Лабиринт - Яэко Ногами

даже исходить из того, что было опубликовано в печати, недавнее убийство начальника департамента военного министерства — это серьезная репетиция! Удивляюсь, как может твой коллега игнорировать подобные факты.

— У него на этот счет свой взгляд. Среди офицерской молодежи, входящей в группу Обновления, преобладают выходцы из небогатых семей и даже сыновья бедных крестьян. Они составляют левое крыло этой группы и настроены главным образом против засилья дзайбацу. Мой коллега считает, что в общем-то они смотрят влево, а вправо только косят. Нужен лишь искусный окулист, небольшая операция — и от косоглазия они избавятся.

— Значит, он сторонник хирургического вмешательства?

— Да. Он человек решительный и, кстати сказать, не дурак выпить.

— Ты выпиваешь с ним?

— Бывает. Приглашает он меня частенько, но я лишь изредка составляю ему компанию. Интересный человек. С задатками вождя. Фамилия его Сугита. Окончил экономический факультет в Киото. Это один из тех, кого бурей расшвыряло в разные стороны в период репрессий против вновь организованной компартии 32. Так что для нас он вроде старшего товарища. Ведь наша братия всегда рассматривала себя как попутчиков компартии. Ох уж эти мне попутчики!—горько улыбнулся Кидзу и, иронически щурясь, откинулся на спинку шезлонга.

Но Канно строго взглянул на него и холодно спросил: — Чтобы часто пить, нужны деньги. Где он их берет? — Это меня не интересует.

Кидзу сказал правду. Посещая со своим коллегой злачные места и выпивая с ним, он и в самом деле не- задавался вопросом, откуда у его коллеги берутся деньги, а лишь завидовал, что Сугита так широко и свободно их тратит. Однако от пристального взгляда приятеля Кидзу стало не по себе, и он осекся. Черт его дернул так развязно ответить. Не выдал ли он себя? Ведь, с точки зрения Канно, ему не следовало так снисходительно относиться к сомнительным источникам дохода. Чего доброго, Канно заподозрит что-то неладное, начнет присматриваться и поймет, как переменился его друг за последнее время. А этого Кидзу не хотел.

Сёдзо достал еще одну сигарету, постучал одним концом о край стола и закурил. Кидзу был недалек от истины. Канно действительно почувствовал, что за несколько месяцев, которые они не виделись, в его товарище произошла перемена и он теперь не похож на прежнего Кидзу. Появились у него новые жесты, новое выражение лица, и чувствовалось, что он чего-то не договаривает, совсем другой человек. Это не располагало к излишней откровенности. Сёдзо решил не допытываться, но все же твердо сказал:

— Операцию следует поручить настоящему окулисту. Кстати, а какой именно Китай господин Сугита намерен вовлечь в тройственный союз? Гоминдановский или коммунистический? Ведь они оба входят в единый антияпонский фронт и сейчас начинают как будто активно сотрудничать друг с другом. Если одной из сторон тройственного союза должна быть Россия, вопрос этот становится очень серьезным.

— Это верно, трудности тут, несомненно, будут,— ответил Кидзу и, внезапно приподнявшись в шезлонге и вытянув вперед шею, быстро спросил: — А что стало с тем парнем — Хуаном?

— Не знаю, наверное, возвратился в Китай.

— Уже сколько лет о нем ни слуху ни духу. А помнишь, ведь это он первый познакомил нас с историей китайских коммунистов.

— Поэтому ты сейчас о нем и вспомнил?

На сходках тайной студенческой организации RS, в которых Сёдзо участвовал с первых дней поступления в университет, присутствовал и учившийся в Японии студент-китаец Хуан.

Он говорил, что японский народ держат в заблуждении относительно Китая, и прежде всего по коренному вопросу— о том, что в Китае существуют два правительства, ибо теперь есть два Китая — гоминдановский и коммунистический и каждый из них имеет свое правительство. Но от народных масс Японии это тщательно скрывают. От Хуана они впервые услышали такие имена, как Мао Цзэ-дун, Чжоу Энь-лай, Чжу Дэ, которые были под строжайшим запретом и о которых ни разу не обмолвилась ни одна японская газета.

От него же они впервые узнали о событии, которое потрясло их воображение,— в невиданном в истории героическом переходе народа с юга на северо-запад страны. В этом переходе участвовали десятки тысяч мирных граждан всех возрастов, даже глубокие старики и малолетние, дети; за год с небольшим люди прошли пешком около десяти тысяч километров. Оставив свою опорную базу на юге провинции Фуцзян, крупные соединения китайской Красной армии выступили в поход. Вместе с ними устремились многие тысячи мужчин и женщин, стариков и детей. Прорвав окружение гоминдановских войск, они лавиной двинулись на северо-запад. С упорными боями они продвигались вперед. Чтобы миновать укрепления и огневые точки противника и спасаться от воздушных бомбардировок, им приходилось все время избирать труднейшие обходные пути. Они перебрались в верховье реки Янцзы, чуть не ползком перевалили через горы Тай-сюэшань и, пройдя вдоль тибетской границы, сосредоточились наконец в опорной базе на стыке провинций Шэньси и Ганьсу.

От Хуана студенты узнали также, что территория контролируемая этими силами, не уступает по площади всей Японии, а ее население составляет свыше ста миллионов человек.

— Рассказы Хуана и в самом деле явились для нас полным откровением,— заметил Сёдзо.— А нынешнее сотрудничество гоминдана с китайской компартией! Пусть даже это акт временный, но он очень знаменателен, и многим не мешало бы над этим задуматься. Не так ли?

-— Да... Они, очевидно, более дальновидны, чем нынешние японские политики. Они стоят на почве фактов и no-i ступают сообразно требованиям действительности. Вообще китайцы в большей степени реалисты, чем японцы,— это, пожалуй, одна из их национальных особенностей. Взять хотя бы того же Хуана...

Напомнив, каким блестящим полемистом был молодой Хуан и как он в своих пламенных речах, сопровождавшихся выразительными жестами, не оставлял камня на камне от иллюзорных утверждений так называемых японских китаефилов, Кидзу сказал:

— А знаешь, ведь Хуана по нашим масштабам можно считать довольно крупным помещиком. Как-то раз мы с ним разговорились, возвращаясь с собрания, и он рассказал мне, что его семья где-то под Кантоном владеет небольшим участком земли. Я спросил, каким же именно, и он ответил: «Да каких-нибудь шестьсот тёбу (Тёбу (или тё) =0,9917 га.)». Я опешил. «Ну а каких размеров еще бывают земельные владения в Китае?» — спросил я немного погодя. Оказывается, у средних помещиков — по две-три тысячи, а у крупных — по десять тысяч тёбу и больше. Да, это совсем не то, что у нас.

«И наряду с этим — миллионы безземельных крестьян,— подумал Сёдзо про себя.— Подобно черным тучам саранчи,