Худяков - Эмилия Виленская Самойловна

словам П. Ф. Николаева, какие-то из них были приняты) уничтожили после покушения Каракозова и начавшихся в Москве арестов. Однако из показаний на следствии вырисовывается такая картина.

Легальное общество должно было проводить пропагандистскую и просветительную работу, а кроме того, служило источником, откуда могла пополняться «Организация». Последняя ставила перед собой задачу свержения самодержавия любыми средствами, вплоть до террористических актов, и установление народовластия в виде федерации областей, наделенных широкими автономными правами и объединяемых центральной властью. Основной ячейкой областных автономий являлись общины, коллективно владевшие землей и средствами производства.

Намечалось создание разветвленной сети тайных обществ в провинции для проведения той же пропагандистски просветительной работы. С этой целью члены «Организации» предполагали разъехаться по губернским центрам, чтобы основать там местные организации. Эти задачи очень напоминают то, о чем рассказывал в своих показаниях Г. Вашкевич.

Функции «Ада» были прежде всего контрольными. Кроме того, на них должно было пасть осуществление акта цареубийства.

«Организация» рассматривала себя как ветвь Европейского революционного комитета, то есть бакунинского «Интернационального братства». Последнее приняло в глазах Худякова и его московских единомышленников такие масштабы, каких никогда не имело. Но Бакунин умел внушать представление о крупном размахе своих замыслов и деятельности. И сам ли Худяков с ним встречался или узнал об «Интернациональном братстве» через других, например М. К. Элпидина или Н. И. Утина, бывших в это время горячими поклонниками Бакунина, но и в том и в другом случае он уверовал в подлинную силу этой организации.

После возвращения Худякова из-за границы его связь с ишутинцами стала неразрывной. С ним согласовывались структура и программа тайного общества. Для личных контактов был выделен О. А. Мотков. Переписка велась через В. Н. Черкезова. Поездки ишутинцев и самого Ишутина в Петербург стали почти непрерывными.

Новый размах получила и деятельность петербургского подполья. Ее важнейшие факты и детали остались не раскрытыми следственной комиссией и не выявлены исследователями. Но по некоторым письмам, захваченным во время обысков, видно, что эта деятельность сильно активизировалась и требовала денежных средств. Письма эти были захвачены у Автонома Фортакова. Одно из них было из Астрахани от его брата Андрея и датировано 31 марта 1866 года. «Скажи Никольскому, — говорилось в нем, — что при всем моем уважении как к нему, так и делу я не мог найти денег ни под вексель, ни но до что; я же не мог дослать своих Потому, что в сборе их нет. Пускай он мне напишет, сколько ему нужно, я, может быть, как-нибудь перевернусь».

Другое письмо было от А. Никольского к Андрею Фортакову от 3 апреля 1866 года. Его должен был отвезти в Астрахань Автоном Фортаков. В письме этом сообщалось: «Андрей Иваныч! Получил от Вас деньги. А я уже их ждал, ждал. Но на то, на что я их просил, была крайняя нужда. Я уже отдал свои, как только прислали из дома. Более 100 руб. отправил, так что теперь пока там есть. Теперь там вчера говорили, что нужно усилить работу. Из Ваших я взял только 50 руб. сер., остальные пока оставил у Вашего брата. Туда же пошлю теперь свои, а там и Ваши…»{171} На следствии ни Никольский, ни Фортаковы не раскрыли, что такое «там» или «туда» и для чего нужны были деньги; придумывая всякие россказни то о покупке микроскопа, то о деньгах для издания уже изданного А. Никольским перевода книги Р. Оуэна. Самый факт таких уловок указывает на то, что назначение их было сугубо конспиративное.

В воспоминаниях Худякова есть немало намеков на острую нужду в деньгах в этот момент.

Очень важным является свидетельство Г. А. Лопатина об этих первых месяцах 1866 года. Лопатин познакомился с Худяковым не ранее конца ноября — начала декабря 1865 года. Худякову он казался человеком, привлечение которого в общество потребует времени и усилий (так говорил Лопатину сам Худяков). Между тем в это время, по словам Лопатина, «заговорщики считали дело близким к развязке, к началу конца, а потому хлопотали о практических частностях и считали неблагоразумным тратить драгоценные минуты на вербовку таких личностей…»{172} Хотя Лопатин и не участвовал в заговоре, его осведомленность о нем не оставляет сомнений: ведь именно его оставил Худяков своим конспиративным душеприказчиком, поручив ему «временное ведение обезлюженного дела».

Говоря о заговорщиках, Лопатин имел в виду, конечно, и петербуржцев во главе с Худяковым, и москвичей-ишутинцев. Но в каком отношении этот заговор находился к покушению Каракозова? Попробуем разобраться в массе самых противоречивых свидетельств на этот счет.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ПОКУШЕНИЕ

…Если бы у меня было его жизней, а не одна и если бы народ потребовал, чтобы я все сто, жизней принес в жертву народному благу, клянусь, государь, всем, Что только есть святого, что я ни минуты не поколебался бы принесть такую жертву.

Из письма Каракозова Александру II («Красный архив», 1929, т. II (XXXIII), стр. 214.)

4 апреля 1866 года столица Российской империи была взбудоражена необычайным происшествием. На набережной Невы у ворот Летнего сада неизвестный молодой человек стрелял в царя-«освободителя» — Александра II. Это был Каракозов. Случайный толчок в руку — и пуля пролетела мимо. Царь остался невредим, покушавшийся был схвачен.

«— Дурачье! Ведь я для вас же, — сказал он. — А вы не понимаете.

— Ты поляк? — спросил его государь.

— Нет, чистый русский…

— Почему же ты стрелял в меня?

— Потому что ты обещал народу землю, да не дал».

Неизвестного отвезли в III отделение собственной его императорского величества канцелярии, выполнявшей функции политического сыска. «Спасителем» царя был объявлен стоявший рядом с покушавшимся костромской крестьянин, промышлявший картузным делом, Осип Иванович Комиссаров.

В церквах торжественно звонили колокола. Дворянская и обывательская Россия возносила благодарственные молебны. Комиссаров стал героем дня. Царь даровал ему дворянство. Шли непрерывные празднества во славу «спасенного» и «спасителя». «Взрыв верноподданнических чувств, последовавших за покушением, не поддается никакому описанию, — рассказывал один из современников. — Целый почти месяц шли повсюду нескончаемые манифестации, в которых принимала участие и широкая публика»{173}.

Распространялись слухи о польском заговоре, о нерусском происхождении «преступника»; разжигалась новая волна шовинистического угара.

А над другой Россией — Россией «мыслящих пролетариев» и «новых людей», проповедников свободы и ненавистников произвола, над подпольной революционной Россией, слабой и малочисленной, нависла черная туча. Шли обыски и аресты. Хватали на: всякий случай всех «политически неблагонадежных» писателей, журналистов, студентов… Началось следствие по делу о покушении Д. В. Каракозова на жизнь его императорского величества…