Таящийся у порога - Говард Лавкрафт

Когда я встал, чтобы идти на кухню, я ненароком взглянул на мозаичное окно; то, что я увидел, повергло меня в шок: последние лучи багрового солнца падали на окно под таким углом, что проступающий на нем портрет был виден особенно четко — жуткое, неимоверно искаженное лицо какого-то огромного, нелепого существа; глаза — если их можно было назвать глазами — глубоко запрятаны в глазницы; ничего похожего на нос, только ноздри; круглая лысая голова, и вместо подбородка — клубок извивающихся щупалец. Словно загипнотизированный, похолодев от ужаса, я смотрел на это видение, чувствуя, как сердце сжимается от предчувствия чего-то ужасного, что вновь начало давить на меня со всех сторон, проникая в комнату через окна и стены, словно собираясь уничтожить все, до чего могло дотянуться. Одновременно с этим я почувствовал такой отвратительный, тошнотворный запах, какого не ощущал никогда прежде.

Дрожа всем телом, я все же преодолел желание закрыть глаза и броситься вон из комнаты и продолжал смотреть на окно, уверенный, что стал жертвой галлюцинации, возникшей у меня после прочтения старинных рукописей. Тем временем жуткий призрак начал бледнеть и вскоре исчез совсем, окно приняло свой обычный вид, мерзкий запах улетучился. Однако то, что случилось потом, было еще ужаснее; боюсь, что причиной этого стал я сам.

Решив еще раз убедиться, что стал жертвой иллюзии, в свое время напугавшей и моего кузена Эмброуза, я забрался на шкаф, стоявший у окна, и выглянул в окно, там, где было обычное стекло, стараясь разглядеть каменную башню, которая должна была, как обычно, вырисовываться в лучах заходящего солнца на фоне темного леса. Но, к моему невыразимому ужасу, я увидел совершенно незнакомый мне пейзаж — ничего подобного я не видел за всю свою жизнь. Едва в первый миг не свалившись со шкафа, я продолжал смотреть, приникнув к стеклу; я видел незнакомую землю, небо, в котором сверкали странные, неизвестные мне созвездия; я смутно распознал только Гиады, но столь яркие, словно они приблизились к Земле, преодолев тысячи и тысячи световых лет. Пейзаж не был застывшим, перед моими глазами происходило движение — ко мне то и дело подскакивали, делая угрожающие движения, какие-то похожие на осьминогов чудища, подлетали жуткие твари с черными кожистыми крыльями и когтистыми лапами.

Голова у меня шла кругом; отвернувшись от окна, я слез со шкафа; но едва оказавшись в привычной обстановке кабинета, я вновь захотел взглянуть на странный пейзаж, полез к окну и увидел то, что ожидал увидеть раньше, — каменную башню, деревья и заходящее солнце. Надо ли говорить, в каком подавленном состоянии спускался я на пол. Нужно было скорее записать свои впечатления, но как объяснить, что я видел? Эмброузу я решил ничего не рассказывать; он мне сразу поверит и может разволноваться, а это опасно для его здоровья. Если же я действительно видел незнакомый пейзаж, то какое это место, какой уголок Вселенной?

Я еще немного постоял возле окна, слабо надеясь вновь увидеть жуткую метаморфозу, однако ничего не произошло. Из задумчивости меня вывел голос кузена, который звал меня ужинать; крикнув в ответ, что иду, я вышел из кабинета, напоследок бросив осторожный взгляд на темнеющее окно, и направился на кухню, где меня ждал Эмброуз.

— Нашел что-нибудь в книгах? — спросил он.

Что-то в его голосе заставило меня насторожиться. Взглянув ему в лицо, я увидел, что кузен настроен если не враждебно, то, во всяком случае, не дружески, поэтому я решил пока не посвящать его в свои открытия. Я просто ответил, что прочитал какие-то рукописи, в которых решительно ничего не понял.

По-видимому, он остался доволен моим ответом, хотя было хорошо видно, что его что-то тревожит. За ужином мы оба молчали.

В тот вечер мы рано разошлись по своим комнатам.

Я был решительно настроен на разговор о переезде Эмброуза в Бостон, хотя бы на эту зиму. Увидев за окном падающие хлопья снега, я понял, что этот разговор нельзя откладывать надолго; впрочем, сначала мне нужно было убедиться, что кузен вменяем и не станет проявлять агрессивность.

Было очень тихо; за окном едва слышно шуршал снег, и вскоре я уснул. Среди ночи меня разбудил какой-то звук, который я принял за звук хлопнувшей двери. Я сел на постели и прислушался, но ничего не услышал; опасаясь, что мой кузен вновь начал ходить во сне, я встал, вышел из своей спальни и подошел к его комнате. Толкнув дверь, я убедился, что она не заперта; я тихо вошел в комнату кузена; впрочем, я мог не опасаться разбудить Эмброуза — его там не было. Моим первым желанием было броситься за ним, однако, немного подумав, я отказался от этого, поскольку на снегу остались бы мои следы; будет лучше, если утром я просто сам пройду по его следам, благо снегопад уже прекратился. Я зажег спичку и взглянул на часы: было два часа ночи.

Я уже собрался вернуться в свою комнату, как внезапно услышал новый звук — это была музыка! Прислушавшись, я уловил что-то вроде звучания флейты; музыка играла тихо, ее сопровождало какое-то то ли гудение, то ли равномерное постукивание; вскоре я различил человеческий голос. Мне показалось, что звуки доносятся с запада, поэтому я открыл окно, чтобы в этом убедиться; затем снова его закрыл. Теперь я был просто обязан разыскать своего кузена и выяснить, что он делает, во сне или наяву, но меня остановила осторожность — и мысли о том, что случилось с теми, кто занимался подглядыванием в ночном лесу.

Я вернулся в свою комнату и лег в постель, решив дождаться возвращения Эмброуза; я очень за него боялся. Он вернулся примерно через два часа; я услышал, как негромко хлопнула дверь, затем с лестницы донеслись громкие шаги. Он ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь; в доме наступила тишина. Затем в лесу послышалось уханье совы, которое внезапно оборвалось, и дом вновь погрузился в тишину.

Утром, когда Эмброуз еще спал, я вышел на улицу через парадную дверь — тогда как кузен выходил ночью через черный ход — и намеренно сделал большой крюк, чтобы не сразу идти по его следам, которые я нашел далеко в лесу; как я и думал, они вели в сторону башни на маленьком острове. Снега выпало примерно на дюйм; этого было достаточно, чтобы цепочка следов была отлично видна — на что я и рассчитывал. Как я уже говорил, следы вели к башне, а поскольку Эмброуз проделал в крыше дыру, туда нападал снег, поэтому я смог увидеть, что кузен поднимался вверх по ступенькам, ведущим под самую крышу. Без малейшего колебания я последовал за ним и вскоре очутился на площадке, где ночью стоял Эмброуз и откуда открывался вид на наш дом, который четко вырисовывался на фоне восходящего солнца. Я опустил глаза, чтобы выяснить, чем кузен занимался возле башни, и вдруг увидел на снегу какие-то странные следы. Я смотрел на них несколько секунд, не в силах понять, что это такое, но сердце у меня сжалось от дурных предчувствий. Быстро спустившись по лестнице, я вышел из башни и подошел к следам.