В этом году в Иерусалиме - Мордехай Рихлер

Другой биограф Вуди Аллена, французский кинокритик Роберт Бенаюн, однажды спросил у него: «Что вы думаете о еврейской комедии, замешанной на страхе, задиристости, преувеличениях и самооправдании?»

Тот ответил: «Да, я вырос в сугубо еврейском квартале, однако мне ни разу не доводилось сталкиваться с проявлениями антисемитизма, меня не шпыняли в школе, не задирали на улице, пускали всюду, куда мне хотелось попасть, в отличие от Граучо Маркса с его известной байкой про то, как его принимали в клуб. И я всегда удивляюсь, когда меня называют еврейским сатириком. На сто моих шуток, может, и попадается одна про евреев; это как приправа к пище, но люди все равно говорят: ты только и шутишь, что про евреев».

Так вот, летом 1956 года Вуди, двадцати одного года от роду, действительно выступал на базе отдыха в Поконосе (место называлось Тамимент, и до Аллена там побывали Дэнни Кей, Сид Сизар, Имоджен Кока, Карл Райнер, Мел Брукс и Нил Саймон[233]), но никто не смог бы обвинить его в переизбытке сугубо еврейских шуток, которые, кстати, рассказчики всегда дополняют многозначительным подмигиванием зрителям-соплеменникам. Он с очевидностью выше подобных штучек. При этом можно с уверенностью утверждать, что на всем, что делает Вуди Аллен, лежит отпечаток его личного опыта еврея, родившегося и выросшего в крупном американском мегаполисе, например, это заметно по самым беллетристическим его фильмам — «Энни Холл», «Ханна и ее сестры», «Преступления и проступки». Более того, тот нелепый и трогательный недотепа, которого он сыграл во многих своих картинах, написанных и снятых до 1991 года, явно не учился в Эндовере и Гротоне, а оттуда не поступил в Йель с его «Черепом и костями»[234] и не содержал парусную яхту, чтобы было удобно добираться до летней дачи на побережье штата Мэн. И конечно, триумфально еврейская тема прозвучала в «Гибели Эдипа»[235], созданной Вуди Алленом для трилогии «Нью-йоркские истории»; две другие части сняли Мартин Скорсезе и Френсис Форд Коппола. Весь этот уморительно смешной фильм вертится вокруг властной еврейской мамочки, которая своей любовью буквально душит сына и третирует его невесту-шиксу в исполнении Миа Фэрроу. Ее сын Шелдон Миллз (Вуди Аллен) — затюканный, безответный юрист. Однажды Шелдон и его девушка приглашают мамулю на выступление фокусника, во время которого она исчезает в волшебном китайском ящике, но лишь затем, чтобы тут же огромной тенью воспарить в небо над Манхэттеном и громогласно наставлять сыночка всякий раз, когда тот осмелится высунуть нос из дому. В «Гибели Эдипа» есть как минимум один неподражаемый эпизод. Когда фокусник на сцене протыкает китайский ящик мечом, чтобы доказать, что мамочка Шелдона, вошедшая в него мгновение назад, действительно исчезла… мы видим Шелдона, его на глазах преображающееся лицо, которое буквально озаряется радостью, и понимаем: вот он — момент истины для еврейского сына. «В Израиле, — сказал Вуди Аллен Эрику Лэксу, — этот фильм найдет горячий отклик. Это будут израильские „Унесенные ветром“».

В 1952 году Аллен Стюарт Кёнигсберг, рядовой 16-летний ученик старших классов Мидвудской средней школы в Бруклине, наново народился на свет под именем Вуди Аллена и стал пописывать шутки для Ника Кенни, Эрла Уилсона[236] и других авторов газетных колонок. «Прилагаю, — писал он то одному, то другому, — к рассмотрению несколько реприз на условиях полнейшей эксклюзивности». Эти юношеские опусы, которые ему впоследствии простятся, варьировались от «Именно падших женщин чаще всего и подбирают» до «Вуди Аллен хвастается, что ему подфартило: он загнал с молотка свое парковочное место в центре города». Довольно скоро он покончил с рассылкой в газеты бесплатных образчиков юмора, обзавелся агентом и стал за деньги писать остроты для Гая Ломбардо, Сэмми Кея и Артура Мюррея[237]. Оттуда было рукой подать до «Агентства Уильяма Морриса»[238], где он придумывал пародии для Бадди Хэккетта, Герба Шрайнера и Питера Линда Хейза[239]. С 1953 года он, в компании Ларри Гелбарта[240], Мела Брукса и других, уже писал сценарии для легендарных телевыпусков Сида Сизара — за 1500 долларов в неделю. Через пять лет он ушел из «Уильяма Морриса» и начал сотрудничать с Джеком Роллинзом и Чарльзом Джоффом, неизменными продюсерами всех его фильмов. В мире, в котором преданность не в чести, а «близкая» дружба обычно завершается вместе со съемками, тот факт, что Вуди Аллен не бросил своих деловых партнеров, поверивших в него, когда он был молодым и никому не известным, говорит о многом. Вообразите, этим предприимчивым ребятам удается добыть для Вуди Аллена совершенно уникальный контракт с «Орион пикчерз». Чтобы не выбиться из бюджета, Вуди Аллен контролирует каждый этап создания фильма — подбирает костюмы, подыскивает актеров. Известно, что за свою работу режиссером, сценаристом и актером он получает сущие копейки, но это скромное вознаграждение сдабривается солидным процентом от кассовых сборов. Таким образом, Вуди Аллен, наравне с теми безумцами, которые пишут книги и работают в театре, полагается только на самого себя, довольствуясь авторскими отчислениями и не требуя авансом неприличных семизначных сумм.

Именно прозорливые Роллинз и Джофф первыми убедили Вуди Аллена стать исполнителем его собственных произведений и подкармливали многогранного, но почти патологически застенчивого эстрадника на протяжении нескольких худосочных лет. Вуди — а он рискнул променять 1700 долларов в неделю, которые получал в качестве комедийного сценариста, на скудные исполнительские 75 долларов — всегда с благодарностью отзывался о Морте Сале[241], первом из волны «умных» сатириков, который в 1953 году ворвался на сцену «Хангри ай» в Сан-Франциско и очистил клубы от буржуазных толстосумов. За революционным прорывом Сала, потрясавшего со сцены зажатой в кулаке газетой, возникли Николс и Мей, Шелли Берман, Ленни Брюс[242], а тут подоспел и Вуди с его знаменитым скетчем про костюмированную вечеринку, на которую он якобы заявился с живым лосем, но первое место досталось не лосю, а супругам Беркович в наряде лося.

Недавно я пересмотрел первый фильм Вуди Аллена, который тот написал (в соавторстве с Микки Роузом), снял в качестве режиссера и в котором исполнил главную роль, — «Хватай деньги и беги». Там он играет незадачливого вора Вергилия Старквелла, тоже до невозможности забавного, особенно в той памятной сцене, где Вергилий приходит в банк и подает кассиру записку на отрывном листке.

Кассир. Что это здесь написано?

Вергилий. Эээ… А вы разве не умеете читать?

Кассир. Эээ… Я что-то не разобрал. Что значит «сохраляйте спокойствие»?

Вергилий. Нет, там написано: «Пожалуйста, положите пятьдесят тысяч долларов в эту сумку и сохраняйте спокойствие».

Кассир. Здесь же ясно сказано: «Сохраляйте спокойствие».

Вергилий (читает записку). Хм… «У меня в кармане пушка».

Кассир. Здесь написано «нушка», а не «пушка».

Вергилий (вместе с кассиром внимательно изучает записку). Нет, это… это «пушка».

Вергилий Старквелл кажется мне первым, пробным шагом Вуди Аллена на пути к характеру, впоследствии отточенному в «Энни Холл» и других фильмах и наиболее полно раскрывшемуся в «Ханне и ее сестрах». Правда, лично мне трудно поверить, что его герой — мямля и неудачник, не способный найти себе ни девушки, ни работы, — слишком уж Вуди остроумен, слишком оригинален и потому малоубедителен в этой роли. Однако, поразмыслив, стоит признать, что эта небольшая натяжка — ничто по сравнению с тем удовольствием, которое на протяжении стольких лет доставляет нам его комедиантство.

Лучшие сатирические отрывки Вуди Аллена, написанные им между 1966 и 1980 годом, собраны в три тома: «Сводя счеты», «Без перьев» и «Побочные эффекты». Один из самых обворожительных рассказов — «Случай с Кугельмасом», в котором разочарованному жизнью профессору колледжа волшебник по имени Великий Перский посулил «встречу с любой из женщин, созданных величайшими авторами на свете»[243]. Кугельмас выбирает мадам Бовари и регулярно совершает рейды в мир флоберовского романа, так что вскоре «в классах и аудиториях по всей стране ученики спрашивали своих преподавателей: „А кто этот персонаж на сотой странице? Лысый еврей, целующий мадам Бовари?“». Дальше эта выдумка развивается в «Пурпурной розе Каира», где блистательный киногерой времен Великой депрессии сходит с экрана, чтобы признаться в любви затрапезной домохозяйке Миа Фэрроу. Аллен, освоивший магические трюки еще бруклинским мальчишкой, заигрывает с этой фантазией в еще одном своем, очень неровном, фильме «Алиса» о замужней богачке из Нью-Йорка, ублажающей себя походами по магазинам и салонам красоты, которая обращается за помощью к китайскому целителю, а тот потчует ее одурманивающими травами. Местами это довольно смешное кино, но встречается в нем и такой низкопробный юмор, который сгодился бы, скорее, для «Порки»[244]. Возьмем, к примеру, ту сцену, когда Джо Мантенья, вместе с Миа Фэрроу покурив какую-то траву и тоже сделавшись невидимкой, забирается в примерочную кабинку универмага поглазеть на красотку-модель, примеряющую наряды.