В этом году в Иерусалиме - Мордехай Рихлер

Помимо продемонстрированных талантов писателя и стилиста, Нэнси Погель обладает впечатляющим резюме, в котором имеют место должность профессора Американской Мысли и языка и преподавание в рамках Тематической кино-образовательной программы в Университете штата Мичиган. Последняя деятельность д-ра Погель, которая представляется мне чем-то вроде повышенной в статусе работы киномеханика, разверзает между нашими с ней поколениями непреодолимую пропасть. Если мы студентами хотели посмотреть фильм (тематический, диалогический, вымышленный — неважно), мы сбегали с семинара по Спинозе или «Путям развития мультикультурализма в Канаде». Легкое ощущение вины придавало, конечно, этим дневным самоволкам особую сладость. Никогда не забуду, как улизнул с введения в психологию и отправился на «Счастливую любовь», кинокартину с братьями Маркс. Сделаю небольшое отступление. Двадцать два года тому назад, в 1972 году, на Каннском фестивале я завтракал отеле «Карлтон» в большой компании, в которой были Граучо[225] и Энтони Берджесс[226]. Искрометный Граучо оделил присутствующих сигарами «Монтекристо», но Берджесс, в отличие от всех, свою не раскурил, а сунул в карман рубашки. Граучо надулся.

— Вы что, не станете курить? — поинтересовался он.

— Оставлю в качестве сувенира, — сказал Берджесс и пересказал сцену из «Счастливой любви», которую просто обожал: — Харпо стоит, прислонясь к кирпичной стене, а вы, проходя мимо, спрашиваете: «Ты что, стенку подпираешь, чтобы не упала?». Он кивает, потом отходит, и стена падает.

— И вы это помните? — Граучо был потрясен.

— Еще бы.

— Бог мой, лично я не помню ни одной из своих бывших жен, а у меня их было целых три.

Кто-то из сидящих за столом спросил Граучо, что он думает о сегодняшних комиках, и тот ответил, что единственный, на кого стоит тратить время, Вуди Аллен.

Несколькими годами ранее мой друг увидел Вуди Аллена в шоу Джонни Карсона[227]: «Карсон трепался с каким-то эстрадным сатириком, щуплым коротышкой, я и знать не знал, кто он такой, и тот ему сообщил, что недавно женился и переехал в съемный загородный коттедж. И показал Карсону фотографии дома и супруги. „Моя жена, — сказал он, — та, что с модной кровлей, с „грибком“ на голове“. С тех пор я преданный поклонник Вуди Аллена».

Вуди Аллен, урожденный Аллен Стюарт Кёнигсберг, родился в 1935 году на Флэтбуш-авеню[228], в семье Мартина и Нетти, помешанных, как он скажет позже, «на Боге и коврах». Мартин работал то ювелиром-гравером, то сортировщиком яиц, то таксистом, то барменом в «Ревю Сэмми» в дешевом квартале Манхэттена. Нетти трудилась бухгалтером в бруклинском цветочном магазине. Кёнигсберги были ревностными иудаистами, и это само собой подразумевало, что Вуди после уроков в общеобразовательной школе № 99 должен был посещать и еврейскую школу — хедер; именно там, изучая Талмуд, он получил прививку к абсурду:

Янни вошел в трактир и попросил воды; ему принесли. Он заметил, что женщины при этом что-то бормотали, и выплеснул часть воды из кружки — по полу заструились змеи. Он сказал женщинам: «Я попил вашей воды, а теперь вы попейте моей». Он заставил выпить воды одну из женщин, и она превратилась в осла. Он сел на нее и поехал на рынок. Прибежали ее товарки и сняли заклятье, так что все увидели, что он восседает верхом на женщине.

Отголоском этих штудий стала, конечно, состряпанная позже Вуди Алленом для «Нью-Йоркера» пародия «Хасидские притчи с руководством по их истолкованию, составленным выдающимся ученым», из которой мне хочется привести один рассказ: «Некий человек приехал в Хелм, желая задать вопрос рабби Бен Каддишу, святейшему среди раввинов девятнадцатого столетия и, возможно, величайшему нуднику Средневековья.

— Рабби, — спросил этот человек, — где я смогу обрести покой?

Великий хасид оглядел его со всех сторон и сказал:

— Обернись-ка, что это у тебя за спиной?

Человек этот обернулся, и тогда рабби Бен Каддиш как даст ему по затылку подсвечником.

— Хватит с тебя покоя или еще добавить? — усмехнулся рабби, поправляя ермолку»[229].

У Вуди Аллена в комментарии к этой притче выдающийся ученый спрашивает, зачем было тому человеку приезжать в Хелм и отвлекать рабби Бена Каддиша. «Или у рабби своих забот не хватало? Сказать по правде, рабби в это время по уши увяз в карточных долгах, да еще некая мадам Гехт судилась с ним насчет отцовства ее ребенка. И все же основная суть притчи состоит в том, что человек этот не нашел себе лучшего занятия, чем разъезжать по стране и действовать людям на нервы. За это рабби и проломил ему голову, что, согласно Торе, является одним из наиболее тонких способов проявления заботы о ближнем. В другой версии этой притчи разгневанный рабби потом еще вспрыгнул на распростертое тело того человека и острым стило начертал на его носу всю историю Руфи».

После выхода «Хасидских притч» «Нью-Йоркер» завалили письмами с обвинениями в антисемитизме, а Вуди Аллена заклеймили «евреем-самоненавистником»; таким образом, он оказался в пресловутой литературной шайке, в которой — по мнению некоторых — обретаются Филип Рот, Стэнли Элкин и много кто еще, всех не перечислишь.

Несколько лет спустя после публикации в «Нью-Йоркере» Вуди Аллен на страницах «Тиккуна», критического еврейского журнала о политике, культуре и обществе, выходящего два раза в месяц, заметил: «В последнее время меня все чаще называют евреем-самоненавистником, и это правда, но вовсе не из-за моего вероисповедания, а потому, что я действительно еврей и себя недолюбливаю — по совершенно иным причинам, от отражения в зеркале по утрам до топографического кретинизма».

Последовал вполне предсказуемый ответ от разгневанной читательницы: «Вы заявляете, что не любите себя не из-за того, что вы еврей. Прекрасно. Но тогда зачем буквально в каждом своем фильме вы играете роль еврея, который иронизирует над собой и себя унижает? Утверждая, что ваше „вероисповедание“ здесь ни при чем, вы обманываете себя и своих зрителей».

Если эта разгневанная читательница «Тиккуна» имела в виду в числе прочих картину «Ханна и ее сестры», то тут она, конечно, заблуждалась. Аллен в образе мнительного еврея Микки Сакса далек от самоиронии и самоуничижения, напротив, он совершеннейший милашка. На деле если что и можно вменить Вуди Аллену, так это его порой злоупотребление обаянием, обезоруживающе откровенная потребность в любви. Возьмем тот же «Тиккун». Тут вам и еврейская вина перед жертвами Холокоста («…во время Второй мировой я был ребенком и жил в Америке… и у меня всегда была сытная еда — и мясо с картошкой, и сладкое…»), и размышления о женах Лота и Иова, и рассказ о его разногласиях с Израилем, побудивших его выступить в «Нью-Йорк таймс» с полемичной статьей, в которой он заявлял о том, что «не одобряет обычая израильских солдат ходить по квартирам и в целях борьбы с интифадой ломать руки всем палестинцам». О том, что он за «большую гибкость в переговорах о спорной территории и за мирное решение конфликта». Однако его материал был неискренне озаглавлен как «Случайные соображения второстепенного ума», и это название, откровенно рассчитанное на читательское опровержение, — дескать, нет, первостепенного! — мне претит. Честно, Вуди.

Публикация в «Тиккуне» породила и такое замечание некоего раввина Джека Д. Шпиро из Норфолка, Виргиния: «Единственное, что в статье Вуди Аллена „Случайные соображения второстепенного ума“ оправданно, так это название». Будь раввин Шпиро пообразованнее, он бы разглядел в Вуди ученика Маймонида[230](пропущенного через С. Дж. Перельмана[231]) — философа двенадцатого века, автора «Путеводителя растерянных», в котором он писал, в чем-то предвосхищая тему «Преступлений и проступков»:

Люди часто думают, что зло в мире многочисленнее добра; на эту тему у многих народов сложены пословицы и песни. Говорят, что добро встречается редко, тогда как зло бесчисленно и бесконечно. Не только простые люди разделяют это заблуждение, но и многие из тех, кто считает себя мудрецами. Аль-Рази[232] написал известную книгу «О метафизике». Среди многих прочих безумных и вздорных вещей она содержит мысль, им самим же и придуманную, о том, что в мире зла больше, чем добра. Дескать, если счастье человека и его удовольствие во времена благоденствия сравнить с сыплющимися на него несчастьями — горестями, болями, увечьями, параличом конечностей, страхами, тревогами и трудностями, то существование покажется человеку сущим наказанием и огромным для него злом.

Другой биограф Вуди Аллена, французский кинокритик Роберт Бенаюн, однажды спросил у него: «Что вы думаете о еврейской комедии, замешанной на страхе, задиристости, преувеличениях и самооправдании?»