Нет, не призраки! - Александр Владимирович Ковальчук

* * *

Через два дня линия фронта отодвинулась на запад. Среди других польских сел советские войска освободили и Осалю Лесиску. Сомову захотелось посмотреть на знакомый овраг.

— Товарищ гвардии лейтенант, — обратился он к командиру роты, — разрешите отлучиться на часок. Интересно, не промазали ли артиллеристы.

— Двигай. Только не задерживайся: одна нога здесь, другая — там!

Сомов шел быстро. Он много исходил, охотясь в сибирской глуши, и поэтому чудесно ориентировался в лесу. Безошибочно выбрался на едва заметную тропинку, что вела к трясине. Земля под ногами начала понемногу прогибаться. Здесь пробирались они вместе с Вацеком той тревожной ночью. Вот и дерево изувеченное, скрипит себе… Вскоре и поворот…

Свернув вправо, Сомов посмотрел впереди себя и… замер. Прямо на тропинке лежал мальчуган с копенкой окровавленных пшеничных волос. Над правой бровью запеклась пулевая рана. Рядом валялся растоптанный кусок хлеба. В руке Вацек что-то крепко зажал. Сомов разогнул холодные пальцы и увидел ярко светящуюся звездочку…

— Кто же тебя, такого маленького?.. — хрипло прошептал разведчик и посмотрел вокруг.

На влажной болотистой почве, как на пластилине, остались вмятины от подкованных фашистских сапог. Посредине правого задника четыре гвоздя загнаны крестом…

Следопыт Сомов как бы собственными глазами увидел то, что произошло. Убийца шел с переднего края. Вот там, под сосною, он остановился, закурил и выбросил пустую пачку из-под сигарет. Несколько минут фашист топтался на месте: три кучки пепла серели одна возле другой. Потом он пошел дальше. На повороте фриц замер: он заметил Вацека. Отсюда и раздался выстрел — из-под узорчатых листьев папоротника сверкала стреляная гильза…

От Вислы до Эльбы изучал Сомов следы подкованных вражеских сапог. Почти ежедневно появлялись на прикладе его карабина мстительные засечки. Но разведчик так и не нашел детоубийцу…

БУДЕТ ЖИТЬ

В искромсанных вражеским огнем августовских сумерках саперы навели понтоны через Вислу. И хотя пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87» дважды разрушали переправу, за ночь на левом берегу великой польской реки все-таки укрепились наша пехота и несколько десятков артиллерийских батарей.

Всю ночь мокрые, уставшие солдаты упорно долбили ломами твердый верхний слой известняка, рыли окопы. К рассвету бойцы оборудовали на высоте 225,7 наблюдательный пункт командующему артиллерией корпуса. Пока саперы стелили надежное перекрытие из толстых бревен, полковник Дубов настойчиво спрашивал по телефону у своих подчиненных, сколько переправлено «огурцов» — так полушифрованно назывались снаряды. Сведения поступали безотрадные: полковник частенько ругался и твердо обещал с кого-то «снять штаны».

К Дубову неслышно подошел солдат. Из-под крутого, нависшего лба глядели веселые глаза.

— Товарищ полковник, — доложил он, — по приказу командира роты разведки сержант Пушкарь прибыл в ваше распоряжение.

— Хорошо! Устраивайся как дома, — сказал полковник и склонился над топографической картой.

Не успел Пушкарь установить стереотрубу, как за немецкой обороной прокатился глухой гром, над головами просвистел одинокий снаряд. Потом в сером небе завыли, зашуршали стальные болванки. Это было начало вражеской артподготовки. Фашистская артиллерия в течение часа методически долбила высоту и близлежащие окопы. Казалось, взрывы ухают и клокочут уже где-то глубоко, в земной толще. Один из снарядов, выбросив огненный куст рядом с наблюдательным пунктом, разнес радиостанцию, убил радиста.

Когда артподготовка кончилась, Дубов спросил у разведчика:

— Ну как там, парень? Шевелятся арийцы?

— Сюда идут две танковые колонны. Расстояние — пять километров. — Пушкарь освободил полковнику место возле стереотрубы.

Занимался рассвет. Сквозь утреннюю пелену тумана Дубов увидел недалеко от запрятанного в садах Щеглина завесу рыжей пыли. Он медленно повернул стереотрубу направо: такая же туча расстилалась над селом Хшанув. Западный порывистый ветер доносил на высоту тяжелый гул моторов. Фашистские танки двумя дорогами двигались на городок Пацанув.

— Разверни-ка, парень, запасную рацию. Добриченко говорил, что ты мастер на все руки. Сможешь? Правильно. Молодец! А теперь свяжись с «Камой» и спроси, что там видно.

Начальник разведки артиллерийского противотанкового полка — «Кама» — доложил: противник перешел в наступление, бросив в бой сто пятьдесят танков и два полка пехоты. Как стало потом известно, именно в этот день начальник генерального штаба сухопутных войск Гейнц Гудериан, надрезав блестящим лезвием палец левой руки, собственной кровью подписал приказ: «Немедленно ликвидировать висленский плацдарм русских и развернуть решительное контрнаступление группой армий».

Дубов хорошо знал, что переправившаяся ночью паша артиллерия, имея только по четыре-пять снарядов на орудие, конечно же, не сможет остановить вражескую танковую армаду.

— Капитан, — обратился он к своему помощнику Яременко, — садись на «доджа» и мчись к переправе. Скажи, что вся надежда на дальнобойную да на авиацию. Запоминай местность, будешь корректировать огонь.

— А как вы, товарищ полковник?

— Здесь остаюсь. Хватит — набегался в сорок первом да в сорок втором!

— Товарищ полковник, без вас не поеду. Не имею права, понимаете?

— Все понимаю! Если я погибну, так честно. Сам виноват, не сумел вовремя доставить боеприпасы. Иди!

Капитан сделал несколько шагов, оглянулся, хотел что-то сказать. Но Дубов сердито махнул рукой, и Яременко побежал к замаскированной автомашине.

— И ты уходи, парень! — посмотрел полковник на Пушкаря. — Мпе не поможешь, а погибать… рановато еще…

Разведчик поправил пилотку и сказал, что без приказа командира роты он отсюда не уйдет.

Дубов молча поднес к глазам свой, испытанный в боях морской бинокль. Гитлеровские танки уже подползали к нашим батареям, выдвинутым на прямую наводку. Орудия молчали.

Когда танковые колонны, выстроившись римской цифрой пять, развернулись для атаки, из-за туч на них бросилось девять горбатых штурмовиков. Тремя заходами «илы» подожгли одиннадцать танков. Удар был настолько неожиданным, что фашистские танки беспорядочно расползлись в разные стороны. У штурмовиков кончились боеприпасы — вся «девятка» одновременно сделала правый разворот и на бреющем полете пошла на свой аэродром.

Тапки с черными крестами на броне оправились, приняли боевой порядок и, потянув за собой длинные хвосты пыли, снова мчались к высотке. На южном склоне они прошли трехсотметровую отметку. Артиллеристы все еще не открывали огонь: решили преждевременно не демаскировать себя, стрелять наверняка. «А вдруг…» — Дубову стало страшно даже подумать, что бойцы орудийных расчетов растерялись и сейчас побегут. Полковник снова схватил бинокль. Почти одновременно рванулись и откатились назад длинные стволы левофланговой батареи. Все три снаряда накрыли цель. Один «тигр» загорелся сразу, как коробок со спичками. На втором пылала плоская башня, и от машины потянулась в небо дымовая завеса. Третий танк завертелся на месте и, сбросив перебитую снарядом гусеницу, остановился. Из него выскочили четыре танкиста и кинулись наутек.

Грохот боя нарастал. Наша артиллерия стреляла отлично: тридцать фашистских танков дымились на склонах. Колючий ветер гнал на высотку едкий дым.

И все же