Нет, не призраки! - Александр Владимирович Ковальчук

— Там… еще… — раскрыл Пушкарь синие губы и снова потерял сознание.

— Сомов, немедленно гони сюда первую попавшуюся машину! А вы, ребята, копайте скорей! — приказал Добриченко и склонился над Пушкарем.

Дубова быстро откопали. Полчаса разведчики растирали занемевшее его тело, делали искусственное дыхание. Наконец полковник дважды чихнул и раскрыл глаза.

— A-а, Добриченко, — сказал он так, словно никого другого и не собирался увидеть, — а мы здесь с твоим солдатом хорошо воевали. В одном расчете. И с того света, выходит, вместе вернулись… Как он там?

— Будет жить!

— Славный парень! Орден заслужил. Давай закурим, ротный, раз уж повезло…

БУДНИ

Майор Воронов развернул карту необычно — западной рамкой к себе — и, языком передвинув папиросу из одного уголка рта в другой, взглянул на обнаруженные разведгруппой огневые точки.

— Сведения ценные, — заключил он. — И преемственность «языков» соблюдена.

— Какая преемственность? — не понял я.

— Сейчас разъясню. — Воронов положил окурок в пепельницу. — Этак мы скоро всех Бушей из вермахта переловим. На Волге Сербиненко подстерег ефрейтора Буша, под Воронежем Пушкарь приволок обер-ефрейтора с такой же фамилией. А твоя группа фельдфебеля организовала… И ранги растут, и немцы становятся более разговорчивыми. — Воронов подошел к окну, свернул в рулон черную плотную бумагу. — Ну вот, братец мой, уже и светает… Говоришь, ребята уснули? Иди и ты, отдохни как следует.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Чтоб никто не беспокоил, закройся в сарае.

— Нет, лучше на свежем воздухе.

* * *

За сараем высится копна сена. С теневой стороны я устроил уютную нишу, снял лапти и с наслаждением потянулся. Что может быть приятнее сна на свежем душистом сене!

Но уснул ле сразу. Видимо, сказывалось нервное напряжение. Рейд был не из легких — пришлось убрать двух немецких часовых, долго бродить по вражеским тылам. Там, за передним краем, командир разведывательной группы не имеет права проявлять волнение, растерянность, не говоря уже о страхе. Таишь это в себе, пока не вернешься…

Вокруг — золотая осень. Прозрачный, настоянный на сухой полыни воздух чуть горчит. Метров за двести от копны переливается желтым, багряным и зеленоватым пламенем лес. Направо, в овраге, рдеет красными кистями калина. Удивительно: ветра нет, а грозди качаются. Наверное, воробьи лакомятся ягодами. В безоблачном небе спешат за Вислу косяки гусей. Отсюда до передовой только пять километров, а война лишь изредка напоминает о себе ленивым грохотом, но совсем не пугает пернатых кочевников.

Глаза слипаются — так хорошо, так тепло и уютно…

Вдруг из-за сарая послышался топот. «Строевым!»— командует Спиридонов. Топот усиливается, становится четче, а после резкого «Стой!» — исчезает.

— Вольно… Садитесь на траву, — разрешает Спиридонов.

— На сене мягче, — отзывается чей-то незнакомый голос.

— Будем работать здесь, — категорически говорит Спиридонов, — потому что людей сентиментальных сено всегда тянет на воспоминания. А нам, разведчикам, нечего жнивья бояться… Ну хорошо! Чтоб не повторять общеизвестного, установим такой порядок: вы спрашиваете — я отвечаю. Кое-что расскажет нам и сержант Сербиненко. Начнем!

«Это Спиридонов будет учить уму-разуму новичков». И спать хочется, и на новое пополнение взглянуть подмывает… Выглядываю из своего логовища. Новички расположились полукругом, Спиридонов сидит на футляре из-под стереотрубы.

— Сколько времени будем заниматься? Фамилия моя — Дамаканов. Однако из чукчей мы, — поднимается низкорослый солдат. Вместо глаз — узкие щелочки, в них сверкают две живые дробинки.

— Сидите, Дамаканов. До тех пор пока будем в обороне — ежедневно, в течение трех недель. Ну, а тонкости нашей работы постигнете в деле. Романтика романтикой, а каторжного труда у разведчиков хоть отбавляй… Бурлаков, сколько вы сделали попыток, прежде чем научились бесшумно преодолевать полосу сухого хвороста? — спрашивает Спиридонов совсем юного солдата.

На щеках Бурлакова выступает стыдливый румянец. Новичок молчит. Вместо него отвечает бойкий боец в чистой, но уже не однажды штопанной на локтях гимнастерке (видать, «попахал» землишку):

— Ефрейтор Сомов гонял его восемнадцать раз.

— В свое время мне везло меньше, — добродушно признается Спиридонов. — Или валежник был более трескучим.

Бледный, немного сутулый брюнет робко поднимает руку:

— А мои успехи товарищ Сомов оценил весьма необычно: стоило мне невольно поднять мягкое место, как мой наставник припечатал его кулаком к земле… Мне, студенту, такая методика, откровенно говоря, показалась дикой.

— Значит, студент… Ну что ж, в нашей роте уже есть студенты, даже аспирант — старший сержант Сорокин. Ему тоже от Сомова на орехи доставалось. Так вот, с педагогической точки зрения Сомов, возможно, сбился с азимута. А с точки зрения гуманистической, на мой взгляд, правильно действовал: о вас же заботился!.. Помню, полтора года тому назад пришел к нам боец, по фамилии Сохатов. Такой уж герой — не подходи! Сомов учил его ползать, а он корчил из себя черт знает кого и место, что ниже спины приходится, на полметра от земли возносил. Помучился с ним Сомов и плюнул. А чем все кончилось? На следующую ночь немецкий снайпер всадил Сохатову разрывную пулю. В то самое место… Понятно?

— Вы, товарищ сержант, изложите нам самую соль: что, значит, в разведке самое главное. Чтоб, значит, сразу быка за рога… — басит немолодой уже ефрейтор с медалью «За отвагу».

Спиридонову нравится такая деловитость.

— Вопрос сложный, задачи военной разведки можно разделить на две группы: разведка противника и разведка местности. Самым важным считаю два момента: постоянное наблюдение за противником, особенно за его главными силами, и обязательное правило — никогда не повторять одних и тех же приемов во время поиска. Ну, конечно, непрерывность: разведку ведут днем и ночью, летом и зимой, при любых условиях, в любую погоду. Всеми возможными средствами и способами. И еще одно: в тесном взаимодействии с артиллерией и саперами.

— Разреши, Николай, мне кое-что уточнить, — вмешивается Сербиненко. — Чтоб своевременно получать важные сведения о враге, разведку следует вести сразу на большую глубину. И еще хочу сказать: мы, разведчики, должны хорошо знать военную технику врага, уметь пользоваться его оружием.

— Вчера, — подхватывает аккуратный, тщательно выбритый солдат, — как только привели нас из штаба дивизии, сержант Пушкарь рассказывал о фашистских минах. Интересно, очень занятно! Особенно о минах-сюрпризах — всякие «портсигары», «часы», «зажигалки»… Но говорю со всей ответственностью, что Пушкарь чрезмерно увлекается смекалкой гитлеровских минеров. Об одной мине он прямо так и сказал: «С большим умом придумано!» Не к лицу нам, советским людям, восхвалять врага, преклоняться перед ним!

Сербиненко хмурит брови, но отвечает сдержанно:

— Рассуждаете вы не совсем правильно… А о сержанте Пушкаре говорите просто глупости. С ним я защищал Днепр, Дон, потом вместе возвращались назад… Пришли вот сюда — на Вислу.