Дамиано Де Лука (ЛП) - Хантингтон Паркер С.

Заняв место перед шахматной доской Маман, я выглянула из французских окон от пола до потолка и изучила двух птиц, сидящих на дереве.

— Спасибо, что приехала, Рената. — Маман поцеловала меня в щеку и села напротив. Улыбка на ее лице придавала ей сияние, и я поняла, как папа мог так переживать и быть неуверенным, что она его бросит.

Люди любили Маман. Их тянуло к ней. Она была добросердечной, отзывчивой и такой, которой я могла рассказать все свои секреты. Черт, я даже рассказала ей о существовании Дамиана до того, как он взошел на трон Де Лука. Я рассказала ей о том, как влюбилась в него и сбежала, и доверила ей хранить свои секреты, как доверяла Тиджан, который каждый раз писал захватывающую историю.

С ее связями и магнетизмом развод с Маман поставил бы папу в неловкое положение. Именно поэтому она затаилась в своей крепости в Штатах, а папа держался подальше, чтобы не наброситься на медведя.

Мой взгляд упал на шахматную доску, и я рассмотрела фигуры.

— Ты что-то передвинула.

— Хороший глаз, — похвалила она, улыбка все еще была приклеена к ее лицу. — Конь на F7.

— Это, наверное, самая медленная партия в шахматы за всю историю. Ты играешь именно в эту игру с тех пор, как я была ребенком.

— Да, это игра на терпение.

— Но не быстрые шахматы.

— Быстрые шахматы не приносят удовольствия.

— Скажи это тем, кто ежегодно получает многомиллионные призы в мире по рапиду и блицу.

Ее заливистый смех эхом отозвался в комнате.

— Напомни мне, почему я вырастила умную задницу.

Я подавила улыбку, поджав губы.

— Ты меня любишь.

— Да, люблю. — Ее пальцы проследили за королевой, и она продолжила через некоторое время: — Я привела тебя сюда не для того, чтобы обсуждать быстрые шахматы, Рената.

— Почему я здесь? Не то чтобы мне не нравилось видеть тебя…

— Нам нужно обсудить, что от тебя требуется перед следующим мероприятием.

— Мероприятие? Ты хочешь сказать, что я снова отправляюсь в город?

— Да, ты должна была это знать.

— Я… — Резко вдохнув, я глубоко выдохнула свою усталость. — А что, если я не хочу?

Я покинула мафию не просто так. После побега из Девилс-Ридж папа хотел вернуть меня в Италию, чтобы я стала его вторым помощником, но мне нужно было выбраться. Мне было невыносимо быть частью системы, породившей Анджело Де Луку, а ложь, обман и то, как люди использовали друг друга, вызывало у меня тошноту.

Поэтому я обратилась к единственному, что у меня осталось, — к школе. Мама помогла мне избавиться от Витали, и я уехала в колледж, быстро стала учителем и с тех пор преподаю младшим классам. Но быть представителем Витали на каком-нибудь мероприятии казалось мне слишком близким шагом к возвращению в ряды мафии.

Маман снова усадила королеву и сцепила руки.

— Я потянула за многие ниточки, чтобы вытащить тебя из мафии, Рената, и я не прошу тебя о многом. Твой отец не хочет приезжать в Америку, даже чтобы представлять имя Витали, а я не могу приехать, потому что… — Ее голос прервался, но я знала, что она собиралась сказать.

Она не может приехать из-за своих тайных отношений с Винсентом.

Мой взгляд проследил тонкие морщинки на ее лбу и то, как слегка опустились ее веки. Маман все еще горевала о потере своей любви, а я вела себя как неблагодарная дочь. Обиженная курица, которая не только не видит своих барьеров, но и возмущена тем, как Дамиан покинул библиотечный уголок.

— Пожалуйста, сделай это для меня, Рената.

Я выпустила вздох, который копился последние несколько минут.

— Хорошо.

Маман рассказала о событиях и дала мне подробную папку с перечнем того, что я должна была сказать и сделать, пока я готовилась к мысли о том, что снова увижу Дамиана. Но есть вещи, к которым невозможно подготовиться.

Предательство.

Любовь.

Дамиано Де Лука.

ГЛАВА 27

Есть два способа быть одураченным. Один из них — верить в то, что не соответствует действительности, другой — отказываться принимать то, что соответствует действительности.

Сорен Кьеркегор

РЕНАТА ВИТАЛИ

Один месяц спустя

— Я не был уверен, что найду тебя здесь.

Я положила закладку между двумя страницами и отложила книгу "Конвектор Тойнби", к моему ужасу.

— Ты не был уверен, что найдешь меня в месте, где, как ты знаешь, я останавливаюсь?

Я не подала виду, что хочу рассмеяться. Дамиану не нужно было знать, как сильно он меня потряс. Я почти не могла поверить, что когда-то была такой отстраненной. Я не чувствовала себя той, кем была, когда впервые переступила порог Техаса десять лет назад. Я также не чувствовала себя той, кем была, когда приехала на похороны чуть больше месяца назад.

Раздражение подкатило к моему горлу, его температура повышалась с каждым его шагом ко мне.

Почему тебе так горько, что он бросил тебя тем утром? Ты сама этого хотела. Не то чтобы он тебе нравился. Он не может тебе нравиться.

Голос в моей голове мог до конца жизни страдать от налоговых проверок, прыгать с обрыва и быть вынужденным смотреть "Барни и друзей" на повторе в аду, если бы мне было до этого дело. Отрицание было лучше, чем альтернатива — признать, что чувства, которые я испытывала к Дамиано, не ослабли с течением времени.

— Ты злишься на меня? — Он лег рядом со мной на кровать, прислонившись спиной к моей подушке. — Ты сменила номер телефона. Я просто не мог в это поверить.

Я сделала это, потому что первый день после возвращения из Нью-Йорка провела, приклеившись к телефону, и, проснувшись в одиночестве, вспомнила, насколько одинокой я чувствовала себя на протяжении последних десяти лет. Мы с Дамиано были разбитым сердцем. Как я могу хотеть разбитого сердца?

Несмотря на мое молчание, он продолжил.

— Я сделал то, что ты хотела. Если уж на то пошло, я должен злиться на тебя за то, что ты заставила меня уйти… — Его тон был легким, но я могла поклясться, что слышала в нем нотки горечи. Он не признавал этого, но он не переживал из-за моего отъезда.

А я? Я не была готова к засаде этим утром. Последующие встречи за круглым столом состоялись сегодня. У меня должно было быть еще несколько часов. Я только вчера вечером прилетела в Нью-Йорк, а мы уже ссоримся?

Я использовала гнев, чтобы придать себе сил.

— Нет. — Я резко села и повернулась к Дамиано лицом. — Даже не заканчивай это предложение. — Моя голова тряслась, как и мой и без того шаткий фасад. Черт, в прошлом месяце я совсем перестала вести себя спокойно, хладнокровно и собранно, и не похоже, что это вернется в ближайшее время. — В прошлом месяце ты мог сказать, что уходишь, но ничего не сказал. Это несправедливо.

— Не существует срока давности, в течение которого я могу вспоминать о том, что ты меня бросила.

— Я уехала из Техаса. И что?!

Меня так тошнило от чувства вины, которое я испытывала из-за этого. Мы встречались месяц. Максимум. Почему я провела последние десять лет, мучаясь над своей ошибкой? Я была ребенком. Восемнадцатилетним. Напуганным. Сбитым с толку. Я не заслуживала того, чтобы страдать из-за этого всю оставшуюся жизнь. Может быть, мне нужно было сказать, что все в порядке.

— Ты не помнишь, что сказала?

Да, но я не думала, что он это помнит.

Я провела рукой по лицу.

— Я была молода. Я не хотела этого.

Мне также нужно было, чтобы он не преследовал меня, хотя это не сработало. Он преследовал, преследовал и преследовал, а я использовала ресурсы своей семьи, чтобы убедиться, что меня никогда не найдут. Даже когда все во мне хотело вернуться к нему, я напоминала себе, как больно было уходить в первый раз.

Неверие окрасило его черты.

— Ты всерьез полагаешь, что я в это поверю?

В наших отношениях так не хватало честности, что я не могла рассчитывать на то, что он поверит всему, что прозвучит из моих уст. Мои причины приехать в Техас? Очевидно, ложь. Мои причины уехать? Определенно ложь. А сколько лжи было между ними? Как насчет последнего раза, когда мы были в Нью-Йорке на похоронах Винса?