Только герцогу это под силу - Сабрина Джеффрис

— Говорила же, я не буду так сближаться с вами, — она упёрлась ему в грудь. — И я, конечно, не подразумевала, что вы…

Он снова поцеловал её и отступил назад, пока она его не оттолкнула.

— Я счастлив дарить тебе сколь угодно поцелуев, покуда ты называешь меня Саймоном.

Она разрывалась: то ли злиться, то ли смеяться.

— Вы отлично знаете, я не просила вас…

Он подался вперед, чтобы снова поцеловать её, но она спешно прижала руку к его губам.

— Прекратите, сэр!

— Саймон, — напомнил он ей в упор обтянутых перчаткой пальчиков. — Назови меня Саймоном, и я остановлюсь.

Из неё вырвался очередной смешок.

— Вы глухой, что ли? Повторяю, я не хочу называть вас Саймоном, пока на самом деле хорошенько вас не узнала.

Не отпуская её руку от своих губ, герцог начал один за одним целовать её обтянутые перчаткой пальчики.

— Так ты предпочитаешь, что бы я продолжал целовать тебя…

— Вы знаете: я говорила не об этом, — хрипло прошептала девушка.

Однако она не оттолкнула и не пыталась остановить его, когда он расстёгивал крошечные пуговки её перчатки, открывая её пахнущее сиренью запястье для лёгкого, словно прикосновение пёрышка, поцелуя. Его сердце гулко забилось в ответ на беспорядочный, неистовый ритм её пульса. Слава господу, Луиза не так уж невосприимчива к нему, как делает вид.

— У тебя такие хорошенькие ручки, — он стащил с неё перчатку, целуя каждый дюйм, что он обнажил. — Такие изящные пальчики.

Саймон почувствовал возле своего лба её возбужденное отрывистое дыхание.

— Не будьте посмешищем. У меня короткие, коренастые пальцы. Из-за этого я так плохо играю на арфе. Все так говорят.

— Они ошибаются.

Сунув перчатку в карман брюк, он провёл губами вдоль её указательного пальца, чтобы поцеловать оголённую ладонь. Когда её пальцы прикоснулись к его щеке в трогательной ласке, он возликовал.

— Я помню твою игру на арфе. Это было изумительно.

Девушка сотрясалась от смеха.

— Тогда вы или не в себе, или у вас нет слуха, либо вам припоминается игра на арфе совершенно другой женщины. Возможно, Регины.

— Не о руках моей сестры я грезил в Калькутте. Я мечтал не о её пальцах, ласкающих мне щеку, — он понизил голос. — Так, как ты сейчас.

Напряженно замерев, она попыталась отдёрнуть руку, но он и не думал ей такое позволить, пока не смягчит её, лаская открытым ртом её ладонь.

— Не верю, вы и минуты не думали о моих пальцах, — произнесла Луиза, но в её взгляде читалось, как сильно она хотела от него правды.

Как ни странно, он хотел её поведать.

— Нет?

Он остановился в разгар покусывания её очаровательного мизинца, схватил другую руку и потёр через перчатку её безымянный палец.

— У тебя шрам на втором суставе, вот здесь, от укуса терьера. Ты рассказала о нём на том обеде у Айверсли.

Когда она позволила Саймону немного подержать её руку без перчатки под столом.

— Вы… вы это помните? — глаза её расширились и их волнующая чернота так и манила затеряться в них.

Он стащил с неё другую перчатку и сунул в карман. Положив руки девушки себе на плечи, он притянул её ближе, так что она оказалась прижатой к нему от бедра до груди.

— Я помню всё, — хрипло произнёс он.

Потом завладел её губами, его взыгравшая кровь требовала опустошить медовые уста Луизы. К чёрту это ожидание благоприятного случая, эту осмотрительность и боязнь напугать её излишней стремительностью. Её жаннодарковский щит можно разбить, только напомнив ей, что она желанная женщина и слишком пылкая, чтобы чахнуть, как старая дева.

Слишком неистова и так чертовски соблазнительна, что слов нет. На вкус она — чай с лимонными пирогами — такая до мозга костей английская, что это одурманивало его, но и такая же диковинная для него, как смесь миндального молока и кокоса. И когда она раскрыла эти мягкие как шелк губы, заманивая его внутрь, атаками встречая его язык, он чуть не уложил её вниз под берёзу и вязы и не удовлетворил свою изнывающую потребность.

Для женщины, которая в последнее время, казалось, вела монашескую жизнь, Луиза, несомненно, превосходно целовалась. От одной лишь мысли о мужчинах, которые, вероятно, посмели целовать её, пока он был в Индии, его поцелуй стал более грубый, более собственнический…

Задыхаясь, она оторвалась от его рта, одновременно утопая руками в его волосах.

— Что еще вы… помните о нашем времени вдвоем?

По крайней мере, она не оттолкнула его.

— Заметно больше, чем ты, — прозвучало резче, чем Саймон предполагал, и он уткнулся ей в элегантную лебединую шею. — Я полагаю, ты была слишком занята с теми идиотами при дворе, чтобы думать обо мне.

— Идиотами при дворе? — повторила она.

— Теми, которые учили тебя так хорошо целоваться.

Когда она отступила и уставилась на него с обиженным выражением, герцог пожалел, что не придержал свой проклятый язык.

— Так вы и вправду считаете меня распутницей, такой как моя мать.

Дьявол, он знал, как она ранимо относилась к этому.

— Считай я тебя распутницей, я бы не ухаживал за тобой, — когда она попыталась освободиться из объятий, он и не думал отпускать её. — Но ясно же, что ты от кого-то научилась целоваться.

Девушка впилась в него взглядом.

— И что с того? Как много женщин вы целовали, пока были в отъезде?

— Если б я сказал, ты бы не поверила.

— Уверяю вас, поверила бы, — она вскинула подбородок. — Вы со своей вереницей индийских любовниц, вероятно, посоперничали бы с раджой.

— Нет, — кратко ответил он. — Любовниц не было.

Глаза её заблестели в наступающих сумерках.

— Значит, были «возлюбленные».

— Не было и «возлюбленных». Я семь лет, как монах, соблюдал обет безбрачия.

Она скептически посмотрела.

— Я больше не наивная девчонка, так что не надо щадить мои нежные чувства. Я достаточно увидела и услышала в Ньюгейте и знаю, что мужчины обычно не отказывают себе… в определенных вещах. Вы можете сказать мне правду.

— Зачем бы мне так лгать?

— Чтобы я подумала, что вы берегли себя для меня, или похожий бред.

Саймон грустно улыбнулся ей.

— Я мыслил более практично. Не хотел рисковать заразиться… или испытать предательство. Так случилось — я изрядно насмотрелся, как опасно иметь дело с индийской любовницей, особенно для мужчины моего положения.

Учитывая варианты, самым благоразумным казалось — самоудовлетворение.

Однако, судя по виду Луизы, это её не убедило.

— Значит, вам надо прямиком в публичный дом, сэр.

— Прошу прощения?

Конечно, это не просто намек, что он…