Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако старый Лоуджи не признал роман. Он разнес его как морально противоречивый – как «полную мешанину добра и зла», по его словам. Во-первых, Лоуджи утверждал, что лейтенант, который предает смерти священника, изображен человеком цельным, человеком с высокими идеалами. Тогда как священник – абсолютная мразь, развратник и пьяница, наплевавший на свою незаконнорожденную дочь.
– Такого человека следует предать смерти! – воскликнул старший Дарувалла. – И не обязательно потому, что он священник!
Фаррух был горько разочарован столь примитивной реакцией на роман, который он так любил, что уже перечитал раз пять или шесть. Он намеренно задел отца, сказав, что его доводы удивительно совпадают с нападками на эту книгу Римско-католической церкви.
Это было начало лета и сезона дождей в 1949 году.
Застрявший в прошлом
И вот появляются персонажи, представляющие собой киношную нечисть, голливудскую накипь, съемочную слизь вышеупомянутых «беспринципных и трусоватых бездарей». К счастью, они второстепенные персонажи, но настолько неприятные, что их введение откладывалось до тех пор, пока это было возможно. Кроме того, прошлое уже совершило свое нежелательное вторжение в повествование; младший доктор Дарувалла, которому было не привыкать к нежелательным и длительным вторжениям из прошлого, все это время сидел в Дамском саду клуба «Дакворт». Прошлое навалилось на него с такой печальной тяжестью, что он и не прикоснулся к своему большому «Кингфишеру», ставшему непотребно теплым.
Доктор понимает: он должен, по крайней мере, встать из-за стола и позвонить жене. Ему следует сразу же рассказать Джулии о бедном мистере Лале и об угрозе любимому Дхару: «БУДУТ НОВЫЕ УБИЙСТВА ЧЛЕНОВ КЛУБА, ЕСЛИ ДХАР ОСТАНЕТСЯ ЕГО ЧЛЕНОМ». Фаррух должен также предупредить ее, что Дхар возвращается домой на ужин, не говоря уже о том, что сам он обязан как-то объясниться с женой относительно своей трусости; она, несомненно, сочтет его трусом, оттого что он не сообщил Дхару огорчительных новостей, – а ведь доктор Дарувалла знает, что со дня на день в Бомбее ожидается близнец Дхара. Тем не менее он не может ни глотнуть пива, ни даже подняться со стула, как если бы и его забили до смерти клюшкой, что раскроила череп бедного мистера Лала.
И все это время мистер Сетна наблюдает за ним. Мистер Сетна беспокоится за доктора – он никогда еще не видел, чтобы тот не прикончил «Кингфишер». Младшие официанты перешептываются – они должны поменять скатерти на столах в Дамском саду. Обеденные скатерти, цвета шафрана, сильно отличаются от скатертей для ланча, алых тонов. Но мистер Сетна не позволит им мешать доктору Дарувалле. Он не такой, каким был его отец, уж мистер Сетна знает, но лояльность мистера Сетны к Лоуджи распространяется не только на прах последнего и не только на детей Лоуджи, но даже на этого таинственного светлокожего мальчика, которого, как мистер Сетна не раз слышал, Лоуджи называл «мой внук».
И мистер Сетна столь верен имени Дарувалла, что не потерпит сплетен на кухне. Там есть, например, пожилой повар, который клянется, что так называемый внук – это тот самый белый актер, что расхаживает перед ними, как Инспектор Дхар. Хотя мистер Сетна в частном порядке может поверить в это, вслух же он яростно стоит на том, что это неправда. Если младший доктор Дарувалла утверждает, что Дхар ему не племянник, не сын – а так он и сказал, – то для мистера Сетны этого достаточно. Он решительно заявляет работникам кухни, а также всем официантам, включая и младших: «Мальчик, которого мы видели со старым Лоуджи, – это был кто-то другой».
А теперь с полдюжины младших официантов перетекают в меркнущий свет Дамского сада, мистер Сетна молча управляет ими своим пронзительным взглядом и мановением руки. На столе перед доктором Даруваллой рядом с вазой цветов и теплым пивом только несколько блюдец и пепельница, Каждый помощник официанта знает свою задачу: один берет пепельницу, а другой снимает скатерть, точно следуя за мгновением, когда мистер Сетна подхватит с нее отвергнутое пиво. Тем временем трое других младших официантов меняют алую скатерть на шафранную; та же самая ваза с цветами возвращается на стол, но уже с другой пепельницей. Доктор Дарувалла поначалу не замечает, что мистер Сетна заменил теплый «Кингфишер» на холодный.
Только после исчезновения официантов доктор Дарувалла наконец отмечает, что сумрак смягчил в Дамском саду яркость розовых и белых бугенвиллей и что его наполненный до краев бокал «Кингфишера» покрылся бисером испарины; само стекло столь влажное и прохладное, что, кажется, притягивает к себе его руку. Пиво такое холодное и колкое, что он делает долгий благодарный глоток, а потом еще и еще. Он пьет до дна, но так и остается сидеть за столом в Дамском саду, как будто ждет кого-то, пусть даже он знает, что самого его ждет дома жена.
На какое-то время доктор забывает пополнить пивом свой стакан; затем наполняет его. Эта бутылка пива, объемом в двадцать одну унцию, слишком велика для карликов, вспоминает Фаррух. Затем на его лице появляется выражение, которое лучше бы поскорее исчезло. Но оно так и застывает, неподвижное и отстраненное и такое же горькое, как послевкусие от пива. Мистер Сетна узнает это выражение; ему сразу становится ясно, что прошлое позвало назад доктора Даруваллу, и по горечи, написанной на лице доктора, мистер Сетна знает, что это за прошлое. Это все те киношники, знает мистер Сетна. Они снова вернулись.
5
Паразиты
Обучение кинобизнесу
Режиссер Гордон Хэтэвей встретит свою кончину на шоссе Санта-Моники, но летом 1949-го он был свидетелем гаснущего интереса к его кинофильму о частном сыщике. Однако это воспламенило его давно дремавшее желание сделать то, что называется «качественной» лентой. Таковой лента не станет. Хотя режиссер сумеет снять фильм, преодолев серьезные напасти, фильм так и не выйдет на экраны. Пережив «короткий роман с качеством», Хэтэвей в отместку вернется к более скромному жанру под названием «П. И.»[30], где его будет
