Лабиринт - Яэко Ногами

мальчик, сам того не замечая, упорно , но тщетно пытался содрать тонкую, словно бумага, белую бересту с жердочек, из которых сколочен был квадратный столик и остальная садовая мебель, стоявшая на террасе.

— Д-да... На этот вопрос, пожалуй, трудно ответить,— рассмеялся Сёдзо, откидываясь на спинку стула.

Посвежевший, с ровным золотистым загаром на лице и задорно блестевшими глазами, в сером свитере, плотно облегавшем его стройную фигуру, он был сейчас похож на старшего товарища своего ученика. «До чего ж удивительно и оригинально детское мышление! Не успел он услышать про муравья, как тут же сопоставил его со слоном»,— думал про себя Сёдзо, с улыбкой поглядывая на своего питомца. На даче в дни летних каникул между Сёдзо и этим отпрыском аристократического рода установились отношения более непринужденные, чем в городе. Ни учитель, ни ученик уже не испытывали неловкости, какую оба чувствовали весной, на первых порах, и которой с самого начала так опасался Сёдзо. Сейчас они уже были крепко связаны взаимной симпатией и дружбой.

Сверх всякого ожидания ученик оказался на редкость любознательным и смышленым. К тому же этому красивому, живому мальчику были не свойственны некоторые неприятные черты, зачастую отличающие детей аристократов. В расположении Тадафуми к новому репетитору немалую роль сыграло то обстоятельство, что Сёдзо не был профессиональным учителем, и мальчик это знал. Он искренне привязался к молодому человеку и свое уважение и доверие к нему выражал с очаровательной детской непосредственностью.

Это радовало Сёдзо и будило в нем ответное чувство, быть может особенно нежное потому, что его сердце было свободно от глубоких привязанностей и еще не изведало настоящей любви.

— Сэнсэй 24, почитайте еще что-нибудь.

— Завтра. Если вы в диктанте сделаете не больше трех ошибок, я прочитаю вам самый длинный и самый интересный рассказ.

— Завтра?..— разочарованно протянул мальчик и, быстро вскочив, вмиг оказался за спиной учителя. Обвив его шею коричневыми от загара руками, от которых вкусно пахло солнцем и хвоей, он заглянул своими миндалевидными глазами ему в лицо и, ластясь, как котенок, проговорил:

— Знаете что, прочитайте мне самый короткий и самый неинтересный рассказ, но только сегодня!

Это рассмешило Сёдзо. Переводя с немецкого по красной книжке с картинками, которая была у него в руках, Сёдзо стал рассказывать о попугаях, отличающихся наибольшей памятливостью среди птиц. Они примечательны не только своей изумительной способностью подражать человеческой речи, но и высокоразвитым чувством товарищества. Они живут стаями, прекрасная организация которых живо напоминает общественные союзы, построенные на началах взаимопомощи.

В рассказах о животных часто встречались описания подобных форм совместной жизни. С простодушным увлечением слушал сейчас мальчик эти рассказы, как нечто похожее на сказку. Но пройдет десять, может быть, двадцать лет и, хочет он того или не хочет, ему, вероятно, придется столкнуться с чем-то подобным в жизни. Как он к этому отнесется тогда? Сёдзо искоса взглянул на Тадафуми, который, прижавшись щекой к его плечу, с любопытством рассматривал картинки. Лицо юного виконта, тонкое, породистое лицо маленького аристократа, сильно загорело и от этого стало еще красивее. Глядя на него, Сёдзо почему-то вспомнил о маленьких героях из «трагедий судьбы» 25.

В этот момент на террасе появилась горничная Кину, держа в руках чью-то визитную карточку.

— Ах, вот это кто!—произнес Сёдзо, взглянув на карточку. О своем намерении навестить его Кидзу сообщил приятелю в письме еще несколько дней назад. «Где же его лучше принять?» — в нерешительности раздумывал Сёдзо, положив книгу на колени. Виконт отправился играть в гольф. Супруга его уехала в гости. Оба вернутся только вечером. Так что, пожалуй, лучше всего принять Кидзу на террасе, здесь вряд ли кто помешает им побеседовать с глазу на глаз.

Обдумывая, где принять гостя, Сёдзо вдруг болезненно почувствовал свое подчиненное положение и поэтому особенно громко приказал служанке:

— Пригласите его сюда!

Когда горничная ушла, Тадафуми взял со стола визитную карточку и единым духом, как читают телеграмму, прочел ее вслух: «Кидзу Масао, корреспондент «Токио ниппо».

— Это ваш товарищ, Канно-сан? — спросил мальчик, а получив утвердительный ответ, заглянул ему в лицо и добавил:

— А мне можно остаться?

Виконтесса уже не раз выговаривала сыну за то, что он зовет учителя по фамилии, ибо считала это непозволительной фамильярностью. Но мальчик полагал, что так он лучше дает репетитору почувствовать свое дружеское расположение, чем официально-почтительным обращением «учитель», и продолжал звать его «Канно-сан». Сёдзо понимал чувства мальчика.

Увидев через стеклянную дверь, что гость уже проходит через холл, Тадафуми вдруг застеснялся и, сбежав с террас’ы, помчался по садовой дорожке.

— Оставайтесь, оставайтесь!—ласково окликнул его Сёдзо, но мальчик был уже далеко. Обернувшись только один раз и показав свою абрикосового цвета щечку, он скрылся из виду.

— Ну, Аристотель, это твой Александр Македонский?— спросил Кидзу, входя на террасу и провожая своим наметанным глазом репортера фигурку бегущего по аллее мальчика в светло-синем свитере.

Чувствуя себя, как всегда, весьма непринужденно, гость бросился в шезлонг, вытянул ноги и франтовским жестом поддернул свои безукоризненно отутюженные белые26 брюки.

— А что, виконтесса действительно так красива, как говорят? — спросил он вдруг.

— Разве она слывет красавицей?

— Хм! Для тебя это новость? Пора бы и самому разглядеть,— рассмеялся Кидзу. Затем он перевел взгляд на вулкан Асамаяму, видневшийся вдали, как раз против террасы, и, продолжая улыбаться, заметил:— Если каждый день смотреть на эту гору, то, пожалуй, и она намозолит глаза не меньше, чем обшарпанная стена какого-нибудь обывательского дома под оцинкованной крышей.

Из кратера Асамаямы непрерывно тянулся дым, похожий на развевающееся в небе гигантское белое полотнище.

Сёдзо промолчал, и гость принялся рассказывать ему о том, что болтают в свете про виконтессу. Ее не только считают одной из самых красивых женщин Токио; знаменита она и своими оригинальными манерами. Редакции многих газет и журналов уже давно добиваются разрешения сфотографировать виконтессу и поместить ее портрет на своих страницах, но она решительно отказывается. Были даже попытки заснять ее, застигнув врасплох. За нею охотились самые ловкие фоторепортеры, но она каждый раз оставляла их с носом.

— Что же тут удивительного? Мало ли кто не любит фотографироваться,— возразил Канно.

— Это верно. Но в отношении ее свет не желает довольствоваться столь простым объяснением. Она ведь удивительно красива, а какой красавице не лестно увидеть свой портрет в газетах! Говорят, в девичьи годы виконтесса была страстно влюблена в другого, а вышла замуж за виконта Ато и