Соня рапортует - Рут Вернер

Когда я вернулась в Москву, на вокзале меня встречал один товарищ. Он привез меня в гостиницу «Новомосковская», что у Москвы-реки на набережной. Мои чемоданы из Сокольников тоже были перевезены в гостиницу.

Немецкие рабочие из Гамбурга стали моими друзьями. Жену одного из них звали Лиза. Когда Советскому Союзу потребовались квалифицированные рабочие и специалисты, супруги, следуя своим убеждениям, приехали в Москву. Насколько я помню, эти немцы работали на меховой фабрике. Они жили в старом районе напротив парка Сокольники. Деревянные домики имели обветшалый вид, дороги не были замощены. Когда шел дождь или таял снег, вокруг стояли лужи, но в самом доме было уютно.

У Лизы было двое детей: мальчик — ровесник Миши — и девочка постарше. В доме у друзей из Гамбурга я чувствовала себя уютно. Я часто их навещала. Тарелка супа меня всегда ждала. Их образ жизни не изменился и после того, когда мужа Лизы назначили руководителем одного предприятия.

Вскоре после моего приезда в Москву меня привезли на Арбат, где тогда находилось наше учреждение. Со мной говорили два офицера. Они осведомились о моем здоровье и моих личных желаниях. Называли они меня Соня. Из их высказываний я поняла, что этот псевдоним для меня выбрал Рихард. Может быть, именно поэтому он мне и понравился. Во всяком случае, я сразу же привыкла к тому, что отныне меня называли Соня.

Товарищи предложили мне отдохнуть, прежде чем я приступлю к учебе, спросили, не хотела бы я поехать на четыре недели в дом отдыха на Черном море, неподалеку от Одессы. Четыре недели отпуска означали, что на этот срок отодвигается мое свидание с Мишей.

Поездка в Одессу длилась три или четыре дня. Я наслаждалась морем, жарким и сухим климатом, столь отличным от китайского, и прежде всего контактами с русскими людьми. Помимо меня, в доме отдыха немцев не было. Но неожиданно приехали Макс и Франц. Вместе с женами они осели в Москве. Жена Франца очень боялась ехать в Советский Союз, однако быстро освоилась со здешней жизнью. В Одессе Макс и Франц были без жен. Я часто ходила гулять с одним болгарским товарищем, в прошлом сотрудником Димитрова, а затем военнослужащим Красной Армии. Мы знакомились с достопримечательностями города, со знаменитой лестницей, запечатленной в фильме «Броненосец „Потемкин“». Посетили мы с ним и болгарское поселение в Одессе.

Я восхищалась одним советским товарищем, носившим на груди высший военный орден того времени — орден Красного Знамени. Мне очень хотелось узнать, за что он его получил, но спросить его я не решилась.

После моего возвращения в Москву в лифте гостиницы кто-то тронул меня за плечо. Это была Агнес Смедли. Она не знала, что я в Москве. Мы обнялись, и все плохое в наших отношениях было забыто.

В те месяцы в Москве мы часто бывали вместе, и, как в прежние времена, благодаря ей моя жизнь стала значительно богаче. Агнес приехала в Москву с целью публикации здесь своей книги. Советский Союз выступал за единый фронт всех антияпонских сил и считал нецелесообразным публиковать в этот момент книгу, столь резко направленную против Чан Кайши и его партии.

Школа размещалась в большом здании из красного кирпича. Перед воротами стоял часовой. Здесь работали и, как мне думается, жили советские военнослужащие. Здание находилось неподалеку от одной русской деревни, название которой я забыла. Автобус ехал в Москву мимо Ленинских гор и парка Горького. Ныне деревня исчезла и стала частью города.

В одном крыле дома жила группа иностранцев. Нас было семь или восемь слушателей, обучавшихся на радистов. Я вспоминаю о немецкой коммунистке Герте, жившей со мной в одной комнате, и о Кэт — умной, очаровательной француженке, с которой я подружилась. Не думаю, что ей было больше восемнадцати лет. Вспоминаю также немецкого моряка Лутца, чеха Марека и грека Нико, Позже к нам присоединилась еще одна француженка — Герта. Всем нам было по двадцать — двадцать пять лет. Только Марек был старше, Преподавал нам один немецкий товарищ, с которым у нас личные контакты не наладились. Ему помогал Франц, которого я знала еще по Шанхаю. У нас были хорошие отношения с Карлошем, который был старше нас и с юношеских лет принимал участие в коммунистическом движении. Карлош занимался организационными вопросами жизни и быта слушателей, однако свою собственную жизнь он устроить не мог. Десятки раз он должен был получить квартиру, но каждый раз уступал ее кому-либо другому, оставаясь на кухне, где он и спал и жил.

Я быстро освоилась с новой жизнью. Монтажом аппаратов я занималась с удовольствием, в передачах по азбуке Морзе добилась хорошей скорости, только теория мне в целом не нравилась. Мне кажется, что в этой области я была старательным, но неспособным учеником. Я собирала приемники, передатчики, переключатели постоянного тока, механизм настройки волн и изучала русский язык. С удовольствием я занималась политучебой.

После шанхайского периода для меня было радостью находиться вместе с товарищами, наконец-то избавиться от бремени ответственности. Дни проходили в соответствии с установленным планом, не надо было ни о чем заботиться, только учиться.

Я расцвела, мои щеки все больше округлялись и покрывались румянцем, и мой вес достиг небывалой ранее величины — сто тридцать фунтов. Советские товарищи предлагали изобразить мой портрет на плакате в целях агитации в пользу Советского Союза. Если бы не моя тоска по Мише, я была бы счастлива. Раз в месяц мне было разрешено писать родителям Рольфа, и через такой же интервал я получала письмо по условленному адресу.

Моей соседкой по комнате была Герта. Она страдала отсутствием аппетита и, кроме того, не переносила холода. Герта была очень мила, тщательно следила за собой, отличалась бледностью лица и казалась не совсем здоровой. Возможно, это объясняется моими сектантскими взглядами времен пребывания в Коммунистическом союзе молодежи, но мне было непонятно, как можно быть хорошим коммунистом и одновременно придавать такое значение элегантной одежде, губной помаде и парфюмерии. Герта казалась мне личностью поверхностной, но не лишенной чувства товарищества. Мы уживались между собой без какой-либо особой близости. Один русский сержант влюбился в нее и подарил ей маленький револьвер с перламутровой отделкой. Карлош, старый большевик, потерял из-за нее голову. Я ему выговаривала в своей обычной прямой, подчас не совсем тактичной манере, что в своих оценках он должен быть объективным даже в том случае, если речь идет о красивой женщине. Впоследствии он сказал мне, что я, видимо, права.

Француженка Кэт была по своему уровню значительно выше Герты. Умная, мыслящая, с ясным классовым сознанием, она была среди нас, пожалуй, самым ценным кадром. Кэт была небольшого роста, несколько полновата, с черными волосами, которые блестели, будто покрытые лаком; ее лицо овальной формы украшали черные глаза и красивые брови. Кэт бегло говорила по-немецки, энергичнее и быстрее, чем мы, изучала русский язык.