Слово Оберона - Марина Дяченко

— Вы бы согласились жениться на принцессе? На прекрасной, умной, красивой, доброй… — мой голос дрогнул. Я кривила душой.

— Ну, конечно, согласился бы, — прервал меня принц. — Только какая разница? Я обречён навечно…

— Ничего вы не обречены.

— Я состарюсь в этой клетке…

— Ничего вы не состаритесь! — я заговорила громче, мой голос запрыгал от стены к стене. — И почему вы сдаётесь, я не понимаю? Я сейчас уйду…

— Ты уйдёшь?!

— Уйду, — я вся подобралась, не давая жалости опутать меня и погасить волю. — И вернусь! Я освобожу вас, мы пойдём за Печать…

Принц смотрел на меня грустными глазами, как зверь в зоопарке:

— Тебе не выбраться из замка.

— Выбраться!

— Ты заблудишься и умрёшь от голода и жажды.

— Не умру!

— Или тебя схватят, и тогда будет ещё хуже.

— Не схва… — голос у меня осип, и коленки задрожали. — Пусть лучше схватят, чем вот просто так сидеть! И ещё… я должна исполнить королевское Обещание.

— Разве ты его давала? Разве тебе его исполнять?

Стало тихо-тихо, только шуршали смужелицы.

— Спасибо за угощение, — сказала я наконец. — Теперь мне надо идти. До свидания.

Сначала по стенам прыгали бледные отсветы огня — горела свеча Принца-пленника. Потом он задул свечу, и стало темно.

Я спустилась до самого низа. Оглянулась, пытаясь припомнить, откуда пришла. Безуспешно: все коридоры казались одинаковыми.

Куда теперь?

Ещё можно было вернуться. Без оружия, без ключа, без друзей — на что мне рассчитывать?

Я всхлипнула и зашагала по коридору — наугад. Я шла, и шла, и шла, и нарочно громко топала — если здесь ходит патруль, пусть он меня услышит. А если под замком затаился Максимилиан — ещё лучше, мне давно хочется взглянуть в его чёрные бессовестные глаза. А если…

Мне зажали рот, подхватили и понесли. Задыхаясь и сопя, я начала последнюю битву за свою жизнь — локтями, когтями, зубами и пятками.

Противник был несоизмеримо сильнее. Вот меня скрутили и куда-то волокут, я видела только каменный пол и быстро ступающие сапоги. Очень знакомые сапоги с голенищами, пришитыми к штанам. Уйма!

Я вступила в бой с новой силой. Бесполезно — он мог одной рукой прихлопнуть десяток Лен. Но я всё равно выворачивалась, теряя силы, уже зная приблизительно, что меня ждёт впереди. Если бы враг — было бы не так обидно! Но предатель…

Уйма замедлил шаг. Остановился. Я чувствовала, как ходят его бока, но не слышала дыхания.

— Зачем ты удрала?

Я попыталась укусить его за ладонь. Проще цапнуть яблоко, висящее на верёвке.

— Теперь я знаю, как выйти из замка. И ключ от Печати у меня.

От неожиданности я перестала вырываться.

— Твой посох в надёжном месте. Сейчас сменится вечерняя стража — и заберём.

Я неподвижно, как тряпочка, висела в его руках.

— Принц-пленник в замке. В подземелье. Спрятан. Чтобы его освободить, нужно взять замок приступом. Принц-деспот покорится победителю.

Я перевела дыхание.

— Я знаю, как найти Принца-саламандру, — он наконец-то отнял руку от моего лица. Осторожно поставил на ноги. Я пошатнулась и схватилась за стенку.

Уйма ещё больше оброс щетиной. Исхудал. Но жёлтые глазищи горели как ни в чём не бывало.

— Как я могу тебе доверять? — спросила я, пытаясь выпрямить спину.

— Как себе, — Уйма посмотрел удивлённа. — Ты что, не поняла ничего?

— Не поняла, — я отвернулась. Накатило такое облегчение, что я боялась зареветь или грохнуться в обморок.

— Ну так пошли, — он осторожно выглянул за ближайший угол.

— Тут где-то Максимилиан…

— Я знаю, — беспечно отмахнулся людоед. — Я его встретил.

Глава 17

Достоинства Уймы

Человеку легко сказать: «Это было самое счастливое утро в моей жизни». А потом наступает ещё одно счастливое утро, и опять хочется так сказать. Но вот, честное слово, сколько я живу — счастливее утра не припомню. Даже в день рождения.

Я проснулась на подстилке из травы и сразу увидела, как солнце пробивается сквозь ветки. И вокруг было светло, птицы чирикали, зелёные стебли пригибались от росы, и крупные капли блестели на моём белом посохе. А чуть дальше, в ложбинке, сидел спиной ко мне Уйма и жарил что-то на вертеле. Пахло дымком и шашлыками.

При виде Уймы моё счастье немножко вздрогнуло. Как дрожжевое тесто, если его тряхнуть. Людоед где-то потерял кольчугу и панцирь — зато теперь на нём была прекрасная кожаная куртка со множеством карманов, шнурков и заклёпок. С кого он только снял такую?

По другую сторону костра сидел Максимилиан, бледный и обиженный. Его руки были связаны крепче прежнего. При виде пленного некроманта на душе у меня снова сделалось спокойно.

— Доброе утро, Лена, — сказал Уйма, не оборачиваясь.

Потягиваясь, я подошла к костру. Максимилиан зыркнул на меня чёрным взглядом и снова потупился.

— Привет, — я улыбнулась немножко натянуто.

— Завтрак готов, — Уйма в последний раз повернул вертел. — Для всех, кроме некромантов и предателей.

— Сам ты предатель, — сказал Максимилиан.

Я уселась рядом с людоедом. Мне было неловко. Я не могла к нему привыкнуть — к новому Уйме.

Мясо было не чета тем жёстким тушкам, которыми нас потчевал Принц-деспот. Всё-таки людоеды знают толк в кулинарии.

— Уйма… — мне не хотелось говорить при Максимилиане. — Можно тебя на минутку?

Людоед вытер рот волосатой лапищей и поднялся. Мы отошли шагов на сто — отсюда был виден замок вдалеке и широкая накатанная дорога у подножия холма.

— Как ты его поймал? — спросила я шёпотом. — Он ведь по-настоящему большой колдун. Я сама видела.

— Колдун, — Уйма кивнул. — Только он мальчишка. Щенок. А я мужчина.

— Но ты не волшебник…

— Лена, — жёсткий рот Уймы чуть изогнулся в улыбке. — Я сын вождя и вождь. Я водил наше племя на Шакалов и на Угробов. Что мне один сопливый некромант?

Мы помолчали. Уйма поглядывал на дорогу, сыто, расслабленно — и в то же время зорко.

— А как тебе удалось выудить ключ у Принца-деспота?

— Я ему не давал ключ.

— Что?!

— Я ему дал будто-бы-ключ. Мой палец. Жритраву, он долго будет возиться на выходе.

— У меня в кармане был отпечаток твоего пальца?!

Уйма вздохнул:

— Ключ надо беречь. Ты его уберегла?

— Ты меня обманул!

— Мы живые? Живые. С ключом? С ключом. Двух принцев нашли. Ищем третьего. Чего ещё?

Я посмотрела на Уйму. Он был спокоен, как слон. Как хладнокровный сытый людоед.

— Ты… — вопрос уже вырвался, я не могла его удержать. — Ты в самом деле ел людей?

Уйма медленно перевёл взгляд на меня. Я прикусила язык.

— Врагов, — медленно сказал Уйма. — Людей не ел. Врагов.

— Но враги тоже люди!

— Кто тебе сказал?

— Все знают!

Он хмыкнул:

— Тебя кто-то обманул. Везде, в любом мире. В Королевстве. Здесь. В твоём мире, где люди летают на железных птицах и знают обо всём, что происходит на свете. Везде враги — это враги. Их готовы есть. И танцевать на их могилах.

— Нет, Уйма! — я снова почувствовала себя слабой. — Нет! Ведь и Оберон твой враг. И Гарольд… и… — я не договорила.

Уйма поднял мохнатые брови.

— Оберон, — сказал он задумчиво. — С тех пор, как появилось Королевство, все не знают и спрашивают. Оберон отпускал наших людей из плена. Они топили его корабли. Он снова ловил и снова отпускал. Потом он посадил вождей в тюрьму. Меня. Моего отца. Пригнись.

Он положил мне ручищу на голову, и я рухнула в траву. По дороге пылил обоз — пять телег одна за другой, лошади, погонщики, жеребята.

— Торговый путь, — пробормотал Уйма, лёжа рядом со мной. — Нам нужны деньги. Надо кого-то ограбить.

— Но у нас же есть… — я замялась. — Короче, то, что ты отобрал у Максимилиана.

— Отдал в замке кое-кому. Надо было.

— Взятка, что ли?

— Я не знаю, что такое «взятка»… У Оберона есть то, чего больше ни у кого нет. Если бы он был вождём нашего племени, его давно побили бы и прогнали. Но он — Оберон. Как можно быть с такой слабостью — таким сильным? Многие спрашивают.

— С какой слабостью?

Уйма смотрел вслед обозу.

— У него нет врагов, — сказал он наконец.

— Не может быть. Пираты, кочевники… людоеды, — я понизила голос.

Уйме на нос сел комар. Людоед отмахнулся одним пальцем. Комар, контуженный, упал в траву.

— У него — нет — врагов. Нет никого, кого бы он съел. На чьём бы трупе хотел попрыгать.

— Это что, слабость?

Уйма, казалось, меня не слушал.

— Если бы я был Оберон, я бы сперва дал Обещание. Для пользы дела. А потом отправил бы этих принцесс на поле, свёклу пропалывать. И выдал замуж за рыбаков.

— Тогда бы ты не был Оберон, — сказала я тихо.

— Тогда всем было бы хорошо. И принцессам.