Дети железной дороги - Эдит Несбит

Перкс и впрямь уже отодвинул засов калитки.

– Ой, – прошептала Бобби. – А давайте-ка, миссис Перкс, мы сперва спрячемся, а вы ему все расскажете. Только, конечно, сперва свой табак в подарок преподнесите. А потом, когда вы ему расскажете, мы все выскочим и начнем кричать: «С днем рождения!»

Это был замечательный замысел, но при его воплощении все как-то сразу пошло вкривь и вкось. Во-первых, у Бобби, Филлис и Питера почти не осталось времени спрятаться, и они лишь в последний момент сумели забежать в прачечную, толкая перед собой нескольких юных Перксов, которые, замерев с разинутыми ртами на пороге, преграждали им путь. Во-вторых, когда в прачечной к многочисленному потомству Перксов и разнообразной хозяйственной утвари прибавились трое детей из Дома-с-тремя-трубами, там оказалось весьма-таки тесно. И в-третьих, дверь дети закрыть за собой не успели и поневоле вынуждены были слушать все, что происходило на кухне.

– Привет, старушка! – донесся до них голос вошедшего мистера Перкса. – А недурное у тебя тут угощеньице!

– Это в честь твоего дня рождения чай, – отвечала жена. – И вот тебе унция твоего табака излюбленного. Вспомнила про тебя в субботу и прикупила.

– Ох, молодчина, старушка. – Раздался звук звонкого поцелуя. – А вот что там эта коляска делает? И свертки еще какие-то? И откуда ты эти сладости все взяла?

Ее ответа дети не услышали, так как именно в это время лицо у Бобби вытянулось от ужаса, и она прошептала:

– Кошмар. Ярлычки прикрепить к подаркам забыла. Теперь он не сможет узнать, от кого они, и решит, будто это от нас такая благотворительность или еще что-нибудь такое же нехорошее.

Тут-то они и услышали голос Перкса, громкий и довольно сердитый:

– Наплевать и не потерплю! Вот так прямо тебе и скажу!

– Но ведь это те самые дети, о которых ты столько мне говорил, – пыталась утихомирить его миссис Перкс. – Из Дома-с-тремя-трубами!

– А по мне хоть ангел из рая, все одно наплевать! – грянул муж. – Все годы сами с тобой справлялись, ни у кого даже крошки не попросили. И сейчас ни от какой благотворительности ничего не возьму, в мои-то годы! И ты, Нелл, не смей!

– Да тихо тебе! – шикнула на него миссис Перкс. – Уйми, Берт, свой дурацкий язык, ради Бога. Они же все трое в прачечной и слышат каждое твое слово.

– Ну, тогда им сейчас будет много чего от меня послушать! – еще больше разбушевался муж. – Я и прежде им завсегда говорил, что думаю. И сейчас еще как скажу! – И достигнув в два шага полуприкрытой двери прачечной, он постарался ее распахнуть пошире, что, впрочем, не до конца у него получилось, так как она отворялась внутрь, а прямо за ней притаились дети.

– Выходите! – крикнул он им. – Выходите и признавайтесь, что вы всем этим себе навоображали! Я у вас клянчил когда-нибудь? Жаловался, что на жизнь не хватает? Или просил у вас эту вашу благотворительность?

– Ой! – горестно выдохнула Филлис. – А я думала: вы будете рады. Никогда в жизни больше не стану никому делать добро. Не стану. Никогда.

Она разрыдалась.

– Мы не хотели вам причинить никакого вреда, – сказал Питер.

– Главное не чего вы хотели, а чего сделали, – бросил угрюмо Перкс.

– Ой, не надо! – воскликнула Бобби, пытаясь изо всех сил быть отважнее Филлис и найти больше слов, чем Питер, чтобы Перкс наконец их правильно понял. – Мы думали, вам понравится. Нам тоже всегда делают подарки на день рождения.

– Ну да, ваша собственная родня. Это совсем другое, – свирепо проговорил Перкс.

– Нет, – возразила Бобби. – Совсем не только наша родня. Раньше прислуга нам обязательно что-то дарила, и мы ей тоже, в дни их рождения. А когда у меня был недавно, мама мне подарила брошку-лютик, а миссис Вайни две прекрасные стеклянные вазы. И это была совсем не благотворительность.

– Будь это одни стеклянные вазы, и я бы смолчал. Но здесь куча разного. А мне не надо и не возьму. Сами прекрасненько все имеем, – не смягчился Перкс.

– Но здесь ведь не только от нас подарки, но и еще от многих людей из деревни, – уточнил Питер. – Мы просто забыли пометить что от кого.

– Что от кого? От других, говоришь, людей? – грозно переспросил Перкс. – А кто, интересно, людей-то этих настропалил?

– Ну, мы, – шмыгнула носом Филлис.

Перкс тяжело опустился на стул с подлокотниками и глянул на них, как поздней назвала это Филлис, «испепеляющим взглядом отчаяния».

– Значится, вы тут ходили и языками мели по соседям, что мы концы с концами не сводим? Унизили нас, выходит, на всю округу. Ну, так теперь забирайте свои эти штучки-дрючки и несите обратно, у кого взяли. Премного обязан. Может, вы для меня и хотели какого-то там добра, но я больше с вами знакомства водить не желаю. Так вот и знайте, коли не возражаете.

И он резко крутанулся вместе со стулом, чтобы сесть спиной к детям. Деревянные ножки надсадно проскрежетали по каменному полу прачечной. Какое-то время висела гнетущая тишина. А затем вдруг Бобби проговорила:

– Послушайте, но ведь это просто ужасно.

– И я об том же, – буркнула спина Перкса.

– Послушайте, – повторила Бобби, и в ее голосе прозвучало отчаяние. – Если хотите, то мы, конечно, уйдем. И если хотите, то можете не дружить больше с нами. Но…

– Мы всегда будем вашими друзьями, – не дала ей договорить Филлис. – Даже если вы теперь станете плохо к нам относиться, – шмыгнула носом она.

– Заткнись, – яростно прошипел в ее сторону Питер.

– Но прежде чем мы уйдем, – смогла наконец продолжить свою отчаянную попытку Бобби, – я хочу вам показать ярлычки, которые мы надписали для каждого из подарков.

– Не знаю и знать не хочу никаких ярлычков, кроме тех, что на багаже в моей собственной жизни! – объявила спина мистера Перкса. – Сколько лет сохранял свою безупречность, да жена вот стиркой чужого белья прирабатывала. Жили себе поживали, ни перед кем не одалживались. И все для того, чтоб теперь надо мной надсмехались соседи!

– Надсмехались? – переспросил Питер. – Да вы ничего не знаете.

– Вот, вот, – подхватила Филлис. – Какой-то вы чересчур торопливый джентльмен. Вы ведь уже однажды ошиблись, когда заподозрили, будто мы не хотим рассказать вам секрет про русского узника. Поэтому вам сейчас обязательно нужно позволить, чтобы Бобби вам рассказала про ярлычки.

– Ну уж ладно, давайте, – снизошел Перкс.

Бобби с грустным, но еще не лишенным последней надежды видом начала рыться в туго набитом кармане платья.

– Здесь записано все, что говорили нам люди, когда передавали для вас подарки. И имена их тоже записаны. Понимаете, мама предупредила нас, что нужно быть осторожными из-за того, что… Но я лучше прочту вам точно ее слова, и тогда вы все сами поймете.

Но Бобби не сразу смогла начать. Сперва она несколько раз сглотнула и только потом смогла.

Миссис Перкс, лившая горькие слезы с тех самых пор, как муж ее отворил дверь прачечной, шумно вздохнула, откашлялась и сказала:

– Не убивайтесь так, мисси. Я знаю, что вы желали ему добра, даже если он сам этого не знает.

– Можно вы все-таки это послушаете? – Бобби, роняя слезы на бумажные прямоугольнички, пыталась их разложить по порядку. – Сначала мамин, – нашла наконец она. – На нем написано: «Немного одежды для малышей миссис Перкс».

– А еще мама сказала, – продолжила Бобби. – «Я вам соберу кое-что из вещей, из которых выросла Филлис, если убеждены, что это не обидит мистера Перкса. Мне тоже хочется хоть чем-то его порадовать за то, что он к вам так добр, но многого предложить я ему не могу, потому что мы сами бедные».

Бобби умолкла.

– Да-а, – похоже, осталась под впечатлением от услышанного спина Перкса. – Мама твоя – настоящая леди. Мы оставим эту одежду, Нелл.

– А крыжовник, коляска и конфеты – от миссис Рансом, – объявила Бобби. – И миссис Рансом сказала: «Думаю, малышам мистера Перкса понравятся мятные подушечки. А коляску купили для первенца моей Эми, но он только полгода, бедняжка, и прожил, а больше Бог ей детей не дал. И мне хотелось бы, чтобы эту коляску взяла миссис Перкс. Пусть будет ей в помощь. Мальчонка-то у нее уродился крупный. Я б ей и раньше ее отдала, да сомневалась, примет ли?» И она просила мне вам сказать, что эта коляска была для малыша ее Эми.

– Знаешь что, Берт, не могу я эту коляску отправить назад. И не отправлю, даже и не проси, – решительно заявила миссис Перкс.

– Теперь лопата, – сказала Бобби. – Мистер Джеймс ее сделал специально для вас. Он сказал… Где это у меня? А, вот! Он сказал: «Сообщите мистеру Перксу, что мне одно удовольствие сделать подобную мелочь для столь уважаемого человека». А ему самому очень жалко, что лошадей подковывать можно, а ни его, ни ваших детей нельзя. Потому что он знает, как они быстро изнашивают ботинки.

– Джеймс – парень что надо, – еще на несколько градусов потеплел голос Перкса.

– Мед и шнурки для ботинок, – заторопилась Бобби. – Это вам от сапожника, и он говорил, как вас уважает за то, что вы всегда рассчитываете только на собственные силы и ни от кого не зависите. И мясник говорил то же самое. А женщина из старого коттеджа сказала, что, когда вы еще были мальчиком, очень ей помогли с садом. И что добро возвращается. Это я не совсем поняла. И все остальные, которые что-то для вас давали, говорили, как вы им нравитесь и как мы здорово это придумали с вашим рождением. И ни один человек не сказал нам про благотворительность или еще про какие-то ужасы. А старый джентльмен дал для вас Питеру золотой соверен и сказал, что вы свое дело знаете. И я подумала, что вам будет приятно узнать, как к вам хорошо относятся. И… я еще никогда не была так несчастна. До свидания. Надеюсь, когда-нибудь вы нас простите.