Сын цирка - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проще говоря, Промила Рай захотела, чтобы ее племянник-актер Субодх получил роль в фильме; она также хотела, чтобы неполовозрелый Рахул был на подхвате на этой творческой площадке. Несформировавшаяся сексуальность безволосого где не надо мальчика, по-видимому, сделала его маленьким любимцем галифорнийцев[29]; они сочли его способным переводчиком и бойким мальчиком на побегушках. Что же эти представители Голливуда хотели от Промилы Рай в обмен на творческое использование ее племянников? Они хотели доступа в частный клуб – в спортивный клуб «Дакворт», у которого была высокая репутация даже среди отбросов общества, а еще чтобы какой-нибудь доктор лечил их болезни. На самом деле это был лишь их ужас перед всеми возможными недугами Индии, которые придется отслеживать, ведь у этой братии поначалу не было никаких даже мало-мальских недугов.
По возвращении домой молодой Фаррух был в шоке от этой ни на что не похожей деградации отца; его мать сгорала от стыда, видя, в какой отвратительной компании оказался его отец, и полагая, что им бессовестно манипулирует Промила Рай. Дав этому американскому киномусору свободный доступ в клуб, старый Лоуджи (он был председателем уставного комитета) нарушил священный закон даквортианцев. До этого гости членов допускались в клуб, только если они приходили и оставались там вместе с его членом, но старший Дарувалла был настолько увлечен своими новыми друзьями, что оформил для них специальные привилегии. А, скажем, нежелательный на съемочной площадке сценарист, у которого Лоуджи хотел всему научиться, этот чуткий художник и изгой, фактически превратился в завсегдатая клуба «Дакворт», став постоянным поводом для препирательств между родителями Фарруха.
Часто неловко обнаруживать супружеское сю-сю-сю и ми-ми-ми у пар, которым небезразличен их социальный статус. Мехер, мать Фарруха, была известна тем, что публично кокетничала с его отцом. Поскольку в ее отношении к мужу не было ничего вульгарного, Мехер Дарувалла считалась среди даквортианцев исключительно преданной женой; поэтому, когда она перестала источать игривые любезности в адрес Лоуджи, внимание к ней со стороны клуба «Дакворт» только усилилось. Всем стало ясно, что Мехер в конфликте с Лоуджи. К стыду молодого Фарруха, весь «Дакворт» проявил крайний интерес к этой очевидной напряженности в отношениях между достойными супругами.
Значительную часть своей летней программы Фаррух намеревался посвятить подготовке родителей к тому, что оба их сына влюблены в сказочных сестер Зилк – «девочек Венского леса», как называл их Джамшед. Фаррух вдруг осознал, что конфликт его родителей может создать неблагоприятную атмосферу для обсуждения какой бы то ни было влюбленности, не говоря уже о том, что им может не понравиться намерение их единственных сыновей жениться на венских католичках.
Летнее возвращение Фарруха домой, с целью провентилировать эту тему, было примером того, насколько успешно Джамшед манипулирует своим младшим братом. С Фаррухом у Лоуджи было меньше интеллектуальных проблем; родителям он еще казался ребенком, и его любили почти без оговорок. А намерение Фарруха пойти по стопам отца в ортопедии, несомненно, радовало старика и делало Фарруха более подходящим, чем Джамшед, носителем предположительно неприятных вестей. Джамшед интересовался психиатрией, о которой старый Лоуджи отзывался как о «неточной науке»: он имел в виду – по сравнению с ортопедической хирургией, что уже вбило клин в отношения между отцом и старшим сыном.
Так или иначе, Фаррух понимал, что сейчас не лучшее время для оглашения темы о фройляйн Джозефине и фройляйн Джулии Зилк; с его похвалой их очарованию и добродетели придется подождать. Как и с историей их мужественной овдовевшей матери, приложившей немалые усилия, чтобы дать образование своим дочерям. Ужасное американское кино съедало беспомощных родителей Фарруха. Даже интеллектуальные искания молодого человека остались без внимания его отца.
Например, когда Фаррух признался Лоуджи, что он разделяет жгучий интерес Джамшеда к Фрейду, то старый доктор встревожился, решив, что Фаррух охладел к «точной науке» – ортопедической хирургии. Конечно, не стоило пытаться переубедить отца на сей предмет пространной цитатой из «Общих замечаний об истерических припадках» Фрейда; старый Лоуджи принял в штыки утверждение, что «истерия эквивалентна совокуплению». Кроме того, отец Фарруха напрочь отверг понятие истерического симптома как формы сексуального удовлетворения. Старого Лоуджи возмущала и концепция так называемой полиидентификации половой принадлежности, как в случае с пациенткой Фрейда, которая одной рукой пыталась сорвать с себя платье (утверждалось, что это ее мужская рука), в то время как другой рукой отчаянно прижимала платье к телу (утверждалось, что это ее женская рука).
– Это и есть результат европейского образования? – восклицал он. – Чистое безумие – придавать какой-то смысл тому, о чем думает женщина, снимая платье!
Старший Дарувалла не стал бы слушать ни слова от имени Фрейда. То, что его отец ополчился против Фрейда, было для Фарруха еще одним подтверждением жесткой интеллектуальной тирании отца, с его отставшими от времени убеждениями. Дабы дискредитировать Фрейда, Лоуджи перефразировал один афоризм великого канадского врача сэра Уильяма Ослера. Выдающийся клиницист и талантливый эссеист, Ослер был большим авторитетом и для Фарруха. Это было возмутительно, что Лоуджи взялся опровергать Фрейда при помощи сэра Уильяма; старый болван сослался на хорошо известное изречение Ослера, предупреждавшего, что изучать медицину без учебников – все равно что выходить в море без карты. Фаррух утверждал, что это половинчатое понимание Ослера и менее чем половинчатое понимание Фрейда, потому что разве не сэр Уильям также предупреждал, что изучать медицину без изучения пациентов – все равно что вовсе не выходить в море? Фрейд, в конце концов, изучал своих пациентов. Но Лоуджи стоял на своем.
Фаррух был недоволен отцом. Молодой человек покинул дом в какие-то семнадцать лет, но теперь ему было девятнадцать – он был начитан, и он повидал мир. Далеко не эталон блеска и благородства, старый Лоуджи выглядел теперь как шут. В какой-то момент Фаррух дал отцу почитать одну книгу. Это был современный роман Грэма Грина «Сила и слава», по крайней мере «современный» для Лоуджи. Это был также роман о религии, которая была (в случае Лоуджи) вроде красной тряпки перед мордой быка. Эта книга резко критиковала Римско-католическую церковь, что и послужило для Фарруха дополнительным поводом предложить ее отцу. Старик клюнул на умную наживку, особенно когда узнал, что книга осуждена французским епископатом. По причинам, которые Лоуджи никогда не трудился пояснять, он не любил французов. По причинам, которые Лоуджи пояснял слишком часто, он считал, что все религии – «монстры».
Со стороны молодого Фарруха было, конечно,
