Худяков - Эмилия Виленская Самойловна

Худякова, хотя и не говорится о конституционной партии, но прямо отмечается, что Каракозов действовал в чьих-то интересах, надеясь при этом на выигрыш для социалистов. «Он думал, — пишет Худяков, — что покушение даст им значительные денежные средства, а народ получит «уступочку», которой общество и воспользуется для пропаганды И для достижения своей цели — социальной республики…»{188}

Ишутин в письме, написанном им весной 1867 года из Шлиссельбургской крепости на имя председателя следственной комиссии, утверждал, что в переговорах Каракозова с конституционной партией принимал участие и Худяков. Но после того как «виновные» были уже осуждены и разосланы на каторгу и ссылку, а сам Каракозов повешен, этот вопрос уже никого не интересовал. Мы не знаем, насколько достоверны эти слова Ишутина, но представляется несомненным, что конспиративные знакомства в Петербурге, где Каракозов был новым человеком, он заводил не без помощи Худякова. Во всяком случае, последний мог рекомендовать Каракозову Кобылина как посредника.

Есть несколько указаний на то, что Худяков и Кобылин знали друг друга. Из воспоминаний Худякова видно, что известие об аресте Кобылина его очень встревожило{189}. Кроме того, Худяков рассказывает следующий эпизод, произошедший с ним во время следствия, который также подтверждает, что они были известны один другому. «Кобылин показал между прочим, — сообщает Худяков, — что к нему на квартиру приходил однажды для свидания с Владимировым человек невысокого роста с темными волосами, но лицо его было почти закрыто воротником, так что его нельзя было рассмотреть. Я подходил под эти приметы; меня одели в пальто с воротником и поставили перед Кобылиным.

— Этот? — спросили его.

Кобылин, очевидно, был в затруднении…

— Да, почти такой же рост и темные волосы.

— Вы были в доме Афанасьева на Выборгской стороне?

— В первый раз слышу, — отвечал я с удивлением.

Внезапное вдохновение, которое посещает иногда людей в трудные минуты их жизни, озарило Кобылина на этот раз.

— Нет, это не тот. У того волосы были гладко приглажены.

— Ну, у этого уже с колыбели волосы всклокочены! — воскликнули члены, и меня с торжеством отвели в номер»{190}.

Слова Худякова о затруднительном положении, в которое попал Кобылин, увидев его на очной ставке, его фразу о внезапном вдохновении, озарившем Кобылина, нельзя понять иначе чем намеки на то, что Кобылин пытался его выгородить. Появление арестованного Худякова было для Кобылина неожиданностью. Сказав о человеке невысокого роста, приходившем к Владимирову-Каракозову, он, конечно, не думал, что ему представят именно Худякова. С другой стороны, он не знал, в чем признался Худяков, и не хотел выглядеть «запирающимся» на следствии. Поэтому только после отрицательного ответа Худякова его и «озарило» «внезапное вдохновение».

По свидетельству Г. А. Лопатина, Худяков разделял надежды Каракозова на восстание в связи с покушением. Это видно из возражения Лопатина на «теоретические прощупывания» со стороны Худякова при попытке привлечь его к заговору. «…Я заявил, — пишет Лопатин, — полнейшее недоверие к тому, чтобы насильственная смерть государя, при отсутствии сколько-нибудь сильной революционной партии и при тогдашних обстоятельствах, могла вызвать в народе какие-нибудь смуты, а главное, чтобы подобные смуты, если бы они и произошли, могли повести к чему-нибудь путному…»{191}

Есть также прямые указания на то, что Худяков оказал помощь Каракозову в покушении. Трофимов так рассказывает об одном из своих разговоров с Худяковым: «На мой вопрос, каким образом при таких сильных уликах, как предсмертное показание Каракозова, что он дал ему деньги на пистолет и в его пальто стрелял, он мог оправдаться, Худяков сказал: «Чудак вы, я все это объяснял благотворительностью. Не мог же я, дескать, отказать товарищу в одолжении, не зная его намерений»{192}. У Трофимова вообще создалось впечатление, что Худяков был свидетелем покушения, так подробно он о нем рассказывал. «Да, все было бы хорошо, говорит Худяков, если бы Каракозов не сглупил; а то выбрал место, где стрелять… где толпа народа, и пистолет заряжен двойным зарядом, так что при выстреле из одного ствола у него вырвало его из рук[5]. Все это можно бы было устроить лучше; можно было сходить двоим, троим, у одного подтолкнули, другой бы выстрелил. Государь постоянно гуляет по Английской набережной один; тут можно было бы убить его наповал без всякой помощи. Пожалуй, Каракозов устроил бы все это лучше, но он спешил потому, что ему нельзя было долее оставаться в Петербурге без паспорта»{193}.

Из этого рассказа трудно сделать вывод, что Худяков противодействовал Каракозову. Наконец он сам писал в своих воспоминаниях: «Если бы не ненависть к комиссии, то, кажется, я сознался бы во всем, что могло вести меня одного на виселицу»{194}.

Если сопоставить все заслуживающие доверия свидетельства, то можно заключить, что Каракозов, по скрыв от ближайших товарищей своего намерения и объяснив, с чем именно оно связано, действовал все же на собственный страх и риск, имея в виду освободить их от всякой ответственности за эти действия в случае неудачи. А при удачном исходе покушение, по его мысли, разделявшейся и Худяковым, должно было принести существенную пользу социалистическому движению. Это объясняет и кажущееся противоречие в отзывах Худякова — с одной стороны, он говорил о преждевременности покушения, а с другой — оказывал Каракозову помощь.

Замысел Каракозова и Худякова был утопичен. Это продемонстрировал опыт народовольцев, которые пятнадцать лет спустя в более благоприятной обстановке и при значительно большей организованности движения казнили Александра II, однако переворота этим не вызвали.

«Террор, — как отмечал В. II. Ленин, — был заговором интеллигентских групп. Террор был совершенно не связан ни с каким настроением масс. Террор не подготовлял никаких боевых руководителей масс. Террор был результатом — а также симптомом и спутником — неверия в восстание, отсутствия условий для восстания»{195}.

История ишутинско-худяковского заговора и покушения Каракозова служит наглядной иллюстрацией ленинского анализа причин, породивших террористическую тактику.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

СЛЕДСТВИЕ И СУД

Что касается до их показаний, то они делались иногда вследствие незнания законов (столь общего в Российском государстве), многих улик (например, найденной шкатулки с письмами и вещами), а еще больше вследствие недоразумений, посеянных Мотковым; наконец, и оттого, что даже умный человек очень быстро глупеет в крепости.

И. Л. Xудяков, Опыт автобиографии. Отрывок из рукописи.

На след Худякова III отделение напало очень скоро. И было это так.

Привезенный туда Каракозов назвался окончившим