Правила вежливости - Амор Тоулз

создана для того, чтобы ее кто-нибудь очаровывал. Или смущал. Но в любом случае им обоим явно не хватало здравомыслия. Ведь если Нью-Йорк – это машина со множеством людей-винтиков, то нехватка здравомыслия у одних как раз и служит той необходимой смазкой, которая дает возможность другим, то есть нам, остальным винтикам, крутиться гладко, без задержки. Ну что ж, в итоге эти двое, так или иначе, получат по заслугам. Я положила папку обратно на сиденье.

Мы все еще стояли на той же станции. На платформе у закрытых дверей вагона собралась небольшая группа жителей пригорода, и они с надеждой смотрели на нас сквозь стекла, словно рыбы в аквариуме мистера Куиггина. Я отвела от них взгляд и вдруг заметила, что та горничная печально на меня смотрит, время от времени словно указывая глазами на забытую папку с документами. Смотрит так, словно хочет сказать: по заслугам получат не они, а она, эта девочка. А симпатичный парнишка Томас Харпер, обладающий хорошо подвешенным языком и мальчишеской челкой, спадающей на лоб, наверняка сумеет как-то отболтаться. В общем, расплачиваться за небрежность обоих придется той маленькой мисс Большие Глаза.

Двери вагона снова открылись, и жители пригорода ринулись на свободные места.

– Вот ведь дерьмо! – мрачно буркнула я, схватила папку и успела всунуть руку между створками дверей, не дав им закрыться.

– Ты что это, моя лапочка? – с укором сказал мне один из контролеров.

– Сам ты лапочка! – рявкнула я и ринулась в сторону лестницы, выходящей к Ист-Сайду, а потом стала пробираться сквозь толпу в сторону Ладлоу, высматривая среди широкополых шляп и набриолиненных волос шляпку Шарлотты с качающейся на ней черной хризантемой. Если через пять кварталов я ее догнать не сумею, сердито уверяла я себя, то эта папка отправится на переговоры с первым же мусорным баком!

Я увидела ее на углу Канал-стрит и Кристи.

Она стояла перед магазином «Шоц и сыновья» – кошерной лавкой, торгующей всевозможными маринованными продуктами. Но ничего не покупала, а просто беседовала с какой-то крошечной старушкой с такими же, как у нее самой, черными глазами. Одежда на старушке тоже была какая-то траурная – видимо, у них это семейное, подумала я. В руках у пожилой дамы был локс[69], явно купленный к ужину и завернутый во вчерашнюю газету.

– Прошу прощения…

Шарлотта вскинула глаза, увидела меня, и удивление сменилось у нее на лице девчоночьей улыбкой до ушей.

– Кэтрин!

И она тут же с гордостью указала на черноглазую старушку:

– А это моя бабушка!

(Да уж, тут трудно было ошибиться!)

– Рада с вами познакомиться, – любезно улыбнулась я.

Шарлотта что-то сказала на идиш, видимо, объясняя бабушке, что мы вместе работаем.

– Вот. Вы забыли это в поезде, – сказала я, подавая ей папку.

Улыбка сползла с лица Шарлотты. Побледнев, она взяла папку и в ужасе пролепетала:

– И как это я могла допустить такую оплошность! Просто позор! Уж и не знаю, как мне вас благодарить!

– Ладно, забудьте.

Она секунду помолчала, а потом, не выдержав, призналась:

– Мистер Харпер завтра прямо с утра встречается с неким важным клиентом, а это нужно было к девяти утра отнести в «Кемден и Клей», вот мистер Харпер и попросил меня, поскольку мне это по пути, занести в наш офис…

– Похоже, у мистера Харпера имеется не только диплом Гарварда, но и собственный трастовый фонд?

Шарлотта с недоумением уставилась на меня своими большими темными глазами, очень похожими на коровьи, но я объяснять не стала и продолжила свою мысль:

– Очень это ему поможет, когда его все-таки с работы вышвырнут!

Бабушка Шарлотты смотрела на мои руки. А Шарлотта – на мои туфли.

Летом продавцы из магазина «Шоц» выкатывали прямо на тротуар бочонки с пикулями, селедкой и солеными арбузами, щедро расплескивая маринады и рассолы, так что даже сейчас, восемь месяцев спустя, в воздухе все еще витал запах этих яств.

Старая женщина что-то сказала Шарлотте.

– Моя бабушка спрашивает, – перевела она мне, – не поужинаете ли вы с нами.

– Боюсь, что, к сожалению, не смогу. У меня назначена встреча.

И Шарлотта перевела мои слова бабушке, хотя в этом не было ни малейшей необходимости.

От Канал-стрит мне нужно было пройти до дому пятнадцать кварталов, что, впрочем, было кварталов на десять меньше, чем если бы я попыталась добраться по другой ветке подземки. Так что, как говорят в этом районе, я пошлепала дальше пешком, на каждом перекрестке внимательно поглядывая налево и направо. Хестер-стрит, Гранд-стрит, Брум-стрит, Спринг. Принс-стрит, Первая улица. Вторая, Третья… Каждый квартал выглядел как тупик в какой-то чужой стране. Воткнутые среди жилых зданий, всюду торчали магазины «Отец и сыновья такие-то», в которых продавались несколько переиначенные продукты как бы «с родины» – свои колбасы и сыры, своя копченая или соленая рыба, которую, завернув ее в итальянские или украинские газеты, несли домой свои непокоренные бабушки. Подняв глаза, можно было увидеть за окнами двухкомнатных квартир три поколения одной семьи, каждый вечер собиравшиеся за ужином и слепленные вместе религиозной приверженностью, липкой, как сахарин, и странной, как их послеобеденные ликеры.

Если Бродвей был рекой, текущей с вершины Манхэттена вниз, к Бэттери, и по волнам этой реки словно плыли автомобили, магазины и огни, то идущие с востока на запад улицы были подобны водоворотам, в которых человек мог, подобно листку на поверхности лужи, без конца кружить и кружить неторопливо с первого часа своей жизни и до последнего. Это действительно был мир без начала и конца.

На Астор-Плейс я остановилась, чтобы купить в киоске на углу вечерний выпуск «Таймс». Передняя полоса предлагала модифицированную карту Европы, любезно снабженную изящной пунктирной линией, показывающей, где именно в данный момент проходит постоянно смещающаяся граница. У старого продавца газет были на редкость густые кустистые брови и добродушное выражение лица, как у рассеянного дядюшки из деревни. Глядя на него, я невольно удивилась: господи, а этот-то что здесь делает?

– Чудесный вечер, – сказал он, по всей вероятности имея в виду то немногое, что мог видеть отраженным в витрине галантерейного магазина.

– Да, вечер действительно чудесный, – откликнулась я.

– А как вы думаете, дождь будет?

Я посмотрела вверх: над крышами Ист-Сайда ясно, как маячок самолета, сияла Вечерняя Звезда.

– Нет, – сказала я. – Сегодня дождя наверняка не будет.

Он улыбнулся и вздохнул с облегчением.

Когда я протянула ему доллар, к киоску подошел второй покупатель. Он остановился на шаг ближе ко мне, чем было нужно. И, прежде чем я успела это заметить, старый продавец насупил брови и