Рэкетир - Джон Гришэм

— Можете нас не провожать, мистер Арнольд.

Джимми Ли убрал диктофон в карман.

— Благодарю за доставленное удовольствие. — С этими словами он дернул дверь и исчез.

На той же самой Черч-стрит Ди Рей Рукер входил в другую адвокатскую контору в тот самый момент, когда Виктор Уэстлейк и компания покидали контору Джимми Ли.

Куинн, арестованный вечером в среду, первые десять часов неволи провел в комнате для допросов. После видеозаписи признания его наконец отвезли в городскую тюрьму Норфолка и поместили в одиночную камеру, где он проспал двенадцать часов кряду. До утра субботы ему не позволяли пользоваться телефоном, после чего он почти весь день пытался дозвониться до кого-нибудь в семье, кто захочет с ним говорить. Под вечер его забрали из Норфолка и четыре с половиной часа везли в Роанок.

Едва поняв, что старший брат арестован за убийство федерального судьи, Ди Рей стал искать адвоката, который согласился бы его защищать. Несколько адвокатов в Вашингтоне и Виргинии ответили отказом. Под конец воскресенья другой видный адвокат из Роанока по имени Дасти Шайвер согласился представлять Куинна на первых стадиях следствия, оговорив себе право отойти в сторону в случае, если станет неизбежным судебный процесс. По очевидным причинам местная коллегия не спешила защищать человека, обвиненного в убийстве видного представителя судебной системы.

Некогда Дасти Шайвер являлся партнером Джимми Ли Арнольда. Они были одного поля ягоды. В юриспруденции любое партнерство, хоть мелкое, хоть крупное, неизменно лопается — обычно из-за денег. Однажды Джимми Ли не получил обещанного гонорара, обвинил в этом своих партнеров и переехал на другую сторону улицы.

Ранним утром в понедельник, еще до оглашения обвинительного акта, Дасти удалось провести с Куинном час в тюрьме. Его удивило, что клиент уже сознался. Куинн настаивал, что его принуждали, обманывали, подвергали давлению, запугивали, что его признание — фальшивка. Теперь он заявлял, что невиновен. По пути из тюрьмы Дасти забрал из офиса федерального прокурора экземпляр обвинительного заключения. Он как раз сосредоточенно изучал этот документ, когда секретарша доложила о приходе мистера Ди Рея Рукера.

Из них двоих именно Дасти — длинные седые лохмы, выгоревшие джинсы, красная кожаная куртка — смахивал на наркоторговца, а Ди Рей в костюме от «Зенья» больше походил на юриста. В тесном кабинете Дасти состоялся обмен осторожными приветствиями. Начинать следовало с предварительного гонорара. Ди Рей открыл кейс «Прада» и вынул пятьдесят тысяч долларов наличными, которые Дасти пересчитал и убрал в ящик стола.

— Вы знаете, что он уже сознался? — спросил Дасти, убирая деньги.

— Что он сделал?! — изумился Ди Рей.

— Сознался. Говорит, что подписал показания о совершенных им убийствах. Вероятно, это заснято на видео. Пожалуйста, скажите мне, что он для этого слишком умен!

— Он для этого слишком умен. Мы никогда не говорим с копами, никогда! Добровольно Куинн ни в чем бы не сознался, будь он хоть трижды виноват. Так у нас не принято. При виде копа мы мигом звоним адвокатам.

— Он говорит, что допрос длился всю ночь и он сначала отказался от своих прав, потом несколько раз просил адвоката, но два агента ФБР все не умолкали. Они запутали его, смутили, у него начались галлюцинации. Он уже не мог молчать. Они сказали, что повесят на него два тяжких убийства и под суд пойдет вся семья, поскольку эти убийства — часть ее бизнеса. Они наврали ему, обещали помощь в случае, если он будет с ними сотрудничать, сообщили, что семья судьи Фосетта против смертной казни, и тому подобное. Так продолжалось часами, пока он не сломался и не дал им то, чего они требовали. Всего, что там происходило, он не помнит, настолько тогда устал. А когда очнулся и стал вспоминать, происшедшее представилось ему сном, кошмаром. Лишь через несколько часов он понял, что натворил, но многое, к сожалению, забыл.

Ди Рей слушал, слишком потрясенный, чтобы говорить. Дасти продолжил:

— Но он помнит слова фэбээровцев о баллистической экспертизе, связывающей его оружие с местом преступления, и о следе какого-то ботинка. Еще агенты болтали о свидетелях, видевших его поблизости в то время, когда произошло убийство. Но многое туманно…

— Когда вы увидите его признание?

— Я встречусь с федеральным прокурором, как только смогу, но потом придется запастись терпением. Возможно, пройдет не одна неделя, прежде чем я получу его письменные показания и видео, как и другие улики, которыми они намерены воспользоваться.

— Раз он требовал адвоката, почему они не прекратили его допрашивать?

— Вопрос! Хотя обычно копы показывают под присягой, что обвиняемый отказался от своих прав и не просил предоставить ему адвоката. Получается, его слово против их. В таком важном деле можно не сомневаться, что агенты ФБР на голубом глазу будут утверждать, что Куинн не заикался об адвокате. Точно так же они поклянутся, что не угрожали ему, не врали, не сулили сделку. Они добились признания, а теперь пытаются состряпать дело, не располагая уликами. Если они ничего не найдут, то признание окажется единственным, что у них есть.

— Этого хватит?

— Запросто.

— Не верю! Куинн не такой дурак. Он бы никогда не согласился на допрос.

— Раньше он кого-нибудь убивал?

— Насколько я знаю, нет. Для этого у нас есть другие люди.

— А зачем было сбегать из тюрьмы?

— Вы когда-нибудь сидели в тюрьме?

— Нет.

— И я не сидел, зато знаю многих, кто мотал срок. На волю хочется всем.

— Надо думать… — пробормотал Шайвер. — Слыхали когда-нибудь про такого Малкольма Баннистера?

— Нет.

— Куинн говорит, что они вместе сидели во Фростбурге и это он стоит за обвинениями; они с Баннистером дружили и много разговаривали о судье Фосетте и его грязных делах. Ох и зуб у него на Баннистера!

— Когда я смогу увидеться с братом?

— Только в субботу, в официальный день свиданий. Сегодня я буду в тюрьме с обвинительным актом. Могу что-нибудь ему передать от вас.

— Передайте, чтобы держал язык за зубами.

— Боюсь, уже поздно.

Глава 20

Все весьма туманно и вряд ли прояснится. Пэт Серхофф не скрывает, что клиника — часть госпиталя армии США в Форт-Карсоне, но это и не скроешь. Он осторожно объясняет, что клиника специализируется на радикальном изменении внешности и оказывает услуги нескольким агентствам федерального правительства. Здешние пластические хирурги принадлежат к числу лучших и хорошо потрудились над многими физиономиями, которые, останься они прежними, сыграли бы вместе со своими владельцами в ящик. Я наседаю на Серхоффа, он извивается как уж на сковородке, но упорствует. После операции я буду поправляться здесь два месяца, прежде чем отправиться в дальнейший путь.

Первый врач, с которым мне предстоит встреча, — женщина-терапевт, ей надо удостовериться, что я готов к этому захватывающему испытанию — смене лица после смены имени. Она милая и внимательная, и я без труда убеждаю ее, что полон желания идти до конца.

Затем меня осматривают два врача-мужчины и медсестра. Медсестра нужна для женской оценки моего будущего облика. Я быстро прихожу к выводу, что все трое — настоящие профессионалы. С помощью современных инструментов они могут творить с моим лицом чудеса. Главное здесь — глаза, твердят они. Изменить глаза — значит изменить все. Нос немного заострим, губы не тронем. Чуть ботокса в щеки. Полностью обрить голову и так оставить. Часа два мы возимся с новым лицом Макса Болдуина.

Возьмись за меня менее опытные врачи, я испытал бы сильные душевные страдания. Последние двадцать пять лет, всю взрослую жизнь, я выглядел примерно одинаково: моя физиономия с обусловленными генетикой чертами несла отпечаток прожитых лет, но, к счастью, избежала ран и шрамов. Эта приятная, надежная физиономия служила мне верой и правдой, и навсегда ее перекроить — ответственный шаг. Новые друзья успокаивают меня: все менять не обязательно, достаточно кое-что улучшить. Стежок здесь, подтяжка там, тут выправить, там подправить — и вот новый вариант: ничуть не менее красивый, зато несравненно более безопасный. Я заверяю их, что безопасность мне во сто крат дороже тщеславия, и они с готовностью соглашаются. Они такое уже слышали. Я поневоле гадаю, сколько же осведомителей, стукачей и шпионов прошли через их руки. Если судить по слаженности и эффективности — многие сотни.

Пока на большом компьютерном мониторе вызревает мой новый облик, мы серьезно дискутируем о необходимых аксессуарах. Вся троица приходит в восторг от круглых черепаховых очков у Макса на носу. «То, что надо!» — восклицает медсестра, и я вынужден признать, что так Максу идет гораздо больше. Еще полчаса мы посвящаем всевозможным вариантам усов, пока не отбрасываем эту идею вовсе. Тема бороды разыгрывается вничью, 2:2; решение — подождать, там видно будет. Я обязуюсь неделю не бриться, чтобы видно было лучше.