Только герцогу это под силу - Сабрина Джеффрис

От этой мысли у неё потеплело внутри. Этот дьявол точно знал, как обольстить её. Доверять ему — нет уж, она не дура. Пожалуй, сам Сидмут мог послать Саймона нанести по ним удар изнутри.

Но раз так, Саймон вёл себя неосмотрительно, во всеуслышание, объявляя о «личном интересе» к их группе. Министру внутренних дел это было бы вовсе не по нраву.

Когда они собрались уходить, Саймон ошеломил её, вернув чек лорду Трасбату.

— Уверен, теперь у вас хватит духу быть более щедрым.

Потрясённая его дерзостью, Луиза произнесла:

— Ваша светлость…

— Нет, герцог — прав, — ответил лорд Трасбат. — Если нужно участие моей жены, то я счастлив угодить.

Он пригласил Саймона пройти с ним в кабинет, оставив Луизу и леди Трасбат одних. Бросив взгляд на открытую дверь, леди Трасбат понизила голос.

— Кажется, его светлость без ума от вас.

Нет причин, чтобы нам не иметь и то и другое. Наши амбиции. И наши страсти.

Луиза изобразили подобие улыбки.

— Он лишь помогает мне, как родственник.

— Вздор, моя дорогая. За просто так не заботятся о родственнице сестры. Мне сразу видно, когда у поклонника серьёзные намерения.

Как раз то, в чём она не нуждалась. Или ей не хотелось.

Кроме тех случаев, когда он смотрел на неё. Или переплетал её пальцы со своими. Или терзал её рот в манящей темноте ночи.

— Тс-с, они возвращаются, — предупредила леди Трасбат. Пока двое мужчин приближались из центра зала, она добавила: — Я вдобавок расскажу моим подругам миссис Пил и миссис Каннинг о вашей группе. Они обе совершеннейшие филантропки.

Луиза в равной мере изумлялась как великодушию баронессы, так и её прозорливому выбору подруг. Роберт Пил и Джорж Каннинг оба были членами парламента, которые склонились к поддержке дела Луизы. Если бы их жёны присоединились…

Едва сдерживая волнение, Луиза сжала руку баронессы.

— Это было бы замечательно — спасибо! Вам следует втроем приехать на следующей неделе с визитом, и я тогда объясню намерения нашей группы.

Позже, когда она и Саймон ушли и возвращались в Лондон, сумерки мягко, как шелк опускались на зеленые побеги полей.

Луиза глубоко вздохнула.

— Не вериться, как всё хорошо прошло! Я неделями пыталась заполучить леди Трасбат, — она игриво ткнула Саймона в плечо. — А вы лишь задействовали Раджи, и она уже предлагает представить меня своим влиятельным друзьям. Не поразительно ли это?

Когда Саймон не ответил, она взглянула туда, куда он умело, с задумчивым видом, направлял фаэтон.

— Что случилось? — её весёлость сникла. — Вы тревожитесь, что лорд Трасбат передумает и попытается разрушить вашу карьеру?

— Вряд ли, — уловив её вопросительный взгляд, он натянуто улыбнулся. — Трасбат — человек с характером. Если он говорит, что поддержит вашу группу, значит так и будет.

— Тогда почему вы расстроены?

— Я не расстроен. Я… — он обратил взгляд на дорогу, сжимая в руках поводья. — Вы видели, как Трасбат на неё смотрел?

— На жену? Да. На мой взгляд, это было очаровательно.

Он замолчал, на минуту. Когда снова заговорил, в его голосе прозвучала, терзающая ей сердце, тоска.

— Мой отец ни разу не смотрел так на мою мать, ни разу за все годы, что они были женаты.

Она не ожидала, что он заговорит о чем-то таком личном.

— Регина рассказывала, что ваши родители держались весьма официально друг с другом.

— Официально? — он резко рассмеялся. — Равнодушно — ближе к правде. Отец проводил время в клубе, а мать со своими друзьями. Её любовь к фараону [16] была больным местом дедушки Монтита. Он считал, что мой отец развратил его дочь.

— Поэтому ваш дедушка сделал вас своим протеже? Из-за того, что зять был разгульным игроком?

— Можно сказать и так, — проговорил он странным голосом. — Наверно, не случайно, что после смерти двух своих сыновей дедушка Монтит сразу же взял меня под крыло. Ему некого было изводить, раз моя мать была замужем.

— Изводить? — его едкие слова удивили её. — Что ваш дедушка…

— Он просто был напористым, — сказал он быстро, с хрипотцой в голосе, и грустно улыбнулся ей. — Как и я.

— Но не как ваш отец, полагаю.

— Нет. Мой отец проявлял напористость лишь в охоте на шотландских куропаток и в висте. Это сердило мою мать в ранние годы их брака, — усталая покорность звучала в голосе Саймона. — К тому времени, как она умерла, они уже не проявляли такого внимания друг к другу, чтобы сердиться.

— Если это утешит, и с моими родителями было также.

— С которыми?

Она вздохнула.

— Хороший вопрос. Но это верно для любого из моих возможных отцов. Внимание короля к маме ограничивалось спальней. А человека, что дал мне своё имя, наверно, не очень заботила моя мама, иначе он бы не позволил Его Величеству продолжать бесстыдную длительную и открытую связь с ней.

Сострадание на лице Саймона не могло утешить её.

— Простите, Луиза.

— За что? — она едва сдерживала голос. — Это не ваша вина, что моя мать была…

Шлюха. Но она не могла заставить себя произнести это слово, хотя слышала, как брат довольно часто называл так маму.

Слепо уставившись на дорогу, она изо всех сил пыталась обрести былое спокойствие. Чудно, как чьё-то прошлое могло воспрянуть и ужалить в самый неподходящий момент.

— Вы знали маму, правда? Она гостила в вашей семье, когда Маркус выслал её из Каслмейна.

Он напрягся.

— Я был в школе.

— Но, право же, не всё время, — не получив ответа, она добавила: — Была ли она такой э… распутной, как утверждает Маркус?

Он так долго колебался, что она поняла ответ.

— Нет.

— Лжец.

Он перевел взгляд на неё.

— Какая разница?

— Позорная слава моей семьи — одна из причин, по которой вы считали меня негодной для брака, если припомните.

— Что заставляет вас думать, что я считал вас негодной?

— Это было совершенно очевидно, когда вы уехали, не женившись на мне. И потом не написали, или, во всяком случае, не показали, что тосковали по мне.

— Я не верил, что вы примете письма от меня, после того, как я с вами поступил. Более того, даже по возвращении, я не думал, что вы снова одобрите мои ухаживания. Не думал, пока мы не поцеловались.

— Когда я оказалась такой же распутной, как моя мать.

— Луиза…

— Нет, я хочу знать. Не о нас с вами: думаю, я понимаю, почему вы именно так себя повели. Я хочу знать о моей матери, — она глубоко вздохнула. — Я всегда задавалась вопросом, какой она была на самом деле. В моём детстве её почти никогда не было рядом. — Так как она была вполне довольна, променяв своих детей и мужа на привилегии королевской любовницы. — Затем, после смерти папы, когда мне было десять, и Маркус выслал её, мне больше не разрешили увидеть её снова.