь же смуглыми, как многие индийцы, они были все же потемней, чем большинство выходцев с Ближнего Востока, – темней израильтян и египтян, темней сирийцев, ливийцев, ливанцев и так далее.

В Вене юный Фаррух впервые столкнулся с расовой проблемой, когда мясник принял его за венгерского цыгана. Не раз – Австрия есть Австрия – Фарруха освистывали пьяницы в какой-нибудь Gasthof[27]; разумеется, они называли его евреем. Еще до приезда Фарруха Джамшед обнаружил, что легче было найти жилье в российском секторе; никто и вправду не хотел там жить, и поэтому пансион был не такой дискриминационный. Джамшед ранее пытался снять квартиру на Мариахильферштрассе, но хозяйка отказала ему на том основании, что он будет готовить себе пищу, которая неприятно пахнет.

Только в свои пятьдесят с небольшим лет доктор Дарувалла осознал иронию судьбы: он был послан далеко от дома именно в то время, когда Индия обрела независимость; он проведет следующие восемь лет в послевоенном городе, который был занят четырьмя иностранными державами. Когда он вернулся в Индию в сентябре 1955 года, он пропустил празднование Дня флага в Вене. В октябре город отмечал официальное окончание оккупации Австрии – а это была и его страна. Доктор Дарувалла не будет свидетелем этого исторического события; он опять уедет прямо накануне.

Пусть в виде самой маленькой из сносок на странице, но тем не менее братья Дарувалла были среди реальных участников венской истории. Их юношеская страсть к иностранным языкам позволила им вести стенограммы протоколов на заседаниях Совета союзников, где они марали горы бумаги, памятуя о том, что им было велено молчать как рыба. Представитель британской стороны наложил вето на их продвижение к более востребованным рабочим местам переводчиков, объяснив это тем, что они всего лишь студенты университета. (По тому, как в этом объяснении была опущена расовая проблема, можно было сделать вывод, что по крайней мере англичане знали, что братья – индийцы.)

Пусть только как мухи на стене, но братья Дарувалла все же были свидетелями многочисленных жалоб венцев на методы оккупации в старом городе. Например, оба, Фаррух и Джамшед, участвовали в слушаниях по делу пресловутой банды Бенно Блюма – эта группа занималась контрабандой сигарет и торговлей на черном рынке нейлоновыми чулками, на которые тогда был огромный спрос. За возможность безнаказанно действовать в советском секторе банда Бенно Блюма устраняла тех, кто был политически неугоден русским. Естественно, последние это отрицали. Но Фаррух и Джамшед никогда не подвергались преследованию со стороны людей пресловутого Бенно Блюма, который сам никогда не был ни задержан, ни даже идентифицирован. И советская власть, в чьем секторе в течение многих лет жили два брата, ни разу не беспокоила их.

На заседаниях Совета союзников молодой Фаррух Дарувалла столкнулся с ярым неприятием, исходившим от британского переводчика. Фаррух вел стенограмму протокола повторного расследования изнасилования и убийства Анны Хеллейн, когда обнаружил ошибку в переводе, на что тут же указал переводчику.

Двадцатидевятилетняя жительница Вены Анна Хеллейн, социальный работник, была снята с поезда русским охранником на контрольно-пропускном пункте у моста Стрейрегг на американско-советской демаркационной линии; там она была изнасилована и убита, а тело было оставлено на рельсах и позднее обезглавлено поездом. По словам венской свидетельницы всего этого, местной домохозяйки, она не сообщила о случившемся, поскольку была уверена, что фройляйн Хеллейн была жирафом.

– Простите, сэр, – сказал британскому переводчику молодой Фаррух, – вы сделали небольшую ошибку. Фройляйн Хеллейн по недоразумению названа жирафой.

– Но так сказала свидетельница, приятель, – ответил переводчик. И добавил: – Мне плевать, если мой английский поправляет какой-то темнокожий.

– Я поправляю не ваш английский, а ваш немецкий, сэр, – сказал Фаррух.

– На немецком языке так и есть, приятель, – сказал британский переводчик. – Домохозяйка назвала ее «чертова жирафа»!

– Nur Umgangssprache[28], – сказал Фаррух Дарувалла. – Это всего лишь оборот речи; жирафа на берлинском жаргоне означает проститутку. Свидетельница приняла фройляйн Хеллейн за шлюху.

Фарруха едва ли задели выпад британца и это слово «темнокожий», – по крайней мере, с точки зрения расового признака слово было применено правильно. Несомненно, что это было вдвойне менее оскорбительно, чем быть принятым за венгерского цыгана. И своим смелым вмешательством молодой Дарувалла предотвратил Совет союзников от совершения неловкой ошибки; следовательно, в официальный протокол не было занесено, что свидетельница изнасилования, убийства и обезглавливания фройляйн Хеллейн ошибочно приняла жертву за жирафу. Вдобавок ко всему прочему погибшая от насилия была таким образом ограждена от дальнейшего надругательства.

Но когда молодой Фаррух Дарувалла осенью 1955 года вернулся в Индию, этот эпизод был такой же частью истории, как и его, Фарруха, прошлое; домой он приехал отнюдь не самоуверенным молодым человеком. Притом что восемь лет, прожитых за пределами Индии, прерывались коротким визитом на родину летом 1949 года, в середине бакалавриата, этот визит едва ли подготовил Фарруха к той сумятице, с которой он столкнется шестью годами позднее, когда, вернувшись «домой», навсегда почувствует себя в Индии чужаком.

Он привык чувствовать себя чужаком; Вена подготовила его к этому. А несколько его приятных визитов в Лондон, чтобы повидать сестру, были омрачены одной его поездкой, когда он оказался в Лондоне вместе с отцом – того пригласили выступить в Королевском колледже хирургов: это считалось большой честью. Для индийцев и других представителей бывших британских колоний было навязчивой идеей стать членами Королевского колледжа хирургов; старый Лоуджи был чрезвычайно горд своим членством, то есть «Ч», как это называли. «Ч» для молодого доктора Даруваллы, который тоже станет Ч. К. К. Х., только Канады, будет значить гораздо меньше. Но когда Фаррух оказался на лекции своего отца в Лондоне, старый Лоуджи решил отдать должное американскому основателю британской ортопедической ассоциации – знаменитому доктору Роберту Бэйли Осгуду, одному из немногих американцев, покорившему британское высшее образование, – и вот