Таящийся у порога - Говард Лавкрафт

— С таким же успехом можно «заразить» места и добром? — сказал я.

— Я бы предпочел термин «некая сила», — улыбнулся доктор Харпер. — Вполне вероятно, что в доме Биллингтонов продолжает жить некая сила или память о насилии. Да полноте, мистер Бейтс, вы же испытали ее на себе.

— Верно.

Он слегка вздрогнул, но затем вновь улыбнулся.

— В таком случае мне больше нечего вам сказать.

— Напротив, мне бы очень хотелось знать, как вы можете объяснить этот феномен. В доме сами стены словно источают зло, и я не знаю, что с этим делать.

— Значит, в нем когда-то совершилось злодеяние; вот откуда взялись страшные рассказы о Ричарде и Элайдже Биллингтонах. А что вы чувствовали, мистер Бейтс?

Я не мог в точности передать свои ощущения; я сказал, что внезапно начал испытывать неимоверный ужас — впервые в жизни. Доктор Харпер слушал меня, не прерывая; когда я закончил свой краткий рассказ, он на некоторое время задумался.

— А какова была реакция мистера Дьюарта? — наконец спросил он.

— О, из-за этого я и приехал, — сказал я и вкратце поведал доктору о странной двойственности характера моего кузена.

Выслушав меня, доктор Харпер вновь погрузился в размышления; наконец он высказал свое мнение: совершенно очевидно, что дом и лес оказывают на моего кузена «дурное влияние», и лучше всего на некоторое время переселить его в какое-нибудь другое место — «скажем, на одну зиму», — чтобы проверить, как он себя поведет. Куда бы его отправить?

Я ответил, что могу пригласить его к себе в Бостон, но добавил, что хотел бы воспользоваться возможностью и взять с собой кое-какие старинные книги из фамильной библиотеки Биллингтонов. Если кузен согласится, у меня будет достаточно времени на их изучение. Однако, как мне кажется, он не захочет провести зиму в Бостоне, если только мне не удастся его уговорить, воспользовавшись очередной переменой его настроения. На это доктор Харпер твердо заявил, что Эмброуза нужно непременно увезти подальше от усадьбы — для его же пользы, особенно после ужасных событий, произошедших недалеко от нее.

Попрощавшись с доктором Харпером, я вышел на улицу и стал ждать Эмброуза, греясь под лучами осеннего солнца. Кузен пришел чуть позже назначенного срока, в самом мрачном расположении духа, поэтому из города мы выехали молча; наконец он спросил, виделся ли я с доктором Харпером. Он не стал спрашивать, о чем мы говорили, а я не стал ему об этом рассказывать, ибо он мог обидеться — и не только обидеться, — узнав, что мы среди прочего беседовали о нем. Таким образом, до самого дома мы доехали в молчании.

День клонился к вечеру; кузен решил заняться приготовлением ужина, а я отправился в библиотеку. Книг было много, поэтому я никак не мог выбрать те, которые посоветовал бы Эмброузу прихватить при отъезде в Бостон; я просматривал их одну за другой, пытаясь отыскать слова, которые часто повторялись бы в разных документах и текстах и могли бы оказаться ключом к решению проблемы. Многие книги оказались хрониками исторических событий или генеалогическими документами, связанными с данным районом или проживавшими в нем семействами; однако в основном это были обычные церковные записи, субсидированные отдельными членами семейств, или целыми семействами, или какой-нибудь организацией и представлявшие интерес разве что для студентов, изучающих генеалогию, поскольку многие были снабжены роскошными иллюстрациями фамильных древ. Но были здесь и другие книги, совсем не церковные, потрепанные, в старых кожаных переплетах. Некоторые из них были написаны на неизвестных мне иностранных языках, некоторые на латыни, некоторые — на староанглийском, готическим шрифтом, а некоторые представляли собой переписанные, а затем переплетенные отрывки из древних манускриптов. Именно эту группу текстов я начал просматривать особенно внимательно.

Сначала я думал, что выписками занимались сами Ричард или Элайджа Биллингтоны, но, бегло просмотрев записи, понял, что ошибся, поскольку многие тексты были переписаны коряво и явно человеком малограмотным, в то время как Биллингтоны, насколько мне известно, были людьми хорошо образованными. Более того, вскоре я обнаружил пометки, сделанные, судя по всему, Элайджей. Ничто не указывало на то, что книги принадлежали Ричарду; вместе с тем они могли быть его собственностью, поскольку казались очень старыми, и, хотя на них отсутствовал год издания, было видно, что написаны они задолго до появления на свет Элайджи.

Выбрав томик поменьше, я принялся его просматривать. Название на обложке отсутствовало; сама обложка была изготовлена из мягчайшей кожи, подозрительно напоминавшей человеческую; на первой странице, без всяких преамбул, значилось: «Аль Азиф — Книга Араба». Я быстро перелистал страницы, исписанные отдельными фразами, взятыми из разных текстов; одни отрывки были на латыни, другие — на древнегреческом. Некоторые страницы рукописи имели следы загибов и пометки: «Бр. музей», «Нац. библ.», «Уайденер», «Унив. Буэнос-Айреса», «Сан-Маркос». Как я вскоре понял, кто-то отмечал местонахождение архивов, где были найдены тексты, из которых потом выписывались отрывки, — знаменитые музеи, библиотеки и университеты Лондона, Парижа, Кембриджа, Буэнос-Айреса и Лимы; выписки были сделаны разными почерками, что указывало на работу целой группы людей и доказывало, что кто-то — возможно, сам Элайджа — отчаянно нуждался в этих текстах и, видимо, платил людям за переписывание отдельных особенно редких фрагментов, которые затем аккуратно переплетались. Было видно, что тексты собраны далеко не полностью, хотя кто-то явно пытался привести их в какую-то систему, складывая в определенном порядке страницы, присланные со всего мира.

Просматривая страницы во второй раз, теперь уже внимательнее, я впервые обратил внимание на имя, которое упоминалось в связи с событиями в Биллингтонском лесу, и задержался на странице, исписанной мелким ученическим почерком. Придвинувшись ближе к свету, я начал читать.

«Не думайте, что человек — старейший или последний Хозяин Земли; нет, жизнь и материя существуют не сами по себе. Властители были, есть и будут. Не в пространствах, известных нам, а между ними ходят Они, спокойные и величественные, не имея размеров, невидимые. Йог-Сотот знает путь, Йог-Сотот — это сам путь. Йог-Сотот — ключ и страж ворот. Прошлое, настоящее, будущее — что было, есть и будет — все это Йог-Сотот. Он знает, где Властители разорвали прошлое и где разорвут время, чтобы приходить в наш мир, пока не замкнется Круг. Йог-Сотот знает, почему никто не может Их остановить, когда Они идут. Смертные узнают Их по запаху, который кажется им странным, словно его издает древнее существо; ни один смертный не знает, как Они выглядят, если только Они не приобретают черты тех, кого когда-либо встречали; Им трудно сохранять эти черты, но трижды ужаснее приходится тому, кто отдал Им свое лицо; но есть среди Них и другие, не похожие на смертных, ибо Они невидимы и появляются там, где были произнесены Слова, и в Их Дни совершались ритуалы, когда Они проливали кровь. Ветер лепечет Их голосами; Земля нашептывает Их слова. Они сгибают деревья. Они поднимают волны. Они уничтожают города — ибо ни лес, ни океан, ни город не имеют от Них защиты. Кадат, что лежит в Холодной Пустыне, знает Их, а кому из смертных известен Кадат? В ледяной пустыне Юга, на затонувших островах под Океаном находятся камни, где вырезана Их печать, но кто видел замерзший город с запечатанной башней, облепленной водорослями и ракушками? Великий Ктулху Им сродни, но и он не может уследить за Ними всеми. Человеческая раса считает их мерзким злом, ибо Их руки держат людей за горло, так было с самого начала и будет до скончания веков, но никто и никогда Их не увидит; а живут Они возле самого твоего порога. Йог-Сотот — ключ к вратам, где сходятся сферы. Человек правит там, где некогда правили Они; но придет время, и Они вновь будут править там, где правит Человек. За летом приходит зима, и после зимы — лето. Они ждут, терпеливые и могущественные, ибо скоро Они воцарятся вновь, и тогда ничто не сможет Их остановить, и все подчинится Им. Те, кто знает о вратах, откроют Им путь, и сделают это правильно, и станут Им служить и исполнять Их желания; тот же, кто откроет врата по незнанию, проживет после того недолго».