Операция «Wolfsschanze» - Степан Кулик

– Угу… Кто о чем, а монахи о бабах, – коротко хохотнул Семеняк, сводя неожиданно становящийся чересчур серьезным разговор к шутке. Не такая это простая тема, чтобы на ходу и в двух словах… Тут надо долго и обстоятельно. И не на сухо. – Не о том думаешь, Томусь. Я вообще-то на ум намекал, смекалку мужскую. А ты все об одном… Но можно и о развлечении подумать. Мы вот с товарищем председателем решили оборотня поймать. А кто во всем Залесье лучший следопыт?

– Оборотня? – присвистнул однорукий и виновато покосился на костел. – А нех же то шляк трафи!.. Я, честно говоря, не верил. Но если уж вся городская власть в полном составе на него охоту открыла… значит, правду бабы сказывают. Вернулся архитектор. И поскольку в роду Якалов никто не выжил, будет сгонять злость на каждом, кто подвернется.

– Кудлатый, хоть ты не начинай глупости молоть! – воскликнул Квасневский. – Какой, к чертям собачьим, архитектор?! Лесовики разбойничают! А чтоб побольше жути нагнать и милицию со следа сбить, пустили слух про упыря!

– Может, и так, а может, и нет, – пожал плечами Томаш. – Пока сам не увижу и руками… – запнулся и дернул щекой, – рукой останки не потрогаю, спорить не стану. Но сказывают, от трупов мало что остается. А то и вовсе бесследно люди пропадают.

– Ну, так садись в машину, Фома-неверующий, – распахнул дверцу Игорь Степанович. – За твоими глазами мы и заехали. А по пути к фольварку и о других делах потолкуем. Рановато ты в запас уходить собрался. Вон, давеча Трубочист сказывал, что война еще не окончена. И похоже, прав он. Придется еще повоевать…

– Коменяж? Живой? – искренне обрадовался Лесняк. – А мы уж с хлопцами похоронили… Я и свечку…

– Это не страшно. Хуже, когда человека помянуть некому… Поехали, что ли?

Томаш взглянул на небо, потом перевел взгляд на крест на куполе костела и перекрестился. Неловко. Левой рукой.

– Полнолуние… Упырю оно без разницы, а если оборотень, то… – Лесняк взялся за дверку, посмотрел на автомат в руках Остапчука, подумал и шагнул назад. – Э, нет. Так не годится. Погодите, я быстро.

Томаш проворно метнулся в сторожку и буквально через минуту выскочил обратно, держа в руке водочную бутылку.

– Сто граммов для храбрости? – насмешливо хмыкнул Квасневский. – Раньше ты, помнится, храбрее был.

– Святая вода, – буркнул однорукий, забираясь на переднее сиденье. – Пуля пулей, а если с нечистью столкнемся, не помешает. Ну, отцы командиры, чего ждем? Рассвета? Поехали… с Божьей помощью.

Бывшему партизану захотелось немного пофорсить, вспомнить боевое прошлое. Когда у него еще были обе руки, и он мог вот так запросто щегольнуть лихостью. И Степаныч, и Квасневский понимали его, оттого и полезли молча на заднее сиденье.

– Давай, Кудлатый. Керуй[11], – вполне серьезно прибавил председатель горсовета. – Поймаем упыря, даю слово, похлопочу о ставке следопыта при управе. Богу Божье, а не гоже здоровому… и не спорь!.. здоровому мужику на паперти тереться. Когда стране не то что рука – каждый палец на вес золота.

Лесняк промолчал. Но уже то, что острый на слово Кудлатый ничего не ответил, тем, кто его знал, говорило о многом.

Верткий «виллис», уверенно петляя по кривым улочкам, быстро проскользнул через сонный городок и примерно минут через двадцать выскочил в предместье.

Городской окраиной этот район, отведенный под фольварки, считался лишь потому, что участки по другую сторону от широкого гостинца, именуемые в народе Панским углом, были включены в земельный реестр мэрии. И налоги с нее взимались в городскую казну. А вообще эту территорию занимало несколько огромных усадьб, принадлежащих бывшим залесским богатеям. В глубине поместий угадывались очертания двух- и трехэтажных зданий. С дороги они казались пряничными домиками.

Война и в частности, та самая массированная бомбежка секретного объекта и тут внесла свои правки в архитектурный ансамбль Панского угла. С одним исключением. Если фольварк Якалов советские бомбардировщики на самом деле превратили в груду щебня, то соседние дома (спасибо корректировщикам) пострадали только частично. Ближайшие соседи щерились дырами в крышах и выбитыми окнами. А те, что подальше, хотя бы через ряд, – еще вполне годились для жилья. Именно в них, брошенных хозяевами, нашли временное пристанище жители городка, чьи дома были уничтожены или серьезно пострадали во время боевых действий.

Вот только усадеб уцелело всего четыре, а семей в Залесье, оставшихся без крыши над головой, оказалось больше четырех десятков. Поэтому чопорные особняки сперва по собственному почину бездомных, а потом и с одобрения народной власти временно превратились в общежития. Пока люди не обзаведутся личным жильем.

Так что нравы в Панском углу сейчас царили почти как в цыганском таборе. И несмотря на поздний час, гам в округе стоял, будто на ярмарке ближе к закрытию, когда покупатель уже схлынул и продавцы начинают больше между собой переговариваться, нежели торговать… не покидая насиженных мест с товаром.

Всякий, кого интересовали дела местных жителей, мог бы никого и ни о чем не расспрашивать – вполне хватило бы посидеть часик у ограды или полузгать семечки у пересохшего фонтана любой из обжитых усадеб.

Слушая указания Лесняка, водитель остановил машину, немного не доезжая земельного надела семейства Якалов. В призрачном лунном свете вид нескольких гектаров изрытой воронками территории, усеянной осколками кирпичной кладки и торчащими пеньками, как обломками гнилых зубов – обгоревшими останками некогда прекрасного сада, – навевал весьма печальные мысли о бренности бытия и прочих превратностях судьбы.

Игорь Степанович почему-то опять вспомнил о Корнееве, потом – об убитой снайпером беременной жене Малышева, и вздохнул. Все же он относился к Николаю и Андрею больше как к сыновьям, чем к командирам…

Но как водится, если только ты не болен и не заключен под стражу, жизнь редко предоставляет возможность для длительных раздумий. Громкий женский вопль перекрыл даже общий гам Панского угла. Так вопить можно только от смертельной боли или непереносимого ужаса.

– Pomócy!!! Matka Boska! Ratunku!!! Blagam! Upior mnie goni!!![12]

На крик бывшие фронтовики и партизаны среагировали одинаково, в том числе не знающие польского языка солдаты: похватали оружие и развернулись в сторону руин. Кто стоя, только чуть пригнувшись, как для прыжка, а кто и занимая позицию для стрельбы с колена.

– Pomócy!!!

В глубине фольварка Якалов возник чуть размытый от движения белый силуэт, который быстро приближался к гостинцу, размахивая руками и вопя во все горло. Луна не ко времени решила утереться облаком, и видимость существенно ухудшилась. По резвости и тонкому силуэту можно было предположить, что это молодая женщина, а вот от кого она убегает, разглядеть не удавалось. Вроде бы виднелось что-то позади, но очень уж невнятно, расплывчато. Да и то, как сказать… Ночью любой куст танком прикидывается, не то что упырем.