Раб Наилон. Вкус свободы - Анна Жнец

купол шатра, притих, растаяли голоса, доносящиеся снаружи, и даже черепахи внутри воздушного вольера угомонились.

В глазах пекло. Впервые в жизни Наилон так остро ощущал жизнь. И жизнь, и собственное тело: ток крови в венах, стук беспокойного сердца, рвущегося к любимой, работу мышц, что напрягались и расслаблялись, пока он шел к Тэлли, будто влекомый незримой силой.

Струна, дрогнувшая в его груди, продолжала звенеть — тонко и пронзительно. Он остановился напротив тюфяка из овечьей шерсти, на котором среди подушек сидела его невеста. Ее руки были протянуты к нему, объятия раскрыты, и он нырнул в них, как в ласковую воду.

На миг все внутри сжалось от блаженства, от острой нежности, от затопившего тепла, и соленый ком встал в горле, не давая сделать ни вздоха.

Он задыхался, задыхался, задыхался. От силы охвативших его чувств.

Всхлипнув, Наилон уткнулся лицом в шею любимой.

Тэлли отклонилась назад, и вместе они опустились на постель. Пальцы любимой зарылись ему в волосы. Мягко, бережно она уложила его голову себе на грудь, так что ее сердце теперь билось под его ухом.

Будто плотным пологом их накрыла тишина.

Капля за каплей падали секунды, наполняя чашу времени.

Наилон не шевелился, не пытался раздеть невесту и получить обещанный дар. Он просто лежал у нее на груди и пытался справиться с бурей эмоций, рожденных ее словами.

То, что она сказала…

Снова и снова он прокручивал это в мыслях и захлебывался счастьем.

Вечность спустя Тэлли шевельнулась под ним.

— Мы не будем?.. — в ее голосе слышалось смущение, стук сердца под ухом Наилона стал громче.

Не хотелось двигаться, даже ворочать языком было лень, но он заставил себя ответить:

— Не сегодня.

— Ты не хочешь меня?

— Я не могу.

Он, наученный поднимать член по щелчку, и правда не мог. Его переполняли желания, но желания не плотские.

— Не можешь?

— Слишком… слишком много чувств, — Наилон зажмурился, надеясь, что Тэлли его поймет и не обидится. Он был возбужден до предела, но то был иной сорт возбуждения, не тот, при котором мужчина и женщина закрываются в спальне наедине.

Хотелось просто лежать, дышать запахом любимой, считать удары ее сердца и растворяться в ощущении близости, не портя ничем эти волшебные минуты. То, что сейчас происходило между ними, было идеально.

Через два часа их нашла Лу — влетела в комнату, распахнув полог шатра, как порыв ветра.

— Асаф сказала, что аш Фатим вас не поженила, — кулаки девочки сжались, на лице проступило воинственное выражение. — Это потому, что ты чужеземец? — Она вздернула подбородок. — Пойдем! Я заставлю ее благословить ваш брак. Если она этого не сделает, я принесу из пустыни змею и запущу к ней в шатер.

— Лу! — с укром воскликнула Тэлли.

— Я лягу у входа в ее дом и не сдвинусь с места, пока она не наденет вам на шеи бусы из зубов мерилосов, — грозно пообещала девочка.

— Лу, в этом нет никакой необходимости.

— Я накидаю ей в постель верблюжьих колючек.

— Спокойно! Мы поженимся! — рассмеялся Наилон, поднимаясь с тюфяка и протягивая Тэлли руку. — Мы идем жениться прямо сейчас.

Глава 31

Больше никто не посмеет назвать ее недостойной. Она снова замужем, теперь не хуже, чем все, болтливым языкам придется заткнуться или иметь дело с ее супругом. Тэлли не могла поверить, что нашелся мужчина, который принял ее с ребенком и не испугался запятнать себя браком с разведенной женщиной. Удивительно, семь лет назад точно такие же бусы на шее казались ей удавкой, а сегодня — самым ценным даром на свете. Пока в узком дружеском кругу они праздновали двойную свадьбу, Тэлли постоянно касалась раскрашенных зубов на нитке, сжимала их в кулаке, согревая теплом своей ладони.

Добрая искренняя улыбка Наилона заставляла ее таять. Тэлли даже смирилась с неприятной стороной супружеских отношений и почти перестала бояться первой брачной ночи. Годы свободной жизни не сумели стереть из памяти боль и отвращение, которые она переживала под Газизом. Она понимала, что надо потерпеть, если хочешь снова стать матерью и порадовать любимого мужа. Когда тень тревоги касалась ее души, Тэлли успокаивала себя тем, что теперь все иначе: Наилон ей приятен, и лицом, и запахом, и характером, она его любит, а он любит ее и будет в постели нежен и нетороплив.

Больно не будет. Разве что немного, но она это переживет и тоже получит свою порцию радости: на брачном ложе мужчины наслаждаются близостью тел, а женщины — единением душ.

Чем больше забродившего сока агавы бежало в ее крови, тем увереннее Тэлли себя чувствовала. В конце концов ей удалось полностью расслабиться.

Лу осталась дома. Вместе они уложили малышку спать и, взявшись за руки, медленно направились к шатру Наилона.

Шуршал под ногами песок, больше не раскаленный, остывший к вечеру. Звезды рассыпались по черному полотну неба и мерцали, как светлячки, облепившие свод пещеры, — Тэлли часто любовалась ими, когда собирала в горах корешки для зелий. Ожерелье из колючек лаксонии и зубов хищных ящеров ощущалось на шее приятной тяжестью. Ладонь ее спутника была сухой и теплой, улыбка — успокаивающей. Сок агавы согревал кровь.

Под прикрытием тканевых стен шатра любимый сладко поцеловал Тэлли в губы, так что она задрожала всем телом и растаяла, словно сыр, оставленный на открытом солнце. Нежная ласка и крепкий сок кактуса затуманили разум, она даже не сразу поняла, что ее раздевают. Чуткие пальцы Наилона расстегивали пуговицы спереди ее платья, обнажая грудь.

И вот прохладный воздух пощекотал напрягшиеся соски. Они стали твердыми, сжались в тугие зудящие комочки плоти, от которых волнами растекалось удовольствие.

— Можно? — спросил Наилон, прежде чем коснуться их пальцами, а потом — губами.

Было так странно — он спрашивал о каждом своем шаге, тогда как другие мужчины уверенно брали то, что было положено им по праву.

Тэлли говорила ему: «Да».

Снова и снова: «Да».

И с тихим стоном запрокидывала голову. Цеплялась за широкие плечи супруга, словно боясь слишком сильных ощущений. Стремительная волна подхватила ее и понесла в открытое море, в сладкие неизведанные глубины. Не выплыть, не выбраться, не глотнуть воздуха.

Наилон ласкал ее грудь.

Ласкал.

Не грубо мял в ладонях, как тесто для лепешек. Не дергал за соски, как за верблюжье вымя. Использовал ее тело не для того, чтобы возбудить себя, а