Нихт капитулирен! - Сэй Алек

«И, быть может, приблизит Пёрл-Харбор», подумал он. Не все присутствовавшие были посвящены в факт существования пришельца из будущего.

На минуту в кабинете воцарилось молчание – дергать рейхсканцлера во время его мистических озарений крайне не рекомендовалось.

– Так, ну а что у нас по плебисциту в Данциге? – наконец, совершенно обыденным тоном, поинтересовался Гитлер.

– А там у нас все нормально, – отозвался молчавший доселе Геббельс. – Протоколы подсчета бюллетеней уже готовы, осталось только провести голосование. Явка составит семьдесят три процента, из них девяносто один процент выскажется за вхождение в состав Германии.

– Ну и славно, – кивнул фюрер. – Все свободны, кроме Геббельса. Идем, Йозеф, покажешь мне то, чем так хвалился.

Рейхсфюрер и рейхсминистр пропаганды и образования прошли в небольшой, всего на четыре ряда кресел, затемненный кинозал в соседней комнате. Гитлер сел в переднем ряду, а Геббельс лично встал к проектору.

По экрану замельтешили кадры, сначала пустые, без картинки, затем, в абсолютной тишине на экране появилась надпись, выполненная готическим шрифтом:

Кинокомпания UFA

представляет

фильм режиссера Лени Рифеншталь

– Музыка не помешала бы, – пробормотал Гитлер себе под нос.

И музыка, ритмичная, навивающая некоторую тревогу и предчувствие приключений, не замедлила явиться. На экране же, рассматриваемый словно через дуло нарезного оружия, появился одетый в безупречный смокинг мужчина, прошел, провожаемый невидимым стрелком (казалось, что это ты, зритель, держишь в руках нацеленное на актера оружие) до середины экрана…

– Я ведь говорил сделать фильм цветным, – недовольно произнес Гитлер не оборачиваясь.

…Резко развернулся в сторону кинозала, выхватывая пистолет, и выстрелил. Фюрер вздрогнул, картинка замерла. Экран, сверху вниз, начал закрашиваться красным цветом, словно это кровь с раны на голове заливала глаза зрителя.

– Густав Грюндгенс в роли Йозефа Бонна, агента 007! – послышалось из динамиков. – Цара Леандр в роли М. В других ролях…

На кровавой пелене, полностью поглотившей экран проступило название картины: «Казино «Ройал».

Киев, ул. Крещатик

Генералы, от комбригов до командармов 1-го ранга, самые обычные люди. Им тоже хочется порой передохнуть, отвлечься, пройтись по улицам и подышать свежим воздухом. Генералы, в конце концов, такие же простые советские люди, так что неторопливо двигающийся по улице мужчина с петлицами комкора вызывал со стороны киевлян любопытные взгляды, и не более того.

Размышляющий о неожиданно полученном от Захарова, начальника оперативного отделения Генерального штаба, предложении плюнуть на отпуск и срочно перевестись на Дальний Восток, Георгий Жуков совершал променад, прикидывая все плюсы и минусы возможного нового назначения. Он совершенно не обратил внимания на прилично одетого мужчину, оторвавшегося от чтения афиши на тумбе и стремительно догнавшего его.

Тот энергичной походкой миновал одного из лучших советских полководцев (о чем в СССР, правда, не знали) и свернул в подворотню. И лишь через несколько мгновений улицу огласил громкий женский визг – комкор, с широко распахнутыми глазами и выражением боли и изумления на грубом, мужественном лице, упал на колени и завалился на брусчатку, демонстрируя окружающим торчащую из спины рукоять финки.

Канарис счел, что Советскому Союзу будет гораздо лучше обойтись без будущего Маршала Победы. Так сказать – а мало ли что?

Граница МНР и Манчжоу-Го (окрестности высоты Палец)

Командир батальона тяжелых танков 7-ой мотоброневой бригады, майор Бохайский, рассматривал силы наступающего неприятеля в бинокль, высунувшись из башенного люка своего Т-35. Видно было плохо – дующий с северо-запада ветер прямо в спины танкистам нес дым от чадящих японских танков ТК, Йи-Го и Ха-Го, и пыль из-под копыт подходящих кавалеристов Лхагвасурэна.[28] Вид монголы имели весьма помятый – сегодня им хорошо досталось в сабельной сшибке с баргутской кавалерией. Взаимно, впрочем.

Вообще-то, сейчас батальон Бохайского должен был быть дислоцирован в районе Ленинграда, где тихонько формировалась 20-я бригада тяжелых танков, в составе формируемого 10-го танкового корпуса. Однако, в преддверии скорой войны на востоке (ну, может и не совсем войны, но серьезного конфликта), 57-й особый корпус было решено усилить батальоном самых мощных советских боевых машин. Сталин, правда, сомневался в целесообразности отправки Т-35 на берега Халхин-Гола, однако Ворошилов сумел убедить Вождя фразой: «Японцы поднаторели в строительстве линкоров. Так пускай знают, что у СССР они тоже есть – сухопутные». Мнением командования корпуса по этому поводу поинтересоваться никто не озаботился.

Когда к Улан-Удэ, по Транссибирской железнодорожной магистрали, прибыла гордость и краса харьковских танкостроителей, тяжелые танки Т-35, комдив Фекленко просто не знал, что делать с этими выкидышами танка Гротте, и не нашел ничего лучшего, как присовокупить их к расположенной на левом фланге 7-ой МББР,[29] командир которой, полковник Чистяков, долго рассматривал прибывшую технику и чесал в затылке. Еще бы – на фоне БА-6, БА-10 и БА-20 его подразделения, Т-35 казались горами. В последующие несколько дней, посмотреть на диковинки, выставленные в тылу расположения бригады, как «последняя линия бронеартиллерийской обороны», приезжали все старшие командиры корпуса, и каждый гость интересовался у майора – как он умудрился добраться до позиций своим ходом, не потеряв ни одного этого сорокапятитонного чудовища. И получали неизменный ответ – «чудом». После чего Бохайский, в очередной раз, отправлялся в батальон, где озверевшие от жары танкисты сутками напролет занимались переборкой двигателей, заменой смазки, и прочими, не менее «приятными» делами.

Доволен во всем батальоне был, пожалуй, только командир третьей роты, старший лейтенант Максим Хальсен, поволжский немец родом из Энгельса. Перед переправой на восточный берег Халхин-Гола был часовой привал, и вылезший из своей машины немец, втянув в нос аромат ковыля, мечтательно произнес: «Эх, как у нас, в саратовских степях, прямо. Словно домой попал». После чего посмотрел на реку, и добавил – «Только Волга уж больно обмельчала». Офицеры, конечно же, посмеялись, однако название «Мелкая» или «Малая Волга» к Халхин-Голу в батальоне, а затем и во всем корпусе, приклеилось намертво. Дошло даже до того, что это наименование, в переписке с Генштабом, использовал сам Штерн.

Труды танкистов не пропали даром – к сегодняшнему нападению сто процентов машин батальона были боеспособны и готовы встретить хоть черта, хоть Бога, хоть инспекцию, хоть японцев. Из всех перечисленных, правда, реализовался только второй по неприятности (после инспекции) вариант. Японцы.

6-я отдельная армия генерала Огису Рюхэя начала атаку в половине пятого утра, сразу по всей протяженности спорной территории – от озера Одом-Нур на севере, до гор Хулат-Улиин-Обо и Эрис-Улайя-Обо на юге и юго-западе.

В 6 часов 15 минут началась мощная артиллерийская подготовка и авиационный налет на советско-монгольские позиции. К счастью, разведка не прозевала японские приготовления, и комдив Фекленко успел отвести большую часть войск с первой, ложной, линии обороны и поднять истребители на перехват.

В воздухе сражение завязалось жаркое – советские И-15 и И-16 схватились с японскими Ki 10-II и Ki 27. Более опытным японским пилотам удалось связать боем эскадрильи прикрытия, и часть Ki 31 и Ki 32 смогла прорваться и сбросить свой смертоносный груз, невзирая на яростный зенитный огонь, после чего, подошел черед начала наземной операции.

В девять утра перед позициями 7-ой мотоброневой бригады появились четыре десятка Ха-Го и Йи-Го 3-го и 4-го танковых полков. Маленькие юркие танчики, за которыми следовала поддерживаемая семью ТК-ашками пехота, стремительно приближались к окопам 161-го стрелково-пулеметного батальона, намереваясь без особого труда прорваться через позиции капитана Егоркова, почитая противника деморализованным артподготовкой и авиаударами.

К большому разочарованию японских танкистов, им сегодня на собственной шкуре предстояло узнать значение излюбленной поговорки майора Бохайского «Ваши нынче не пляшут». Меткий огонь противотанковых и башенных сорокапяток довольно быстро сократил количество японской бронетехники до тридцати одной единицы, после чего бронеавтомобили перешли в контратаку, а подошедшие час спустя Т-35 довершили разгром первой волны наступления.

Собственно, в этот раз повоевать танкистам Бохайского почти не довелось – увидав приближающихся бронированных исполинов, поливающих врага огнем из 76,2-мм и 45-мм пушек да 7,62 пулеметов, японцы попытались было проверить их на прочность своими бронебойными снарядами, однако 57-и миллиметровые Тип 90 и 97 на Йи-Го и 37-и миллиметровые Тип 94 на Ха-Го (не говоря уже о 6,5-мм пулеметах шедших с пехотой «Токубецу Кенинся») и против БТ-5 были слабоваты, а тридцатимиллиметровая броня тяжелых танков оказалась им и вовсе не по зубам. Видя количественное и качественное превосходства противника, японский командир очень быстро решил, что пора предпринимать отступление, пока от его бронетехники хоть что-то осталось, что и было исполнено со всей возможной поспешностью.